Выиграть время - Серба Андрей Иванович - Страница 26

— Понимаю тебя, великий князь, это действительно наилучший для нас выход. Двинувшись навстречу Мамаю, мы будем чисты во всех случаях, при любом исходе сражения: Мамай сам ввязался в бой с князем Дмитрием, хотя мог уклониться от него и дождаться нас. Я верно понял твою мысль, великий князь?

Ягайло усмехнулся, опустил глаза. И Адомас наконец догадался, почему тот был так спокоен и при его встрече, и в продолжение всего разговора. Просто великий князь уже давно все обдумал, взвесил, сделал из сложившегося положения выводы, и ничьи слова и доводы не могли его в них поколебать. Он позвал Адомаса совсем не для того, чтобы советоваться, а дабы сообщить уже принятое им самостоятельно решение.

Ягайло встал, подошел вплотную к Адомасу.

— Теперь, боярин, ты знаешь всю правду и о нашем сегодняшнем положении, и о том, что надлежит делать. Слушай меня внимательно. Главный наш враг — время, мы должны победить его. Моя конница уже готова в дорогу, я выступаю с ней в поход немедленно, как только закончу наш разговор. А ты отправляешься в путь с пехотой завтра утром, с первыми лучами солнца. Ты должен заставить ее идти так, как она еще не передвигалась никогда. Надеюсь на тебя, боярин.

— Великий князь, я сделаю то, что еще не удавалось еще никому.

Рядом, конь о конь, великий князь Дмитрий и боярин Боброк не спеша ехали по степи. Сотня отборных дружинников следовала за ними широким полукругом на расстоянии, исключавшем возможность слышать что-либо из их разговора. Поскольку тому, о чем сейчас вели речь великий московский князь и его ближайший боярин, надлежало покуда оставаться тайной даже для самых верных их сподвижников.

Готовясь к предстоящей битве с Золотой Ордой, Дмитрий и Боброк досконально изучили все, что было связано с ведением степным воинством больших и малых войн, с завоеванием подвластных ему ныне народов. Два русских военачальника стремились отыскать и как можно лучше понять сильные и слабые стороны своего противника, чтобы противопоставить его мощи и неизменно приносящей успех тактике превосходство собственного ума и несокрушимость русского воинского духа.

. Они знали, что еще Чингисхан завещал своим детям, будущим покорителям не завоеванной им части вселенной, ряд законов ведения победоносной войны. Правда, в зависимости от численности противника, качественного состава его войск, а также рельефа местности, на которой велись боевые действия, и поставленных перед Ордой в данной кампании задач, большинство этих законов могли толковаться и применяться по-разному. Однако два из них оставались неизменными при любых обстоятельствах. Это было, во-первых, требование вести постоянную и тщательную разведку, чтобы к моменту решающего сражения знать о противнике абсолютно все. Во-вторых, необходимость сохранять в течение боя как можно дольше сильный, подвижный резерв, чтобы внезапно бросить его на врага в самый ответственный момент, сразу изменив ход битвы в свою пользу.

Дмитрий и Боброк были уверены, что бывший темник Мамай, участник многих ордынских походов, не изменит этим двум основным законам Чингисхана и на сей раз. В том, что неприятельская разведка смогла точно установить численность подошедшего к Дону русского войска, они не сомневались нисколько. Тем более, что ордынцы могли получить в этом помощь от враждебной Москве Литвы. Были они убеждены и в том, что в решающий момент битвы на русские войска будут брошены свежие отборные чамбулы татарской конницы, удар которой должен будет склонить чашу весов сражения в пользу Мамая.

Сейчас Дмитрий и Боброк решали, как обратить эти не раз опробованные врагом законы ведения боя в собственную пользу.

— Я велел полкам Дмитрия и Андрея Ольгердовичей двигаться посредине нашей рати, а дружинам князя Владимира занять место позади них, — тихо говорил Боброк. — Если ордынским лазутчикам удалось обнаружить подход войск с литовского порубежья, они примут их за воинство, оставленное нами поначалу в Москве. Число оного Мамаю известно, и он присовокупит к нашим силам еще пятнадцать тысяч дружинников, а не те пятьдесят, что подошли на самом деле.

— А если Ягайло пришлет Мамаю гонца, что оба Ольгердовича выступили на соединение со мной? — поинтересовался Дмитрий.

— Я предвидел подобное, княже. Коли такой гонец послан, он ни в коем случае не мог поспеть к Дону раньше меня. Теперь ему не попасть к Мамаю вовсе; прибывшие со мной казаки-ватажники надежно перекрыли все пути между Ордой и Литвой.

Великий князь придержал коня, поднялся на стременах. Какое-то время задумчиво всматривался в подернутую голубоватой дымкой степную даль, затем снова опустился в седло. Черты лица Дмитрия затвердели, в глазах появилась холодная решимость, голос прозвучал резко и непререкаемо.

— Значит, поступим, как замыслили с самого начала. Выставим напоказ недругу все наши силы, которые он счел, и расположим в засаде те, о которых ему до сей поры неведомо. И в решающий час битвы не мы, а Орда почувствует, что такое неожиданный удар десятков тысяч свежих, отборных воинов. Дабы сей удар был нанесен в самый нужный момент и ни на миг раньше, отдаю засадный полк под твое начало, боярин, — глянул Дмитрий на Боброка.

— Благодарю, княже. Дозволь мне самолично сыскать место для будущей засады.

— Оно уже найдено, боярин, князь Серпуховский вскоре укажет его тебе. Ведай, что мной уже выбрано и место предстоящей битвы между Русью и Ордой. Имя ему — поле Куликово…

Под бархатным великокняжеским стягом, в богатом воинском облачении, окруженный многочисленной свитой князей и воевод, великий московский князь Дмитрий прямо и неподвижно сидел в седле и наблюдал за идущими мимо него к переправам через Дон русскими полками. Совсем недавно в его шатре состоялся военный совет, на который были приглашены князья и воеводы подошедшего к Дону русского войска. Вопрос был один: остаться по эту, свою, сторону реки и, подготовившись к обороне, ждать нападения татар или самим переправиться на тот, чужой для них берег и навязать бой Орде?

Голоса, как и следовало ожидать, разделились. Одни призывали к осторожности и благоразумию, пугали более чем двойным превосходством в силах татар и опасностью вести бой, имея за спиной реку. Другие настаивали на немедленной переправе и внезапном нападении на степняков. В том же, что сзади окажется Дон, они видели залог того, что русское войско до единого человека станет биться насмерть, зная, что пути к отступлению нет. Первыми среди тех, кто настаивал на переправе, были Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, боярин Боброк, князь Владимир Андреевич Серпуховский. Только они из всех присутствующих в великокняжеском шатре знали, какой ценой оплачено право вступить в бой лишь с Ордой, не опасаясь удара Литвы в спину, чего стоило собрать воедино на берегах Дона все русское войско, разделенное до этого на несколько частей. Только им также было известно, что всего час назад в шатер к Боброку прискакал атаман Дорош с вестью, что его дозоры, рассыпанные по степи в сторону Литвы, донесли, что уже имели несколько стычек с разъездами литовской конницы, находящейся от Дона всего в двух-трех переходах и следующей на Одоев.

Шли юноши, впервые взявшие в руки оружие, и закаленные в сражениях воины, не помнившие числа битв, в которых им довелось участвовать. Проходили вчерашние холопы и смерды с рогатинами в руках и топорами за поясами, повесившие на плечи самодельные деревянные щиты. Ехали на рослых боевых конях закованные в броню и грозные в своем воинском умении княжеские и боярские дружины, уже не раз испытавшие в боях крепость руки и надежность оружия.

Все они, сыны русской земли, шли на неведомое им доселе Куликово поле, чтобы завтра утром, едва поднимется солнце, перегородить его из конца в конец рядами своих червленых щитов и заслонить Русь. Сто пятьдесят тысяч восточных славян станут грудью против бесчисленного и страшного врага, собравшегося на берегах Дона с разных концов Европы и Азии: от Волги и Крыма, с Кавказа и Закаспия, с залитых щедрым солнцем итальянских равнин.