Отлученный (сборник) - Джованни Жозе - Страница 25

- Можно подумать, они делают это нарочно, чтобы усложнить мне жизнь, - жаловался завхозблоком.

Ла Скумун жил, поддерживаемый силой духа. Однажды он спросил, не слышно ли чего о Вилланове.

- Его никто больше не видел, - ответил Фанфан. - Из Аргентины приезжал Макс, его компаньон. Он тоже ничего не знал. Наверное, шлепнули гденибудь в тихом уголке.

- Или он смылся с девчонкой… Такое бывает, - заметил Ла Скумун.

- Всякое бывает.

Фанфан даже не догадывался, насколько верно сказал. Общество сделало через администрацию предложение заключенным. Узники зашевелились, стали писать заявления.

Речь шла об обезвреживании бомб, снарядов, торпед и прочих неразорвавшихся штуковин, зарывшихся в родную землю. «Такой патриотизм будет оценен в самой высокой степени».

Условнодосрочное освобождение, разумеется, касалось только живых, тех, кто не взлетит на воздух, выкапывая снаряды. Те же, кто подал заявление в надежде бежать, рисковали быть убитыми при попытке к бегству или расстрелянными в двадцать четыре часа. Военнополевой суд скор на расправу.

Брать на подобные работы можно было только заключенных, у которых было не меньше десяти лет неотсиженного срока. Таких как Роберто Ла Рока и Ксавье Аде.

Они заполнили бланк заявления. Некоторые отказались рисковать жизнью. После войны еда станет нормальной, а годы так и так идут. Лучше уж посидеть здесь, чем ждать, пока тебя разнесет на куски бомба замедленного действия.

- Когда выйдешь, отправляйся к Рошу, адвокату. Если Ксавье или я останемся живы, для тебя будет лежать письмо с указанием, где нас найти, - сказал Ла Скумун Фанфану.

- Зайду.

- А если однажды найдешь достойного человека, укажешь ему тайник, где я спрятал пистолет.

- Пистолет?

- Именно. Слушай…

Он объяснил. Фанфан слушал, разинув рот.

Приказ о переводе пришел в начале января 1944 года. Пятьдесят зэков покинули централ и отправились в направлении Парижа, скованные по трое.

Группа Ла Скумуна шла в голове колонны, группа Ксавье - в хвосте. Друзья видели один другого издалека, когда конвоиры сковывали заключенных. Маленький взмах руки… и огромная радость от того что живешь и выходишь вместе!

Никто из зэков не думал, что может взорваться при разминировании. Каждый рассуждал: «Уж ято выкручусь… Сосед, может, подорвется, но не я. Все подорвутся, кроме меня…»

Ла Скумун думал: «С Ксавье мы выпутаемся». Ксавье думал: «Роберто и я не можем так кончить».

* * *

В Париже этап разместили на два дня в тюрьме Сантэ, откуда заключенных стали распределять по различным местам разминирования.

Ксавье, Ла Скумун и еще десяток узников попали в Лиль Адан. Зимой пейзаж был унылым, но по весне все цвело, а летом тонуло в зелени. Разумеется, это относилось к тому времени, когда Лиль Адан не бомбили. Один из узников знал этот район в лучшие времена, и они не уставали слушать его рассказы.

Их поселили в бараке под охраной отставных надзирателей, жандармов и нескольких немцев, к которым успели привыкнуть как к мебели.

После того, как они выкапывали бомбу, ее разминировал саперпрофессионал. Он заявил, что ему необходим помощник, и один храбрый глупый зэк попытался научиться саперному делу. Он подорвался на маленьком снаряде, откопанном Ксавье, и то, что осталось от его тела, завернули в брезент в ожидании лучших времен.

И работа возобновилась с весьма относительной энергией.

«Добровольцев» быстро призвали к порядку, и заступы с лопатами возобновили движение. Они предпочли бы осторожно, очень осторожно водить граблями, чтобы не задеть снаряды. К сожалению, земля смерзлась, и требовались заступы. Зэки прочесывали местность методично, находясь довольно далеко друг от друга.

К вечеру, в конце работы, один паренек из Шаранты услышал звон своего инструмента о металл. Последовавший за этим взрыв отбил у него всякое любопытство.

Пришлось отрезать еще один кусок брезента, за неимением лучшего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Пища была довольно приличной. Давали даже вино.

