Дороги Младших Богов - Сердюк Андрей - Страница 55

И еще…

И тут я испугался.

Испугался не самой высоты, а того, что птица достигнет таких высот, с которых станет видно, что та бурлящая внизу стихия, где я как щепка, вовсе никакой не океан, а поток мутной воды, которую после стирки сливает из тазика на чужой огород сварливая тетка. И я, при таком раскладе, буду уже не «как», а просто — «щепка».

Вот это вот меня напугало.

Я героическим усилием воли перетащил точку зрения к себе на льдину и посмотрел на птицу снизу. Зараза загребала вверх.

Я вытащил из кармана огромный лук, а из другого — стрелу. Наладил, прицелился и отпустил тетиву.

О брат образ! Образа и обрезы. Поколение падения Берлинской стены отличает умело гурона от ирокеза по оперенью летящей в парящую птицу стрелы.

Извините, ради будущего бога.

Сорвалось.

Короче, ворона каркнула, сыр выпал, и я очнулся.

Очнувшись, нашел себя в будке Железного Дорожника. Лежал на топчане как живой. Живее всех живых.

Открыв глаза, увидел в подрагивающем свете керосиновой лампы, что с озабоченной рожей надо мной навис американец. Пришлось показать мамочке язык. Гошка легко шлепнул меня по голове. Спасибо, мамочка, кивнул я.

Судя по всему, нас уже не убивали.

Я чуть приподнялся и огляделся. Железный Дорожник стоял у окна и деловито снимал рулеткой размеры рамы. Серега сидел за столом.

Все те же, всё там же.

Впрочем, на сцене я обнаружил и новых актеров.

Слева-справа от двери стояли два шкафа в длиннополых плащах из черной кожи. Мне особенно запали их подбородки — как у щелкунчика были у них эти устройства. Только не как у того щелкунчика, который для раскалывания грецких орешков, а как у того, который для раскалывания кокосовых.

И это были такие окончательные сейфы. Необратимые. Людей уже не сделать из этих гвоздей.

Они стояли, скрестив руки на груди. А в каждой руке было зажато по стволу. По израильской волыне марки «Дезерт Игл». Не с алюминиевой рамкой, а другой модели — со стальной. Ни с чем их не перепутаешь. Классные машины. Начальная скорость пули четыреста тридцать шесть метров в секунду. Полкилометра за секунду. Такой вот орел пустыни. Попробуй убеги.

Подумал, где они здесь берут под них патроны калибра сорок четыре Магнум?

Но тут же и сообразил — да там же, где и всё остальное.

А за столом, напротив Сереги, через открытый чемоданчик, набитый американской зеленью, дымил сигарой какой-то моложавый тип — лет двадцати пяти, не больше — в шикарном красном пальто. И с черным кашне, пропущенным под воротник.

Парень был красив красотой «милого друга» — такие нравятся бабам, вернее, про таких мы думаем, что они нравятся бабам: нежная кожа, тонкая кость, породистость в чертах лица. И длинные пальцы тапера. Я сразу для себя и обозвал его Тапером.

А еще у него были смешные усики, тонкие такие, ниточки просто, будто фломастером черным выведены. А волосы — тоже черные, конечно, — назад зачесаны и чем-то глянцевитым зализаны.

Он сидел, вальяжно откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу. Туфли… Да, шузы. Нереально остроносые. Черные блестящие остроносые шузы. Из тех, что бешеных бабок стоят.

Я заметил, что парень хотя и держал себя пафосно — знаете, так сигару изо рта манерно, с пальчиком, поигрывая семью брильянтами в трех гайках, — но нервничал он. Не знаю, как я это понял. Может, по тому, как он пепел не на пол, а в ладошку стряхивал. Было в таком стряхивании что-то потное.

О чем шла беседа, я поначалу не слышал. Я вообще поначалу думал, что все молчат. Мне показалось, что в будке стоит звенящая тишина. Потом я понял, что это не тишина звенела, а в голове у меня звенело. Эхо прошедшей войны. Это я понял, когда увидел, что народ-то рты открывает. Говорил народ. Вернее, Серега с этим, который с опереточными усиками. С Тапером.

А потом и слух у меня появился. Щелкнуло что-то в ушах и пробило. Только мне казалось, что присутствующие говорят громким шепотом.

И я услышал, как Тапер, кивнув на чемодан с американским баблом, предложил Сереге:

— Тогда удваиваю.

