Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич - Страница 29

Владимир, усмехнувшись, покосился на генерала Платонова.

– Иногда я вам просто завидую, – неожиданно сказал тот. – Особенно тебе, Свиридов. У тебя есть такой друг и такая любимая женщина, что просто удивительно, как ты до сих пор еще жив.

При словах «любимая женщина» Владимир печально усмехнулся и отвернулся к стене. В самом деле, Платонов прав. Он еще не успел задуматься над сегодняшними поступками Ани, череда стремительно сменяющих друг друга событий просто не оставляла такой возможности.

А ведь стоило задуматься.

– Кстати, – снова заговорил Платонов, – я получил поздравления по поводу генеральского звания, но ведь я был произведен в генералы уже достаточно давно, между тем как есть повод поздравить одного из нас с юбилеем, который приходится на сегодня.

– Это кто же? – встрял Фокин.

– Свиридову сегодня тридцать три года. Я не ошибаюсь, дорогой именинник?

– Разве сегодня тридцатое сентября? – спросил Владимир.

– Тридцатое сентября. Я хорошо помню твои анкетные данные еще по «Капелле», так что ошибка исключена. Мои поздравления, – с блуждающей саркастической улыбкой проговорил Платонов. – Очень жаль, что на такой день приходятся не самые лучшие события в твоей жизни.

– День еще не кончился, – серьезно произнес Свиридов, – откуда знать даже вам, как он может завершиться.

– Лично я предпочел бы завершить его распитием алкогольных напитков где-нибудь в Мельбурне или Токио, – заявил Фокин.

– Хорошая мысль. Только что-то далековато.

– Не дальше, чем ад! – с великолепным апломбом брякнул Афанасий.

«Полковник» Платонов пристально посмотрел на него, но ничего не сказал. Потом пододвинулся к нему ближе. Фокин насупился и подозрительно посмотрел на своего бывшего шефа.

– Возможно, нам придется упомянуть тебя в числе заложников, – говорил тем временем Свиридов, не глядя на Аню, зато самым пристальным образом рассматривая окрестности – уже в непосредственной близости от Москвы. – Платонов – это, конечно, уже неплохо, но для солидности нужен еще один ценный человек.

– Хорошо, что хоть так меня ценишь, – иронично усмехнулась Аня, – а то я уж было подумала, что гожусь только для демонтажа краснокирпичных кладок.

В ее слова ворвался трубный звук, который в первую секунду можно было принять за неполадки в двигателе. На самом же деле Фокин, измученный наложившимися друг на друга приключениями, безумствами и мытарствами последних дней, захрапел, уткнувшись головой едва ли не в плечо Платонова.

Свиридов не обратил на это никакого внимания. Что толку... все равно через несколько минут придется его будить, потому как настанет самая ответственная и рисковая для исполнения часть его плана.

– У меня предчувствие, – сказала Аня, – что все будет хорошо и мы...

Холодный порывистый ветер ворвался в вертолет, как группа захвата ОМОНа врывается на квартиру к преступному авторитету. Свиридов так и подскочил на месте и похолодел, но не потому, что его прихватило леденящим током воздуха.

Нет, просто он увидел, как Платонов, воспользовавшийся сном Фокина, разговором Ани и Владимира, а также тем обстоятельством, что они пролетали по фарватеру Москвы-реки, молниеносным движением распахнул люк и уже пружинисто согнул ноги, чтобы сделать роковой для них прыжок в реку, находившуюся в семидесяти метрах под ними. Свиридову уже было поздно что-либо предпринимать, потому как момент был бездарно упущен.

Но тут в пространстве между Владимиром и Платоновым молниеносно возникла огромная фигура. Вероятно, потоки свежего ветра благотворно воздействовали на сонливость Фокина, улетучив ее, и, приоткрыв глаза, Афанасий мгновенно среагировал на опасную выходку своего бывшего начальника.

Он вцепился ему в плечи и легко, словно бы играючи, повалил его на пол, но не очень удачно, так что голова и плечи генерала оказались уже за пределами салона вертолета и зависли над провалом в бегущие внизу волны Москвы-реки, а сам Фокин рискованно болтался в плохо зафиксированном положении, высунувшись из вертолета едва ли не наполовину.

