За порогом волшебства - Сербжинская Ирина - Страница 13

Вернулся от реки Серега, разложил на гальке вымытую мокрую картошку.

Сидор меж тем обстоятельно, по-крестьянски готовился к ужину: разложил на газете куски хлеба, насыпал горкой серую крупную соль, потом разворошил костер и закопал в горячие угли картошку.

– Ну вот, это самое, – довольным голосом сказал он. – Скоро и есть будем. Хорошо, значить, тут! Тихо, нет никого… И Клава не найдет.

– Это да, – мрачно отозвался Тильвус, растягиваясь на холодной гальке. – Чую я, к музкомедии идти опасно!

– Ладно, не боись, – отозвался Серега. – Походит Клава, походит, да и перестанет… А ты, Сидор, куда газетку-то дел, я вот тут ее ложил, с пакетом рядом? Костер разжег? Ну блин… говорил же, не трогай!

– Ну извиняй, это самое… А чего там, в газетке? Серега взял кусок хлеба и обмакнул в соль.

– Статейку одну дочитать хотел. Про тетку. Интересно, знаешь, написано – не оторваться! И не узнаю теперь, чем там дело кончилось…

– Что за статейка? – рассеянно поинтересовался маг. Он заложил руки за голову, глядя в небо, мерцающее холодными осенними звездами. Оно казалось совсем таким же, как и то, другое, раскинувшееся совсем над иной землей, за тысячи миров отсюда. А звезды… Он прищурил глаза и пригляделся. Звезды складывались здесь совсем в иные созвездия, незнакомые и непривычные глазу, и что они означали, Тильвус не знал.

– Говорю же, про тетку одну, – пояснил Серега. – Сын у нее пропал. Пошел с друганами куда-то в сауну, отмечать чего-то там, кажись… ну и не вернулся…

– И чего?

– Ну чего… и все. Ищет она его теперь, в милицию заявила, да пользы, я думаю, от этого – ноль. По гадалкам ходит да по этим… как их? Экстрасенсы, во!

– Я, значить, так думаю, денег они из нее вытянули – ужасть сколько, – проговорил Сидор, вороша палочкой угли. – Экстрасенсы-то эти…

– Это уж точно, – согласился Тильвус.

Серега прожевал хлеб и потянулся за вторым куском.

– Чего-то жалко тетку-то эту. – Он вздохнул. – Вот ведь, блин, как в жизни-то бывает… Найдет она его? Или не найдет?

– Может, и найдет, – задумчиво отозвался великий маг, глядя в черное небо. – Только вряд ли обрадуется… А что за газетка-то? Где взял?

– На набережной подобрал, возле дебаркадера. «Вечерний проспект», кажись, название…

Немного погодя Сидор ловко выкатил из костра черные обуглившиеся клубни.

– Поспела, значить, картошечка-то наша! – весело объявил он. – Давайте, как говорится, к столу! Серега, ты опять почти весь хлеб сожрал?!

– Да там и было этого хлеба-то… – смущенно пробубнил Серега.

Глава 4

Ровно в шесть утра сонную тишину двора нарушил звонкий петушиный крик. Петух орал самозабвенно, громко и все никак не мог успокоиться. Наверное, представлял себя в деревне, в окружении большого куриного гарема, как и полагается всякому уважающему себя петуху. Но, поскольку он жил в клетке на балконе панельной пятиэтажки, никакого гарема у него не было и в помине.

Под истошные звонкие крики на балконе показался владелец – бывший агроном, а ныне преподаватель сельхозтехникума – Федор.

Петух заметил хозяина и заголосил еще старательнее, возвещая о том, что наступает новый прекрасный день.

– Доброе утро! – закричал хозяин, перегнувшись через перила и обращаясь ко всему миру сразу.

– Уйми петуха! – заорала в ответ Сати со своего балкона. Пятиэтажки во дворе стояли так близко, что жильцы частенько переговаривались и обсуждали новости, не покидая собственных квартир. – Он мне спать мешает! Выключи проклятую птицу!

– Как же я его выключу? Петух по утрам должен кукарекать, это закон природы, – рассудительно сказал бывший агроном. Он выкатил из-за клетки гантели и принялся проделывать комплекс упражнений атлетической гимнастики: с некоторых пор Федор делал зарядку на свежем воздухе, надеясь произвести впечатление на симпатичную продавщицу универмага, что жила в доме напротив. – Скажи, теть Том? Закон природы же?

