Дороги Младших Богов - Сердюк Андрей - Страница 27

Ну, и за девчонку ведь отомстить надо было. Это непременно и по-любому. Я не из тех, кто вторую щеку. Я из тех, кто за око око. Времена такие. Суровые. И на холодных ветрах плещутся черные знамена. А на знаменах: «Рожденные любить вынуждены ненавидеть».

Собрался быстро, только мобильник нигде не мог найти. Кинулся искать, но плюнул. Время поджимало. Взял из сейфа пачку патронов. Ополовиненную. Снарядил магазин на ходу.

И ума хватило форточки открыть. Всё — нараспашку. И на выход. А когда уже на лестничную вышел, тут вспомнил про Глашку. Плохая примета, но вернулся. И кинулся выковыривать ее шумовкой из-под холодильника.

Она всё еще спала. Уже месяц, как спала беспробудно. В Средней Азии сезон выжженной травы. Все твари в нычках. Вот и моя красавица так. Спящая, в общем, красавица.

Хотя, может, и не красавица, а красавец. Я не такой уж великий специалист, чтобы пол у черепахи по внешнему виду определить. Просто решил, когда домой принес: пусть будет баба.

Досталась она мне случайно. Тильтили-митиль-тили, дети нищих дровосеков, во дворе ее выгуливали, отвлеклись на какие-то свои совочки-куличики и оставили без присмотра. А она с края песочницы плюх и тихой сапой на дорогу. Автостопом, видать, хотела в Сурхандарьинскую степь. Но тут, на ее беду, Паша Шумахер из первого подъезда на своем горбатом пылил. И прямо по ней. Сначала передним, а потом и задним.

Детвора хотела похоронить с почестями тут же, в родной песочнице, да я не дал. Забрал, домой притащил, трещину в панцире эпоксидкой залил — через день уже носилась бодрячком по всей квартире. Решил себе оставить. Всё, какая-никакая, живая душа.

Я вообще-то собаку всегда мечтал завести, но при моем образе жизни, какая, на фиг, там собака. А черепаха — в самый раз. Год может не жрать. И выводить на двор не надо — без всякой рефлексии ненужной гадит прямо на ковролин. И слушает, опять же, внимательно и молча, чего бы там хозяин ни мракобесил языком. И всё понимает. И прощает всё.

Короче. Достал я пакет с молоком и плеснул в ее блюдце. Ткнул клювом. Только пару раз лакнула и поползла, глаз не открывая и зевая беспрестанно, в сторону холодильника. Явно в надежде опять к теплой панели движка коростами своими прижаться.

Ну, мое дело было предложить и свой хозяйский долг исполнить.

Идиотизм, конечно, всё это: там, рядом, человек мертвый, совсем-совсем мертвый лежал, а я, как дитя малое, с черепашкой возился.

Но Глашка-то в чем и перед кем, скажите, провинилась? Не по своей же воле завелась она у этих, кто в ответе за тех, кого.

И потом, у нас по жизни всегда так: в какую сторону ни пойди, куда шаг ни сделай, всё одно попадаешь из абсурда в маразм. И без того на душе хреново — чего ж неуют душевный в седьмую степень возводить. Не хрен! Просто нужно идти, куда должно идти.

И всё.

А должно было идти мстить. Месть — это единственное, что могло вдохновлять к жизни при таких чудовищных раскладах.

Поэтому, зная, куда и зачем пойду, и не считал я себя циником. Ни тогда, когда жугукался с черепахой, ни тогда, когда крикнул, запирая дверь: «Не скучайте, девушки, я скоро!»

2

И знаете, о чем думал, пока спускался? Не поверите, но о том, что повезло Сереге. Реально повезло ему, что запропал куда-то. Вы не представляете, как он боится вида крови! О, это что-то с чем-то.

Помню, мелкими еще были, уконтрапупили кусок карбида в бутылку и — святое дело! — через трубку водички туда для реакции. Ну и врассыпную. Подфартило не всем. Гошке хороший клок кожи стеклянным осколком с бедра срезало. Рана пустячная, поверхностная, но кровищи было прилично. Обычное дело. Но Серега, как только это всё увидел, так сразу побелел и бум — потерял сознание на фиг. И лежат, представьте, передо мной такие два красавца — один по ноге кровь растирает и орет, а другой молчит, но в отключке. Страшно. Пришлось строителей (на стройке дело было) на помощь звать. Схлопотали по ушам, конечно, от прораба, а что было делать?

