Бабочка - Шарьер Анри - Страница 4

Благодаря ему, «курицы» предстали как люди, выполняющие свой долг; благодаря ему, появился на свет высосанный из пальца рассказ «очевидца». Благодаря ему, я предстал перед дюжиной женщин как самый опасный в Париже человек. Не будь этого языка, столь красочного, столь убедительного, столь преуспевающего в искажении истины, я и сейчас сидел бы на веранде самого большого кафе на Белой Площади — месте, где меня всегда можно было увидеть. Решено. Вырву его. Но чем?

Я шагаю, шагаю, кружится голова, но мое лицо все еще напротив его лица… Вдруг погас свет, и слабой полоске дневного света удалось проникнуть через окошко камеры. Как? Уже утро? Всю ночь я мстил? Какие удивительные часы я провел! Эта длинная ночь была так коротка!

Сидя на кровати, я прислушиваюсь. Ничего. Абсолютная тишина. Изредка слышится щелчок в дверь. Это сторож, который ходит от двери к двери и приподнимает железную табличку над щелью, чтобы видеть заключенных.

Сейчас машина — плод творческой мысли французской Республики, находится на втором этапе своей работы. Она работает удивительно. На первом этапе она изолирует человека, который может причинить ей неудобство, но этого недостаточно. Человек не имеет права умереть слишком быстро, вырваться из ее рук при помощи самоубийства. Он нужен. Без заключенных управлению тюрем нечем будет заниматься. Поэтому за ним надо следить. Он должен отбыть наказание, чтобы могли существовать чиновники. Новый щелчок вызывает у меня улыбку.

Не беспокойся. Не убегу. Во всяком случае, не так, как ты этого боишься. Я не убью себя. Я хочу сохранить здоровье и как можно быстрее добраться до Французской Гвианы, куда вы, с Божьей помощью, меня посылаете. Я знаю, мой сторож, что твои «коллеги» не ангелы. Мне это давно известно. Наполеон изобрел каторжные работы, и когда его спросили: «Кто будет следить за преступниками?» — он ответил: «Еще большие преступники».

Мне пришлось убедиться, что основоположник каторжных работ не лгал.

Клак, клак. Окошко величиной 20x20 открылось в двери камеры. Мне подают кофе и кирпичик хлеба в 750 граммов. После оглашения приговора я не имею права посещать столовую, но мне разрешается покупать сигареты и некоторые дешевые товары в киоске. Через несколько дней у меня ничего не будет. Тюрьма — это коридор к изоляции. Я с удовольствием курю сигареты «Лакки Страйк» по 6.60 франков за пачку. Купил две пачки. Растрачиваю свой капитал. Но его все равно отнимут у меня в виде возмещения судебных издержек.

В записке, которую я обнаружил в хлебе, Деге просит меня зайти в баню. Он пишет: «В спичечной коробке ты найдешь трех вшей». Я вынимаю спички и, действительно, обнаруживаю трех больших вшей. Понимаю: я покажу их надзирателю, и завтра он пошлет меня с моими вещами в парилку, где будут уничтожены все паразиты, кроме меня, разумеется. Назавтра я застаю там Деге. Надзирателей нет. Мы одни.

— Спасибо, Деге. Благодаря тебе, я получил патрон.

— Он тебе не мешает?

— Нет.

— Всякий раз, когда ты выходишь по нужде, промывай его перед тем, как всовываешь обратно.

— Да. По-моему, он непроницаемый — купюры в отличном состоянии. Я держу его уже неделю.

— Если это так, то патрон действительно хороший.

— Что ты думаешь делать, Деге?

— Притворюсь сумасшедшим. Я не хочу идти на острова. Здесь, во Франции, отбуду не больше восьми-десяти лет. У меня связи и мне скостят, как минимум, пять лет.

— Сколько тебе?

— Сорок два.

— Ты с ума сошел? Если ты отбудешь десять лет, то выйдешь отсюда стариком. Ты боишься каторжных работ?

— Да, боюсь, и не стыжусь этого, Бабочка. Положение в Гвиане ужасно. Каждый год умирает восемьдесят процентов. Одна партия сменяет другую, и в каждой из них 1800–2000 человек. Если не заразишься проказой, то подхватишь желтую лихорадку, дизентерию, чахотку или малярию. Если тебе удастся не умереть от всего этого, то у тебя много шансов быть убитым из-за патрона или погибнуть при бегстве. Поверь мне. Поверь мне, Бабочка, я не хочу тебя пугать, но я знаком со многими, кто вернулся оттуда после пяти-семи лет, и я знаю что говорю. Это не люди, это — тряпки. Девять месяцев в году они проводят в больнице. Что касается побега, то это не так просто, как многие полагают.

