Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич - Страница 15

– Ты пьяна, Анечка, – сказал он. Владимир не узнал собственный голос, безнадежно кружилась голова, и без права на высвобождение и пощаду затягивало в дурманящий и свирепо баламутящий кровь омут, из которого нет спасения и нет возврата.

И пусть еще кто-то скажет, что такого не бывает и что все давным-давно получило свою цену.

– Он купил меня, – пробормотала Аня, – и я была счастлива до небес, что... вот так. Устроилась в жизни, как называют это нищеброды. Я не могу... зачем, зачем я вызвала тебя сюда?

Она приподнялась на одном локте, всклокоченные спутанные волосы упали ей на лицо, но она не обратила на них ни малейшего внимания.

– Я хочу уехать отсюда, Володя, – твердо выговорила она. – Мы снимем с моего личного счета деньги и уедем... навсегда. А Сергею я потом напишу... по Интернету или как... все объясню. Ну вот, – она уронила голову на плечо Владимира и засмеялась, а потом тут же заплакала, – ну вот... я опять пришла к тому, от чего так хотела убежать. Я заговариваюсь... я схожу с ума. Правда, Владик?

– Правда, – с трудом выговорил он и вдруг резко поднялся на ноги. – Ты не понимаешь, что делаешь, Анечка... Господи! Это же не сцена из мексиканского сериала, а мои нервы не арматура... в железобетонном блоке. Нельзя... ты понимаешь, нельзя!

– Почему нельзя? – тихо и покорно спросила она.

– Потому что нельзя... так много пить. – Он попытался засмеяться своей мнимой злободневной остроте, но из горла вырвался только невнятный хриплый звук. Он сел на пороге и, обхватив голову руками, что-то нечленораздельно забормотал.

В этот момент дверь открылась и вошла горничная – почтенная дама лет пятидесяти, одна из трех прислуживающих по штату Анне Михайловне Коваленко.

– А, вы приехали? – проговорила она. – А я думала, вы останетесь в Москве. Где вам постелить, Владимир Антонович?

– На дне бассейна, – зло ответил он и, рывком поднявшись с пола, вышел из спальни.

– Что-то случилось? – спросила горничная, обеспокоенно глядя на Аню. – Господи, деточка, да на тебе ж лица нет! Что-то произошло?

– Произошло, – спокойным чужим голосом ответила Аня, а в голове почему-то всплыли обрывки песни Высоцкого... «или это колокольчик весь зашелся от рыданий... не несли так быстро сани...», – произошло. Сегодня на банкете было плохое вино.

В то же самое время Фокин, наевшись, напившись и натанцевавшись, поднялся со своей случайной подружкой в номер, где предложил в кои-то веки культурно распить бутылочку – на этот раз очень неплохого и дорогого шампанского.

Нет смысла говорить, что эта глубокомысленная идея была принята на «ура», а уже через пятнадцать минут, благополучно выглотив все ледяное содержимое запотевшего сосуда, окончательно окосевшая парочка не нашла ничего лучшего, как завалиться в койку и перевести знакомство в самую приятную стадию.

Что и говорить, Афанасию Фокину выпала весьма занимательная и изобилующая хитросплетениями событий ночь.

– Так что же там у тебя произошло, Андрей? – Сергей Всеволодович склонился над полулежащим на заднем сиденье коваленковского «Кадиллака» Чечеткиным и пытливо посмотрел в его еще мутноватые, но уже приобретшие острое осмысленное выражение глаза.

– А тебе разве еще не доложили, Сергей Вселч? – буркнул тот.

– Доложить-то доложили, но я хотел бы выслушать твою версию. Из первых уст, так сказать.

Чечеткин сделал недюжинное – если судить по его побагровевшему и искривившемуся от вступившей в раненую голову острой боли лицу – усилие и сел.

– Мы едем, что ли? – проговорил он. – Или у меня в чердаке все плывет... уф!

– Можно сказать, что уже приехали, – ответил Коваленко, – хотел отправить тебя в больницу, а ты сам очухался. Интересная получается петрушка: босс носится со своим начальником охраны, как будто все не должно быть с точностью до наоборот.

Чечеткин вздохнул и пощупал голову кончиками пальцев.