— И мои харчи? — поинтересовался Серега. Я понял, что нас пытаются купить.

— Могу еще три лимона накинуть, по одному на брата, но это окончательная цена, — сказал Тапер.

— И ключ от квартиры, — опять съязвил Серега.

Тапер желваками поиграл, головой нервно дернул, затянулся сигарой и впился в Серегу колючим взглядом. А Серега в него. Тапер моргнул первым.

— Серый, Андрюха очнулся, — сказал Гошка, сбивая напряг.

Серега кивнул, мол, хорошо, и поинтересовался:

— Как ты там, Дрон?

— Уже здесь, — сказал я.

— Ты чего орешь? — спросил у меня Гошка.

— Ору? — удивился я

— Орешь.

— Со звуком что-то.

— А-а, — понял Гошка и вдруг, потеряв ко мне интерес, спросил у Тапера: — А что мы с твоими бабками делать-то будем?

— В каком смысле? — не понял Тапер.

— Ну отвалишь ты нам здесь бабок, нас в свои колхозы вернут, но бабки-то тут останутся. Мы — там, бабки — тут. Какой нам с этого гешефт?

— Есть отработанные схемы, — сказал Тапер, — спокойно можно лавэ эти к вам перебросить.

— Mystic transportation incorporated?

— Йес.

И тут из Гошки жаба поперла.

— А какой процент за трансакцию?

— Десять, — ответил Тапер, — но я перетру, с вас будет семь.

— Ни хрена себе! — возмутился Гошка, отвыкший от таких диких цифр.

— Хорошо — пять, — сбил планку Тапер. — Два за мой счет.

И тут Гошка задумался. Я увидел, что засомневался Гошка. Слабое наше звено. Но Серега прекратил весь этот бред:

— Я же сказал «нет». Чего тереть?

— Это последнее слово? — зыркнул Тапер волчонком.

— Не последнее, но окончательное, — ответил Серега.

— Ладно, не будем. Как у деловых не вышло. Но всё же подумайте. Мы сейчас уйдем, а вы подумайте.

— А чего думать? — пожал плечами Серега. — Нет для нас этой темы.

Тапер забычковал сигару о столешницу и стряхнул пепел с ладони на пол. Сказал, вставая:

— Я могу так устроить, что эта тема для вас возникнет.

— Угрожаете? — поинтересовался Серега.

— Ну что вы, — обиделся Тапер, — просто рекламирую свои возможности. Вы подумайте. Время еще терпит. Пока к Оракулу, пока то, пока се.

Серега промолчал, и Тапер кивнул охранникам.

Один подошел к столу, хлопнул крышкой чемодана до щелчка и пристегнул наручниками к руке. Гошка проводил несгораемое портмоне тоскливым взглядом.

А второй выскочил отработать выход. Вернулся скоро, сказал: «Всё чисто, шеф», и они, не попрощавшись, вышли.

Через минуту взревели десятка три мощных автомобильных двигателей. Рев слился в один протяжный гул. Показалось, что пошел предстартовый продув в ракете. Но звук стал тут же затихать и довольно быстро сошел на нет.

— Кто это был? — спросил я у Сереги.

— Бригада, — ответил он.

— Чего хотели? Код?

— Чего же боле?

— А где Топорок? Где его придурки?

— Эти их развели на раз и слили. Мы им нужны. Пока… Будут охранять, как родных.

— А потом зажарят.

— А потом — увидим. А ты — герой. Они на взрыв поторопились. У нас уже с патронами подсос пошел. Объявляю благодарность от лица Высших Сил!

— Служу делу прозрения Абсолюта!

И тут на меня свалилась одна непонятка. Я решил ее для себя разъяснить, для чего и спросил у Железного Дорожника, который уже положил на освободившийся стол лист стекла.

— Скажите, товарищ, а почему эти вот, — я кивнул на дверь, — не могут код выбить из вас, из его хранителей?

Дорожник сначала пощупал большим пальцем алмазное колесико в резаке, а потом глянул на меня с прищуром и ответил:

— Никак достать не могут: Пастух, тот в небе, Оракул — под землей, а я… А я — в домике.

И показал он, что это значит, построив над головою крышу из ладоней.

Потом я решил поспать, подумал, что заслужил поспать, и решил. Сначала заснуть не удавалось — мозг получил изрядно впечатлений и перекручивал их. Как мясорубка — в фарш.