Свиридов рванулся на помощь к своему другу, но в этот момент вертолет рвануло, Свиридов едва удержался на ногах, а Фокин с Платоновым скорее по инерции, нежели по какому-то злому умыслу, вывалились из вертолета...

– Афо-о-о-оня-а-а-а!!

...и полетели вниз, туда, где плескались свинцовые воды сентябрьской реки и из промозглого осеннего тумана выступала громада одного из мостов.

Платонов и Фокин падали именно на него.

– Афо-о-оня!!!

Вопль ужаса и безысходного, обвального потрясения, вырвавшийся из груди Свиридова, заглушил даже шум вертолетных винтов. Он повис в рамке настежь открытого люка и не отрывал оцепеневшего стеклянного взгляда от двух парящих в воздухе фигурок, окоченелой хваткой мертвецов вцепившихся друг в друга.

Казалось, их падение длилось целую вечность, но вот их перевернуло в воздухе, и кто-то – Владимир молил бога, чтобы это был не Афанасий, – кто-то ударился прямо о перила моста, сложившись, словно безвольная плюшевая игрушка, а потом оба, оглушенные этим соприкосновением с мостом – и кто-то смертельно, – соскользнули дальше и, подняв тучу брызг, упали в свинцово-серую воду.

– Господи...

– Вниз! – крикнула Аня и толкнула пилота в спину. – Вниз, сволочь мусорская! К мосту!!

Вертолет нырнул вниз и стремительно пошел на снижение. Через минуту он уже завис над тем местом, куда упали Платонов и Фокин, и Свиридов пытался высмотреть в волнах того, кого он до сих пор не мог представить себе мертвым...

На мосту уже собралась кучка любопытных, несколько проезжавших мимо катеров сбавили скорость и теперь нарезали круги возле рокового пятачка воды, где все-таки нашли свое последнее пристанище ученик и учитель, ставшие непримиримыми врагами...

– Неужели это все? – беспомощно спросил Владимир и посмотрел на Аню, словно она чем-то могла помочь. Она уже один раз спасла Фокину жизнь, но нельзя же спасать человека от смерти два раза в день, как сказал бы сам Афанасий...

Она ничего не сказала, только закусила дрожащие пепельно-серые от холода и потрясения губы.

– Больше нас тут ничто не держит, – чужим деревянным голосом выговорил Свиридов, – высади нас на мосту, брат.

Пилот вздрогнул, словно с куда большей вероятностью ожидал пулю в спину, чем этого простого слова – «брат».

– Я должен увидеть то место на перилах, о которое ударился кто-то из них, – пробормотал Свиридов. – Я почувствую, чья кровь на этом мосту. Почувствую...

– Но на что рассчитывал Платонов, когда собирался прыгать с вертолета? – тихо спросила Аня.

– Уйти от нас, что же еще. Вот и ушел... правда, не так, как хотел. Но если бы он прыгнул один, он бы выплыл, непременно выплыл. – Свиридов провел ладонью по лицу и глухо добавил: – Точно так же, как выплыл бы Афанасий. Если был бы один.

Он спрыгнул на асфальт, помог сойти Ане и махнул рукой пилоту: улетай. Теперь уже все равно. Нет ни Платонова, которым они могли прикрываться, как щитом – и в прямом, и в переносном смысле этого слова, – ни Афанасия, без которого сразу помутнел и подернулся гибельным туманом чужой и нелепый мир.

Владимир полностью отдавал себе отчет в том, что, не будь рядом Ани, его реакция на происходящее могла бы стать абсолютно неадекватной. Он мог расстрелять в упор вертолет с ни в чем не повинным пилотом, а если бы кто из собравшихся на мосту осмелился возмутиться и вызвать милицию... Кто знает, может, их постигла бы та же судьба.

Свиридов ощупал перила, мокрые от слабого дождичка, и тут же его пальцы окрасились алым. Кровь. Совсем свежая, совсем живая еще кровь.

Он поднял к глазам растопыренную пятерню и попытался сглотнуть, но в горле безнадежно застрял сухой хриплый ком, который душил Свиридова и не давал ни вздохнуть, ни сказать хотя бы слово.

И вдруг резким движением он разорвал словно бы стянувший смертоносной удавкой горло воротник рубашки и, сжав холодную руку Ани, медленно побрел по мосту, уже не представляя, куда и зачем он идет, и сдавленно бормоча под нос: