Бабочка - Шарьер Анри - Страница 23

— Французские деньги идут? — И показываю ей бумажку в 1000 франков.

— Да, я обменяю их для тебя.

— О, кей.

Она берет банкноту и исчезает с ней в переполненном зале. Вот она возвращается.

— Иди сюда, — говорит она мне и ведет к окошку кассу, за которым сидит китаец.

— Вы француз?

— Да.

— Хотите обменять тысячу франков?

— Да.

— На антильские доллары?

— Да.

— Покажите паспорт.

— У меня нет паспорта.

— Тогда — удостоверение моряка.

— Тоже нет.

— Эмиграционные документы?

— Нет.

— Хорошо.

Он говорит пару слов девушке, она смотрит в зал, подходит к моряку с таким же беретом, что и у меня, и ведет его к кассе. Китаец говорит:

— Ваше удостоверение личности?

— Вот, пожалуйста.

Китаец хладнокровно вносит в бланк данные моряка, дает тому подписаться, и девушка отводит его на место. Он, наверно, и не понимает, что происходит. Я получаю 250 антильских долларов, причем пятьдесят в бумажках по одному и по два доллара. Один доллар я даю девушке. Мы выходим на улицу и закатываем оргию, наслаждаясь дарами моря и запивая замечательным белым вином.

ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ТРИНИДАД

Тринидад (продолжение)

Мне кажется, я только вчера провел свою первую свободную ночь в этом английском городе. Мы бродили по всем закоулкам города, пьяные от тепла наших сердец, которые бились в унисон с сердцами смеющихся и счастливых людей. В баре полно девушек, которые поджидают моряков, чтобы облегчить их карманы. В этих девушках нет ничего непристойного, их не сравнишь с девицами из Парижа или Марселя. На лицах вполне умеренный слой краски, а в глазах нет той жажды к наживе. Это девушки всех цветов кожи: китаянки, негритянки из Африки со светло-шоколадной кожей и гладкими волосами; индианка, чьи родители работают на плантации сахарного тростника; китаянка-индианка с золотистой раковиной в носу; лапландка с римским профилем, лицом цвета меди и черными глазами, громадными и блестящими, с длиннющими ресницами; почти у всех открытая грудь. Ты хочешь всех этих девушек, но в этом нет ничего непристойного; они не дают тебе почувствовать, что это их работа, они сами получают удовольствие от своего занятия, и деньги — не главное в их жизни.

Словно два мотылька, наткнувшиеся на лампу, бродим мы с Матуретом от одного бара к другому. На одной из церквей я замечают часы: теперь два часа. Два часа пополуночи! Скорее, скорее вернуться. Мы переборщили. У начальника Армии Спасения может сложиться о нас дурное мнение. Скорее вернуться. Я останавливаю такси, и оно привозит нас в гостиницу. Два доллара. Я плачу и мы, смущенные, входим в гостиницу. Служащая Армии Спасения, блондинка лет 25–30, весело встречает нас у входа. Она не удивлена и не сердится, что мы вернулись так поздно. После нескольких слов по-английски, которые кажутся нам приветливыми, она подает нам ключ от комнаты и желает доброй ночи. Мы ложимся спать. В чемодане я обнаружил пижаму. В момент, когда я собираюсь гасить свет, Матурет говорит:

— И все же мы можем быть благодарны Богу за то, что он дал нам так много за такой короткий срок. Что скажешь, Пэпи?

— Передай твоему Богу спасибо и от моего имени. Он неплохой парень и, как ты сам заметил, был очень великодушен по отношению к нам. Спокойной ночи.

Я долго не мог уснуть. Перед моими глазами проходит калейдоскоп: суд, тюрьма, прокаженные, Сен-Мартин-де-Ре, Трибуйард, Иисус, буря… В один миг в моей памяти диким вихрем проносятся какие-то видения. Я пытаюсь их отогнать, но безуспешно. Завывание ветра, визг свиней, крик фазана, шум волн и звук однострунного инструмента, на котором несколько минут назад играла индианка в одном из баров.

Я засыпаю под утро. В десять раздается стук в дверь. Это мистер Бовэн, он улыбается.

— Доброе утро, дружище. Все еще спим? Вы вернулись поздно? Хорошо провели время?

— Доброе утро. Да, мы вернулись поздно, просим прощения.