– Здорово меня приложил этот черт, – пробормотал он, а потом осторожно помассировал виски и после некоторой паузы спросил: – А что рассказывал тут Свиридов?

Сергей Всеволодович криво усмехнулся.

– Свиридов превозносил до небес того ублюдка... Говорил, что, судя по почерку, это профессионал высочайшего класса. Не исключено, что бывший или даже нынешний работник спецслужб. Их много сейчас ходит без работы, сам такой был, знаешь.

– Очень хорошо, – глухо отозвался Чечеткин. – Что еще он говорил?

Коваленко посмотрел на него по меньшей мере подозрительно.

– Тебе что-то известно... что мог не рассказать мне Свиридов?

– Почему ты так решил?

– Потому что у тебя на лбу написано, что хочешь выложить мне что-то сенсационное и из ряда вон выходящее, как говорят газетчики! – рявкнул Коваленко, неожиданно выходя из себя.

Чечеткин покосился на своего всегда спокойного шефа и, отвернувшись в сторону, проговорил:

– Да, ты прав. Я не знаю, получилось ли это спонтанно или было подстроено с самого начала, но только... – Он нервно постучал согнутым указательным пальцем по колену и наконец выговорил то, что никак не решался выставлять на свет божий: – Дело в том, что я знаю, кто убил Рябинина.

Сергей Всеволодович тоскливо посмотрел за окно на пролетающие мимо придорожные лесопосадки, как будто не было произнесено ничего особенно интригующего и неожиданного, а потом повернулся к Андрею Васильевичу всем телом и бросил с сухими искорками остро вспыхнувшего интереса – если такое слово применительно к той гамме чувств, что заполонила анемичный и сонный до этого момента взгляд нефтемагната:

– Ну, рассказывай.

– Дело в том, что Свиридов обманул тебя, Сергей Всеволодович.

– Вот как? Что же, он поймал этого убийцу? Или узнал и отпустил? – Коваленко приблизил к Чечеткину суровое лицо с остро сощурившимися глазами и как-то по-особенному произнес: – Или, быть может, милейший Владимир Антонович и есть убийца?

– Разумеется, нет. Но убийца известен тебе, Сергей Вселыч. Это твой бывший начальник охраны Фокин Афанасий Сергеевич. И его давний приятель Свиридов с ним заодно.

– Что?!

– Я не видел Фокина, потому что дожидался Свиридова у двери той квартиры, на пороге которой был убит человек. Фокин вырубил меня одним ударом, но не рассчитал своих сил, – глубоко посаженные глаза Чечеткина угрюмо сверкнули в темных глазницах, – ему нужно было бить второй раз. Ошибка. И я слышал, как они переговаривались между собой.

– Что же ты слышал?

– Я слышал достаточно, чтобы утверждать, что Рябинина убил Фокин и что Свиридов его прикрывает.

– Ты уверен, что все это не почудилось тебе в бреду? Тебя сильно приложили...

– Уверен, что я слышал голос Фокина и то, как он говорил Свиридову, что хочет встретиться с ним сегодня вечером и позвонит, чтобы договориться о точном времени и месте.

– Все это стоит проверить, – задумчиво сказал Коваленко. – А может, поговорить со Свиридовым откровенно?

– Да ты что, шеф, совсем двинулся рассудком? – словно позабыв о субординационных отличиях, бесцеремонно спросил Чечеткин. – Или ты забыл, с кем имеешь дело? Этот человек опасен как никто... мне было бы предпочтительнее сказать группе солнцевских братков, что они га-алимое лошье, чем глупейшим образом предупреждать Свиридова о том, что его подозревают. И еще...

– Что? – настороженно спросил Коваленко, которому слова Андрея, кажется, начали западать в душу и медленно, но верно разжигать мучительное пламя подозрения.

– Ты не заметил, как он общается с твоей женой?

– Как?

– Так, как если бы он был давно и близко с ней знаком и не прочь это знакомство продолжить или же возобновить.

– А он и был с ней знаком, – криво улыбнувшись, проговорил Коваленко. – Не стала же она звонить в провинцию и просить заняться ее личной охраной человека, которого она знает недостаточно хорошо. И я вовсе не исключаю, что когда-то у них были близкие отношения.

Чечеткин присвистнул.