Дикий Порт - Серегин Олег - Страница 54

Впечатленный Люнеманн хмыкает.

– И если в кране нет воды, – философствует Ценкович, – то в этом тоже мы виноваты. Что здесь можно сказать? Здесь можно только сесть и заплакать. Если наши молодые специалисты более компетентны, чем их молодые специалисты, значит, мы занимаемся жесткой евгеникой. Это даже не паранойя. Это просто зависть.

Они добрались до самой арки: еще пара шагов, и под ногами окажутся камни мозаики. Становится жарко, но оба человека облачены в биопластиковые костюмы, и вещество, повинуясь воле хозяев, корректирует температуру. Ветер стихает, на парк опускается послеполуденная дремота, и, кажется, вокруг угасает всякое движение.

Ноздри Л’тхарны вздрагивают, желтые глаза сужаются, зрачок тает в золотой лаве. Он поднимает голову, и…

Дрожь.

Свист.

Пуля уже в воздухе, х’манку от нее не уйти.

У Л’тхарны не остается времени думать.

…словно вернулись на миг старые, злые военные времена. Рывок гибкого мощного тела – удар – зверь и человек катятся, сплетенные, по камням, человека почти не видно, кажется, что сейчас ррит запустит клыки ему в горло, алая кровь зальет камни анкайского сада…

И звук выстрелов как нельзя лучше подходит к видению.

А потом человек в белом, как лебединое крыло, плаще, перекатывает неподвижного зверя на спину и тревожно склоняется над ним. Подползает, садится на подогнутые колени; осторожно поднимает голову ррит.

Черные веки разлепляются, приоткрывая кусочек помутневшего золота.

– Р-рйи… х-хар-рдх-х… – во всегда чистой речи начальника охраны прорезается дикий древний акцент. Кровь вытекает с обоих краев пасти, зеленовато-черно-коричневая маркая жидкость хлещет Люнеманну на брюки, безнадежно губя белейший, от лучшего кутюрье королевский костюм.

– Л’тхарна! – начальник Порта панически хватается за браслетник, сигнал тревоги по всем каналам и врача, врача, врача, немедленно! «Пули… – мечутся мысли, заставляя руки Люнеманна, спокойные руки пилота, дрожать, – сколько… в легких… позвоночник – цел ли позвоночник?!»

– Это… ерунда, – почти чисто выговаривает раненый и жутко кашляет. – Р-рйи-хар-рд… все в пор-рядхке…

– Когда врать научился? – остервенело выдыхает Люнеманн и сейчас же, сдавленно, – нет, я тебе умереть не дам…

Перстень с аметистом, перстень с бриллиантом: рука корсара оглаживает щеку Л’тхарны. Пальцев Люнеманна слабо касается язык ррит, и зрачки уходят под черные веки.

Рихард грязно ругается.

Семитерранин, прижавшийся к опоре под аркой, рефлекторным движением поднимает к уху браслетник: ему пришел вызов.

– Элик, с тобой все в порядке? – тихо, по-русски спрашивает женский голос. – Какое-то у меня чувство нехорошее, уже десять минут как. Я уж на всякий случай… петь попробовала…

Ценкович молчит, закусив губу. Ассирийские глаза странно блестят.

– Элик? – тревожится в трубке женщина, – Эличка?!

– Спасибо, Тишенька, – шепчет он, – родная моя… уберегла.

– Что?

– Полный порядок, милая, – с прежней бодростью рапортует бородач. – Через полчаса буду.

– Дожидаюсь…

Медленно, глядя прямо перед собой, Элия Ценкович, министр и триумвир Седьмой Терры, складывает браслетник и замыкает на запястье. Так же медленно подходит к оцепеневшему Люнеманну.

– А ведь это не в вас стреляли, местер Рихард… – до странности мягко сообщает он, встречая дикий взгляд Начальника Порта.

– В кого? – беззвучно уточняет тот, зная ответ.

– В меня.