Да, бывали дни весёлыя.

Но и сейчас, когда взрослыми стали и всё такое, тоже иной раз до смешного доходит. Приходится по какой-нибудь нужде Сереге анализы сдавать, палец ему сестра перышком наколет, капельку первую выдавит, а он уже плывет. Земля у него из-под ног уходит, и небо кружиться начинает. Поэтому он сразу, как только в кабинет решается зайти, первым делом смущенно интересуется на предмет наличия нашатырного спирта.

Это так.

Правда, не совсем так. Вру я. Не совсем, конечно, вру, а так — недоговариваю.

Сейчас договорю.

На самом деле очень странная штука происходит с Серегой, когда кровь случается в по-настоящему экстремальных ситуациях. Совершенно другая реакция у него на все эти дела, когда встает вопрос жизни и смерти. Тут у него в голове переключатель щелкает и начинает он вести себя правильно. И вполне хладнокровно.

Однажды, двести лет тому назад, гнали мы с ним «Волгу». Из Нижнего, разумеется. Мы вообще-то их пятнадцать штук тогда в клетки забили — взяли на продажу по схеме «лес — зерно — металл — авто». Но и для себя любимых решили одну тачку на заводе лично выбрать. Ну, выбрали и погнали через мамины просторы по родным колдобинам. Европу, Урал, Алтай нормально прошли — пристроились к таким же, чтобы, если что, от придорожных робингудов стаей отбиваться, — и катили без особых проблем. Западную Сибирь тоже проскочили на одном дыхании, а вот на перегоне Красноярск — Братск случился на наших глазах косяк.

Погода дрянь стояла, снежок первый в том году валил, густой такой, прямо как тюль перед глазами. Да и вечерело уже. Видимость — три метра. Мы-то ничего. А вот перед нами мужик, который тоже «волжану» тридцать первую гнал, с фурой — нос в нос. Не знаю, как уж его на встречную потянуло. Может, уснул. Не знаю… Короче, мало того что движок в салон ушел наполовину, так бедолагу еще несколько раз крутануло и на крышу в кювет опрокинуло.

Кое-как, с помощью монтировок и такой-то матери, выковыряли мы из покореженного железа мужика. Переломанного всего, но живого. Крепким оказался. Живучим. Хотя всё рядом в его крови было заляпано. Знаете, как оно — красное на безупречно белом в инфернальном свете фар. Но Серега молодцом тогда держался. Стиснул зубы. Мы с водилой фуры на месте остались, а он на полных — к посту гаишному. Всё как положено. Сознание не терял. Самообладания тоже.

Странные мы всё-таки существа, люди.

На выходе увидел, что опять почтовые ящики сорваны. Подумал, что, наверное, убил бы того козла, который их всё время срывает. Реально, если бы поймал на месте, сразу с ходу и не задумываясь по морде. И еще раз по морде. С левой. И еще раз. И еще. А потом бы повалил на пол и ногами, ногами, ногами его. Чтобы на хрен забыл, как дышать нужно. А потом бы поднял и башкой пару раз об стенку, чтобы всё без лишних слов понял. И всё.

Нет, не всё. Уходя, еще бы раз пыром по ребрам со всей дури. Ху-у.

Но это я так.

Хотя, может быть, и не так. Кто знает. Лучше, конечно, этому козлу мне сегодня не попадаться. И ему лучше. И мне.

Когда я в «Тополек» завалил, было уже шесть тридцать. Догадайтесь с трех раз, какого я туда поперся? Правильно — узнать решил про того парня, который ее вчера в это заведение привел. Сообразил, с чего начать. Осенило.

Седой был еще на месте, готовился к смене. Это мне повезло, что вчера Седой за стойкой работал. Он меня знает — он тоже в семнадцатой учился. Когда мы выпускались, он в шестой перешел. А потом, он до сих пор мне благодарен за один случай — помог я ему как-то раз отбиться от стаи малолетних гопников, залетевших в наши края с вороньих предместий.

Вот почему, когда я вошел, махнул он мне рукой. Как своему.

— Привет, Седой, — поздоровался и я.

Потом утянул его в сторонку, подальше от напарника, который вяло пересчитывал пойло на полках, и спросил:

— Помнишь, я вчера с девчонкой ушел?

— Еще бы, Андреич, — улыбнулся он.

— Ты ее знаешь?