– На родину его депортируй! В деревню Гадюкино! Пусть там поет! Откуда ты его привез?!

– Скажешь тоже, «Гадюкино»! – обиделся Федор, широко разводя в стороны руки с гантелями и поглядывая на задернутое шторой окно, за которым почивала продавщица. – Деревня наша Верхняя Загребуха называется.

– Вот! – торжествующе выкрикнула Сати и стукнула кулаком по перилам. – Именно! Загребуха какая-то! Хорошую деревню так не назовут! Скажи, теть Том?

И она, как и Федор, выжидающе уставилась на сидевшую во дворе под старым тополем невысокую пожилую женщину с раскосыми узкими глазами-щелками и гладкими черными волосами.

Это была Тамара – дама, широко известная не только в своем дворе, но и во многих соседних. Когда-то она трудилась в национальной общине при рыбоводческом совхозе, но потом совхоз приказал долго жить, и Тамара перебралась в город. Здесь она весьма неплохо зарабатывала на жизнь, расшивая национальными узорами тапочки и халаты, которые продавались потом за валюту в сувенирном магазине гостиницы «Интурист». Рукоделием Тамара любила заниматься, сидя на скамейке под тополем, поэтому знала в лицо решительно всех жильцов близлежащих пятиэтажек и принимала в жизни двора самое живое участие.

– Ночью кто-то песни распевал под окнами, спать не давал, а утром – нате вам, петух! – не унималась Сати.

– Кто это пел песни? – тут же подняла голову Тамара. В свободное от рукоделия время она на добровольных началах следила за порядком и искореняла хулиганство железной рукой, без особого труда утихомиривая окрестных буянов. Едва только выпивающие в другом конце двора граждане начинали шумно выяснять отношения, Тамара откладывала шитье и направлялась к ним, для пущей убедительности прихватив с собой клюшку для гольфа, которая всегда стояла наготове.

– Мы – народ мирный, – многозначительно начинала она, постукивая металлической клюшкой по спинке скамейки. – Живем себе в городе, никого не трогаем. А вот раньше…

И Тамара норовила подробно изложить историю своего рода, особенно напирая на тот факт, что, когда «мирному народу» все-таки приходилось воевать, его шаманы вели войско в бой под грохот бубнов, на которые была натянута человеческая кожа.

После такого вступления самые отъявленные хулиганы стушевывались и убирались из двора подобру-поздорову, так что полного рассказа про «мирный народ» никто никогда не слышал.

– Доброе слово и пистолет вразумляет гораздо убедительней, чем просто доброе слово! – назидательно говорил со своего балкона отец Сергий, настоятель одного из городских храмов, завидев Тамару, которая возвращалась к рукоделию, небрежно помахивая клюшкой.

Клюшку Тамара любила, это был подарок одного из жильцов с первого этажа. Ему довелось как-то побывать по делам своей фирмы в Японии, и вернулся он оттуда не с пустыми руками: в первый же день после приезда с гордостью продемонстрировал собравшимся во дворе соседям приобретение – подержанное японское авто. Соседи, как и полагается, шумно восхищались, лазили в салон, крутили зеркала, пинали с видом знатоков колеса, потом наконец открыли багажник и обнаружили там странные предметы. После долгих размышлений новоиспеченный автовладелец позвал на помощь жильца с третьего этажа – капитана дальнего плавания.

Тот спустился во двор в спортивном костюме и шлепанцах, держа в одной руке вилку с наколотым куском селедки, а в другой – горячую вареную картошку в мундире.

– Клюшки это, – объявил он, откусывая половину картофелины прямо со шкуркой. – Для гольфа.

– Для какого еще гольфа? – удивился Федор. – Ты, Иннокентьич, популярно объясни, попонятней!

Капитан отправил в рот кусок селедки.

– Игра такая, буржуйская, – проговорил он с полным ртом. – Я в Англии видел. Мячики по полю гоняют и в лунки закатывают.

Бывший агроном презрительно хмыкнул.

– На поле картошку сажать надо, а не мячики гонять. Делать людям нечего…

– Тебе, можно подумать, есть чего, – тут же встряла Сати. – Петуха своего воспитывай, а то он орет ни свет ни заря. Живем как на птицефабрике!