Дикий Порт - Серегин Олег - Страница 63

Адмирал занимался серьезными делами, решал насущные проблемы и, сказать по чести, вначале предположил, что Сайрус явился развлечь его. Это было вполне в духе Риверы. Но по мере того, как сухой и серьезный по-обычному ксенолог излагал суть вопроса, изумление флотоводца росло.

– С какой стати мне производить кадровые перестановки – сейчас? И для чего?

– Мне необходим этот человек.

– На крейсере хватает медперсонала.

– Не как ассистент. Как объект эксперимента. У нее присутствует крайне редкая генная мутация.

– Черт-те что, – хмыкнул Луговский.

– Позвольте с вами согласиться, – медленно улыбнулся Ривера. – Я понимаю, что нельзя назначить человека подопытным кроликом. Пусть она просто находится на корабле в своем профессиональном качестве. Она отличный врач.

– Профессиональном? – суше переспросил адмирал. – Знаете что, Сайрус? Через двадцать дней плюс-минус десяток часов будет столкновение. Не забывайте, что вы тоже находитесь здесь в своем профессиональном качестве. Занимайтесь своим делом!

– Только им я и занимаюсь, Стэн.

– Я чего-то о вас не знаю? – почти угрожающе поинтересовался Луговский.

– У вас превратное представление о моей специальности, – непринужденно ответил советник.

Раздражение исчезло внезапно, как рукой снятое. Луговский знал об этой особенности Риверы – умении заражать неколебимым спокойствием. Подчас пользовался сознательно, требуя присутствия ксенолога даже там и тогда, где оно очевидно не требовалось. Тот относился с пониманием.

– То есть? – буркнул адмирал.

– Ошибочно думать, что ксенология изучает инопланетян, – проговорил Ривера.

Помедлил. И разъяснил, глядя на оснеженные пики неведомого хребта:

– Ксенология изучает любые формы чужих.

– Мы оставили там собаку, Джек, – прошептала Ифе.

– Где?

– На Кей-Эль-Джей. Его собаку.

– Ну не возвращаться же теперь за ней, – резонно заметил Лакки.

– Тьфу на тебя, – сердито шикнула Айфиджениа. – Помолчал бы.

Лакки покосился на эвакуанта. Злополучный мальчишка с натугой катал зрачки туда-сюда, пытаясь разглядеть их. Мотнулся кадык на тощей серой шее: Уивинг звучно сглотнул.

– Позови тутошнего врача, – угрюмо попросил Лакки. – Поговорить надо.

Медичка хлопнула глазами.

– Джек…

– Серьезное дело.

Он не стал разговаривать в коридоре, хотя Ифе, приревновавшая своего пациента, хотела побыстрее разобраться с Джеком и вернуться – туда, где над недобитком хлопотал главврач «Древнего Солнца». Полковник медслужбы был неравнодушен к майору Никас, потому и взялся исполнять просьбу лично. Счастливчик потихоньку приревновал сам, но виду не подал. Птица знала, что не красавица с виду, но не знала, насколько притягательной становится, когда щебечет по-своему…

Они сидели в каюте Ифе, Джек понуро разглядывал свои ботинки и старался не смотреть на выгнутый бок гитары, упрятанной под медичкину койку.

– Что, Джек? – спросила, наконец, Птица. Ясно стало, что начинает волноваться.

Джек не хотел, чтобы она волновалась.

– В общем, вот, – пробормотал и прокашлялся.

– Что?

Во рту пересохло, слюна превратилась в клей и намертво стянула горло. Балагур и умник Лакки разучился толкать гладкие речи.

– Ты только не волнуйся, – выдавил он. – Тебя на «Древнее Солнце» переводят третьим врачом.

Ифе озадаченно глянула на него.

– Почему? – проговорила едва слышно.

Лакки шумно вздохнул и сгорбился, упираясь локтями в колени.

– Откуда ты знаешь? – чуть громче спросила Птица.

– Морески сказал. Ему приказ пришел. Ты только не волнуйся, ладно?

– Я не волнуюсь. Я не понимаю, почему. Здесь же есть третий врач, он хороший специалист.

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Долго объяснять.

Айфиджениа открыла рот. Закрыла. Опустила бледное личико.

– Ты только не волнуйся, – в третий раз повторил Лакки.

Они долго молчали. Потом долго говорили вроде бы ни о чем – о «Миннесоте», покойном капитане Карреру и его дочери-музыкантше, о Кей-Эль-Джей, Тери Уивинге и его будущей судьбе – сироте прямой путь в одно из военных училищ, примут без экзаменов, а продлись война еще лет шесть, он встанет в строй – о Первом ударном флоте, лунных верфях, втором крейсере «Ямамото Исуроку», и о страшно далекой, родной, зеленой Земле.

…О Земле в ту пору вообще говорили редко. Плохая примета. Много будешь говорить – не увидишь. Но Ифе – Птица, главная примета из всех, что есть, сама по себе; и с ней было можно.

После этого у Джека хватило сил признаться.

– Это я виноват, – сказал он. – Я сболтнул.

Ифе скорбно опустила ресницы.

– Как же вы теперь?.. – шепнула после долгой паузы.

– Как все, – развел руками Лакки.

И внезапно резко, с натугой, точно выныривая с глубины, повеселел.

– Я тебе про боевых зайцев рассказывал? – бодро поинтересовался он.

– Рассказывал, – Ифе слабо улыбнулась, понимая, что Джеку не хочется видеть ее пасмурной и тоскливой.

– А ты у меня зайчиха особого назначения, – и Счастливчик погладил ее по склоненной голове.

…«Миннесота» увозила людей с SKJ-56/9, промышленной колонии. Там был рудник, а комендант планеты фальсифицировал списки жителей, чтобы снизить официальную выработку и положить часть дохода себе в карман. Разница оказалась фатальной для воздухоочистки. Жилые отсеки переполнились, люди лежали в коридоре, стараясь дышать как можно реже и не полной грудью. Плыло зловоние. У старика-казначея начался сердечный приступ. Он плакал и каялся, и просил усыпить его до смерти, чтобы не отнимать воздуха у остальных – ведь он знал, что творит комендант, и имел долю…

Комендант молчал.

Тогда Ифе пела жизнь. Молча, без гитары, потому что вокруг были люди… Джек видел ее.

«Ты ведь Птица, – сказал он ей потом, когда ракетоноска уже вернулась на базу, донеся живыми всех до единого, и комендант с казначеем пошли под суд. – Я знаю, у меня когда-то во взводе такой парень был. Его отделению везло, как чертям, раз от раза. Пол-взвода в расход, а у них легкие ранения. Я как-то удивился вслух, а он честный оказался. Рассказал».