— Я верю тебе, Деге, но верю и в себя — долго я там не пробуду. Я моряк, хорошо знаком с морем, и будь уверен — не замедлю сбежать. А ты, неужели ты видишь себя сидящим десять лет в изоляции? Пусть тебе даже скостят пять лет, в чем я не очень уверен, сможешь ли ты выстоять и не сойти с ума? Находясь в камере без книг, без права выйти, без возможности беседовать с людьми; я умножаю 24 часа не на 60 минут, а на 600, и это все еще далеко от действительности.

— Возможно, но ты молод, а мне уже сорок два года.

— Слушай, Деге, серьезно, чего, ты боишься? Других заключенных?

— Если честно, Пэпи, то да. Все думают, что я миллионер и ношу с собой пятьдесят или сто тысяч; они убьют меня, не задумываясь.

— Слушай, ты готов пойти на сделку? Обещай мне, что не притворишься сумасшедшим, и я обещаю всегда быть на твоей стороне. Я силен, у меня исключительная реакция, с детства знаю приемы борьбы, умею обращаться с ножом. Что касается других заключенных, то ты можешь быть спокоен: нас будут уважать и даже еще больше — бояться. Чтобы бежать, нам никто не нужен. И у тебя, и у меня есть деньги. Я умею управлять кораблем. Чего еще тебе надо?

Он посмотрел мне прямо в глаза… Мы обнялись. Договор подписан.

Через несколько минут открылись двери. Мы взяли вещи и пошли, каждый своей дорогой. Мы сможем видеться у парикмахера, врача или в церкви по воскресеньям.

Деге занимался подделкой ценных бумаг Министерства обороны. Фальшивомонетчик подделывал их весьма оригинальным путем. Он отбеливал число 500 на купюрах и выводил на них «1000 франков». Бумага была настоящей, банки и торговцы принимали ее охотно. Продолжалось это много лет, а финансовое управление терялось в догадках, пока человек по имени Брюле не был пойман на месте преступления. Луи Деге в это время спокойно хозяйничал в своем бape в Марселе, где каждый вечер собирались ребята из «общества» и дельцы со всех концов света.

В 1929 году Луи был миллионером. Однажды ночью, в бар зашла красивая и роскошно одетая женщина. Она спросила, господина Луи Деге.

— Это я, мадам. В чем дело? Давайте пройдем в соседнюю комнату.

— Я жена Брюле. Он сидит в парижской тюрьме за продажу поддельных ценных бумаг. Я говорила с ним во время суда, и он дал мне адрес бара и велел попросить у вас 2000 франков, чтобы я смогла заплатить адвокату.

Деге, один из самых известных мошенников Франции, стоял перед опасностью в виде женщины, которая знала о его участии в операциях с поддельными бумагами. Он сказал ей именно то, чего не должен был говорить:

— Мадам, я не знаю вашего мужа, но если вам нужны деньги, идите на улицу. Вы красивы и много заработаете.

Бедная женщина убегает в плаче и рассказывает все мужу. Брюле возмущен, и назавтра все становится известным судье. Брюле официально обвиняет Деге как поставщика фальшивых бумаг. Лучшие сыщики следят за Деге и через месяц задерживают его и еще одиннадцать сообщников. Их задерживают одновременно в нескольких местах. Суд состоялся в том же здании на Сене и продолжался 14 дней. У каждого обвиняемого был свой опытный адвокат. Брюле не уступил, и в результате несчастные 2000 франков и дурацкий суд состарили величайшего мошенника Франции на десять лет да еще добавили пятнадцать лет заключения и каторжных работ.

Реймонд Хюберт пришел навестить меня. Он человек средних способностей, и потому я не имею к нему претензий.

Раз, два, три, четыре, пять — полкруга… Раз, два, три, четыре, пять — полкруга. Много часов я хожу от двери к окну, от окна к двери. Я курю, я в полном сознании, уравновешен и готов все вынести. Заставляю себя не думать о мести.

Оставим обвинителя в том же положении — прикованным цепями к стене напротив меня — я потом решу, как его уничтожить.