— За что? Ведь это естественно после всего, что вы пережили. Вы просто обязаны были насладиться первой свободной ночью. Я хочу проводить вас в полицейский участок. Там вы должны официально заявить, что тайно проникли в страну. Потом пойдем навестить вашего друга.

Мы спускаемся в зал, где нас ждет начальник.

— Доброе утро, — говорит он на плохом французском.

После чашки кофе мы отправляемся в полицейский участок. Идем пешком — участок находится на расстоянии двухсот метров от гостиницы. Полицейские приветствуют нас и смотрят без любопытства. В мрачном здании полиции, нас встречает офицер лет пятидесяти.

— Доброе утро. Садитесь. Перед получением от вас официальной декларации, хочу немного с вами поговорить. Сколько вам лет?

— Двадцать шесть и девятнадцать.

— За что вас осудили?

— За убийство.

— На какие сроки вас осудили?

— К пожизненной каторге.

— Значит, это было преднамеренное убийство?

— Нет, господин, в моем случае это непреднамеренное убийство.

— А у меня преднамеренное, — говорит Матурет. — Мне тогда было всего семнадцать лет.

— В семнадцать лет уже знают, что делают, — говорит офицер. — В Англии, докажи вашу вину, вас бы повесили. Но британские власти не собираются обсуждать французское правосудие. С другой стороны, мы не согласны с тем, что заключенных посылают во Французскую Гвиану. Это бесчеловечное наказание, недостойное такой культурной страны, как Франция, но, к сожалению, вы не можете остаться на Тринидаде или каком-либо другом английском острове. Я прошу вас не искать лазейки, чтобы остаться: ни болезнь, ни какой-либо другой предлог мы не примем для того, чтобы продлить ваше пребывание здесь. В Порт-оф-Спейне вы можете находиться от пятнадцати до восемнадцати дней. Я позабочусь о том, чтобы вашу лодку перевезли сюда, в порт. Если понадобится, мы отремонтируем ее и снабдим вас всем необходимым. К тому же, вы получите хороший компас и карту. Надеюсь, южноамериканские страны дадут вам убежище. Не плывите только в Венесуэлу. Там вас арестуют и заставят работать на прокладке дорог, а в конце концов выдадут французским властям. Я думаю, из-за одной, даже большой ошибки, человек не должен страдать всю жизнь. Вы молоды, здоровы, и после всего пережитого не сдадитесь так легко. Я рад быть одним из тех, кто поможет вам стать хорошими людьми. Успеха вам. Если возникнут проблемы, позвоните по этому номеру. Вам ответят по-французски.

Он куда-то звонит, и за нами приходит человек в гражданском. В зале много полицейских и гражданских, которые печатают на машинках. Один из них записывает нашу декларацию.

— С какой целью вы прибыли на Тринидад?

— Отдохнуть.

— Откуда?

— Из Французской Гвианы.

— При побеге вы совершили какое-либо преступление, убили или ранили кого-нибудь?

— Мы никого серьезно не ранили.

— Откуда вам это известно?

— Проверили перед тем, как уйти.

— Ваш возраст, законный статус во Франции… Господа, в вашем распоряжении от пятнадцати до восемнадцати дней. В течение этого времени вы можете делать что вам угодно. Если смените гостиницу, сообщите нам. Я сержант Вилли. На моей визитной карточке номера телефонов: это рабочий, а это домашний. Если что-то случится, и вы будете нуждаться в моей помощи, сразу обращайтесь ко мне.

Через несколько минут мы уже идем в сопровождении мистера Бовэна в поликлинику. Кложе счастлив видеть нас. Мы ничего не рассказываем ему о проведенном в городе вечере. Говорим ему только, что можем свободно гулять в любом месте. Он так удивлен, что спрашивает:

— Без охраны?

— Да, без охраны.

— Очень странные «ростбифы»[5].

Бовэн возвращается с врачом. Он спрашивает Кложе:

— Кто вам вправил кость перед тем, как наложить шину?

— Я и еще один, которого здесь нет.

— Это было сделано так хорошо, что нет необходимости в дальнейшем лечении. Кость уже срослась. На ногу наложат гипс, и вы сможете понемногу ходить. Вы предпочитаете остаться здесь или пойти с друзьями?