Дикий Порт - Серегин Олег - Страница 84

«В общем, десятерых вам, и чтоб у всех – не ниже десятки!»

«Р-разбежался!» – захохотал Солнце.

«А чего? У таких родителей!»

Птиц услышал и умер на месте, молча, не шелохнувшись. Сидел с тех пор тихо, только пил, крутил кольца, выламывал пальцы.

…А ведь не мотайся с психованным Димочкой по всей Галактике – не встретил бы свою собственную Ленку.

Север косится на Лилен: та во все глаза уставилась на Каймана, беседующего с Дельтой. Пушистые волосы растрепались. Облизывает губы от изумления, и те сладко блестят…

«Женюсь, – думает Шеверинский, – чтоб я сдох, женюсь. И детей… Сына».

Алентипална отпустит его с работы. Она, Бабушка, всегда за них, своих певчих птичек, детей Райского Сада.

Минако стоит над обрывом.

Ветер бьет ей в лицо, но гладкие волосы и широкие рукава кимоно неподвижны, точно изваянные в камне. В двух шагах от нее под скалой бьется море, позади колышутся зеленые кроны. Безупречно вырезанные глаза ее прикрыты, пальцы сплетены в плотном замке.

В двух шагах, под обрывом, нет уступов шириной больше пяди, нет камней. Если раскинуть руки, довериться ветру, как птица, то тело не будет разбито и обезображено. Принцессу найдут бледную и прекрасную, как при жизни…

Конечно, ей не дадут упасть. Минако-химэ слишком дорога отцу, чтобы он позволил ей уйти прежде себя, слишком нужна ему – единственная опора старости, отрада глаз. Но иной раз необходимо постоять так, на пронизывающем ветру, чувствуя, как смерть прикасается к виску прохладной щекой.

«Все они – дети», – ответила Ми-тян любимому отцу, отгораживаясь этими словами от веселого черного взгляда Анастис. И подумала, что в ее возрасте простительно путать ребячество с юностью. Ей много лет… много.

Чигракова странно посматривала на нее, слушая рассказ об архипелаге Фурусато, символике его скал, холмов и озер, смысле лесов и тропок… наконец, Минако не выдержала и остановилась. Обернулась, хотя так и не заставила себя встретить взгляд райской птицы.

«Мне сорок пять лет, – сказала она. – Сорок из них я ношу биопластик. Вы ведь это хотели узнать?»

Она знала, что производит странное впечатление. Пока рядом дряхлый отец, кажется юной, и это лишь наполовину иллюзия: ее телу не более двадцати. Но стоит кому-то остаться наедине с ней, и разлад между сутью и формой начинает страшить. Даже гайдзины чувствуют его.

«Нет».

«Что же тогда?»

Чигракова смотрела прямо.

«Вы – корректор, местра Терадзава?»

Минако не ожидала этого.

Не успела сделать вид, что не понимает, о чем речь. Отец когда-то имел дело с Райским Садом, и по своему обыкновению раздобыл столько информации, сколько ему требовалось для душевного спокойствия. Много. Достаточно, чтобы добиться рождения Минако-химэ, нежной сойки, собственной певчей птицы… Он счел, что инкубатор может повредить психике ребенка, поэтому дочь выносила суррогатная мать, которая стала затем ее няней. Когда Ми-тян исполнилось пять лет, мать уволили.

Отец надеялся, что мудрая принцесса совладает с исчадием уральского рая. Ей не удалось. Она так виновата… так ужасно виновата, что не сумела даже признаться в этом.

«Это нельзя не почувствовать», – сказала Анастис так мягко, точно это она была почти вдвое старше Минако, а не наоборот.

«Что вам нужно?» – сухо спросила принцесса.

«А вам?»

«Что?!»

«Почему вы остаетесь здесь? На этом игрушечном архипелаге, с отцом, который прожил уже две человеческие жизни и пошел на третью? Вы Птица, вы можете все».

Минако не смогла не улыбнуться такому.

«Если ты Птица, трудно устоять перед искушением спеть себе долгую счастливую жизнь. Но Птицы не умеют предвидеть будущее. Поэтому со счастьем бывают накладки…»

«Исправить! – удивилась Чигракова и невольно продолжила, – разве вам никогда не хотелось иметь детей?..»

Они одержимы детьми, эти русские, у них демографический взрыв, население Урала растет с неприличной скоростью, они и представить не в состоянии, что кто-то может думать иначе. Минако даже снизошла до ответа на столь непочтительный вопрос.

«Я Белая Птица. Я с трудом убиваю, но дарить жизнь умею очень хорошо. Мне слишком много довелось подарить жизни, чтобы желать еще и родить кого-то. Многие жизни не заслуживают продолжения, а многие и начала».

«Вы можете прожить здесь еще сто лет. Вы уже столько лет играете Сэй Сёнагон, Минако-химэ, еще век той же игры – не много ли?»

«Причесываться, – ответила она, – наряжаться. Любоваться соснами и океаном. Писать стихи. Так можно прожить полтора тысячелетия, не то что полтора века…»

Так ответила она тогда, и вот стоит над обрывом, не размыкая век, потому что злой ветер не постыдится выбить слезинку из прекрасных очей юной принцессы. Как вышло, что она уступила, даже не начав схватку? Потому ли, что сверхполноценность Анастис проявляется по-иному, она не «корректор», а «энергетик», и рядом с нею проснулись давно онемевшие чувства?

Потому ли?

Минако решительно отворачивается от вечного моря, сходит вниз по едва заметной тропке меж валунов. Рощица, два поворота, и покажется ее любимая беседка у подножья холма… достаточно. У нее есть занятие. Вчера из Города прибыл экраноплан, и какие-то изрядно напуганные, но все равно грубые и низкие люди вели долгую беседу с отцом. А потом, стоило тем удалиться, король позвал принцессу и объяснил, что она должна сделать.

Все, известное о судоремонтном заводе, агентуре и проекте «Скепсис» проговорилось как-то слишком быстро. Синий Птиц кис в стороне: он больше не был единственным корректором на десяток парсек кругом. Света Тихорецкая, Флейта, первой сказала, что можно говорить здесь, прямо в «Пелагиали»: случайных свидетелей не будет. Семитерране пришли к выводу, что нужно аккуратно расписать действия, чтобы не оставить за собой «нечищеных хвостов», как оно бывает с особо самонадеянными персонажами. Даже начали расписывать, но разговор неуклонно скатывался на другие темы, и в конце концов они решили просто отложить разработку планов до тех пор, пока «не устаканятся мозги».

Смысл некоторых фраз до Лилен добирался долго.