По утрам двое или трое считали необходимым спросить с грубым смешком:

- Чья очередь?

Ла Скумун думал о Женевьев. Им предоставили право переписки, но запретили давать свой адрес. Женевьев просила его позаботиться о Ксавье, считая Ла Скумуна более сильным и разумным, чем ее брат.

Ксавье работал в соседней воронке. Они ориентировались друг по другу, чтобы продвигаться вперед одним темпом.

Оттепель и дождь превратили почву в жидкую кашу. Весна начиналась плохо. Но узник, знавший этот район до войны, не мог уже сравнить пейзаж с тем, что было; он подорвался и умер, с воплями извиваясь в грязи.

Вооруженные охранники, следившие за заключенными, прониклись к ним уважением и разговаривали вежливо.

К вечеру те, кто выкопал днем снаряд, были на грани нервного срыва и отказывались продолжать. Но наутро они снова брались за дело.

Над районом летали самолеты, по дорогам следовали колонны тяжелых грузовиков.

- Осталось недолго, - говорил Ла Скумун Ксавье.

- Как, потвоему, сколько?

- Месяца тричетыре.

Больше, чем достаточно, чтобы подорваться. Доля секунды - и тебя разнесет на куски. Узники работали в одних рубашках. Припекало майское солнце, и эмоции тоже накалялись.

Они не видели в окрестностях птиц. Проходившие люди виделись вдали, у поворота дороги.

К полудню Ла Скумун с огромной осторожностью обкопал маленькую торпеду. Дело обстояло скверно. Она торчала наискось и грозила завалиться, если лишить ее точки опоры. А сапер требовал чистой работы: он хотел жить.

Ла Скумун вертелся вокруг уже вырытой ямки, не решаясь ни к чему притрагиваться. Ксавье следил за ним взглядом. Наступило время обеда.

Они ели стоя, перед дверью барака, откуда не было видно поля.

Ксавье быстро проглотил свою порцию и потянулся.

- Пойду отолью, - сообщил он, обошел барак и направился к сектору Ла Скумуна.

Часовой увидел его, но позволил дойти до рабочего места. Сейчас был перерыв, однако такая работа иногда делается по вдохновению.

Ксавье думал, что Ла Скумун потерял веру в себя. Хождение вокруг такой штуки деморализует.

Он прижал руки к снаряду, надавливая то левой, то правой. Снаряд шевельнулся. Ксавье при помощи маленькой лопатки принялся освобождать его, держась за отрытую часть, которую обхватил рукой. Крылышки стабилизатора торчали вверх.

Подбежал Ла Скумун.

- Брось! - крикнул он Ксавье.

- Она подается, - ответил Ксавье. - Уходи отсюда!

- Вы что, не видите, что это мое место? - крикнул Ла Скумун часовому.

Тот замер с разинутым ртом: то, что эти одержимые оспаривают друг у друга право разлететься на куски, было выше его понимания.

Ла Скумун больше ничего не говорил.

- Уходи, - повторил Ксавье.

Ла Скумун инстинктивно отступил.

Нос торпеды не поддавался. Наклонив снаряд, Ксавье почувствовал сопротивление. Чтото мешало ее положить. Он изогнулся, поднимая торпеду, помогая себе коленями и сжимая ее обеими руками. И вдруг она застряла окончательно. Он устал, но не мог ни положить снаряд, ни поднять его.

Чтобы выжить, надо было удержать снаряд, но у Ксавье не осталось сил.

Он нагнул торпеду к земле. Нос застрял, вес тащил ее влево. Ксавье залил пот, он стиснул зубы.

Ла Скумун видел, как он выпустил снаряд и отчаянным рывком бросился вправо.

- Аа! - закричал Ксавье.

За криком последовал взрыв. Осколок, частично самортизированный краем ямы, в которой лежала торпеда, ударил в Ксавье слева, и тот покатился по земле.

Распластавшийся было Ла Скумун вскочил и бросился к другу. На уровне левого плеча из Ксавье хлестала кровь, стекая по его торсу. Ла Скумун сорвал с себя рубашку и попытался остановить кровотечение.

- Ксавье! - позвал он.

Ксавье не отвечал. Сапер опустился рядом на колени, Держа в руках жгут. Они положили Ксавье на правый бок и вдруг заметили, что его левая рука не последовала за телом. Только рукав рубашки не давал ей упасть.