Выиграть время - Серба Андрей Иванович - Страница 13

— Ты сделаешь большую ошибку, великий князь литовский.

— Ошибку? Какую лее это ошибку? Или же тебе жалко славянской крови?

— Нет, великий князь литовский. Мы оба знаем русичей. Они не дрогнут ни перед каким врагом и не отступят в бою ни на шаг. Будут биться с твоими панцирниками до последнего вздоха, и в лучшем случае у тебя останется половина отряда. А на тевтонском порубежье были ведь не только полочане, после их ухода там остались другие русские дружины. Что будет, когда они узнают, как ты уничтожил их братьев-полочан?

Ягайло нахмурился.

— Ты прав, боярин. Я хорошо знаю славян — они никому не прощают своей пролитой крови. Поэтому я возьму с собой не восемь, а двадцать, тридцать тысяч лучших воинов. Я сотру с лица земли не только полочан, но и любого, кто осмелится выступить против меня.

Неожиданно в комнате раздался резкий звук, напоминающий скрип колес плохо смазанной телеги. Это смеялся Адомас.

— Великий князь, спасибо тебе за это скажет в первую очередь московский Дмитрий. Ведь распрей и борьбой с литовскими русичами ты добьешься как раз того, чего он так жаждет: погрязнешь в междоусобицах, и твои братья возьмут тебя голыми руками.

Плотно сжав губы и громко, прерывисто дыша, Ягайло некоторое время раздумывал.

— Ты опять прав, боярин, — выдавил он из себя. — Я не могу сейчас воевать с собственными подданными, особенно с русичами. Однако и прощать открытой измены я тоже не могу. Что же делать? Где выход?

— Великий князь, ты слышал о полочанах только из уст гонца воеводы Лютвитаса. Но что может понимать в таких делах простой воин, если даже его главный воевода не в состоянии полностью осмыслить случившееся. Я предлагаю увидеть все собственными глазами. Там, на месте, мы и найдем ответ.

Ягайло даже не раздумывал

— Согласен с тобой, боярин.

Устраивая редкие, кратковременные привалы, Ягайло гнал свой отряд навстречу русичам. Впереди шла дозорная сотня, за ней в первой тысяче скакали великий князь и Адомас, уже за ними растянулись остальные семьдесят сотен тяжелой литовской конницы.

План Ягайлы был прост: перехватить русские дружины как можно дальше от районов со славянским населением, которое может выступить на их стороне, устроить им в удобном месте засаду и, поставив в безвыходное положение, заставить сложить оружие.

Однако судьба вносит поправки в любые планы, даже если их автором является великий литовский князь. Передовая тысяча, в которой находились он и Адомас, только спустилась в широкий, извилистый лесной овраг, как Ягайло по сбившейся рыси своего жеребца и тревожному ржанию, раздавшемуся сразу в нескольких местах колонны, почувствовал, что размеренное, устоявшееся движение его отряда нарушено чем-то непредвиденным. Он распрямился в седле, сбросил с головы капюшон плаща, которым прикрывался от мелкого моросящего дождя, быстро взглянул вперед. То, что великий князь увидел, заставило его до крови закусить губу, чтобы сдержать крик ярости и обиды.

Он не успел еще ни о чем подумать, в голове не мелькнуло ни одной связной мысли, а кровь уже хлынула в голову, сердце застучало в груди тяжелым молотом. Каждой клеткой своего существа, моментально сработавшим подсознанием он понял: это конец, схватка с русичами уже закончилась, даже не начавшись, и он, великий литовский князь Ягайло, проиграл ее полностью и без всякой надежды на отыгрыш. Его планы потерпели крах вовсе не там, куда он так спешил, не жалея себя и воинов, а здесь, в этом глубоком и широком овраге, который уже через несколько минут может стать могилой для пего самого и тысяч отборных литовских панцирников.

На противоположном скате оврага, на самой вершине, посреди лесной дороги, по которой двигалась литовская колонна, виднелась группа всадников. Все в них: и остроконечные, с еловцами шлемы, и червленые щиты, и длинные прямые мечи — все их убранство и снаряжение было ему до мельчайших деталей знакомо и все-таки являлось чужим. Потому что перед ним были не его панцирники, а воины-русичи. Они стояли одной тесной группой, не шевелясь и не делая ни единого враждебного жеста, словно застывшие, и молча смотрели на змеящуюся по дну оврага дорогу, которую уже всю заняла литовская конница.

Русичей было не больше десятка, и великий князь с первого взгляда узнал среди них и воеводу Раду, и тысяцких Всеслава и Александра. Это означало, что перед ним не передовой русский разъезд, случайно наткнувшийся на литовцев. Это была засада, западня, устроенная ничем не хуже той, что собирался уготовить полочанам сам Ягайло. И виноват в случившемся был только он, великий литовский князь, не ожидавший от русичей такой быстроты передвижения и считавший, что сможет встретить их на следующий день. В суматохе свалившихся событий он просто забыл о выносливости русской пехоты, славящейся еще со времен последнего киевского князя-язычника Святослава беспримерными переходами и способностью вступать в бой прямо с марша. Платить за эту забывчивость судьба заставила его здесь, в глухом тесном овраге, и цена за эту оплошность грозила быть страшной.

Забыв о дожде, не чувствуя, что по желобку на спине бежит струйка воды, стекающая со шлема, Ягайло смотрел, как от группы русичей отделились трое и двинулись навстречу рядам литовских конников. Их головные сотни уже приблизились к месту, где дорога начинала взбираться вверх по склону, чтобы, вынырнув из оврага, вновь побежать по лесу. Не подозревая о нависшей опасности, панцирники, нахлестывая плетьми уставших лошадей, стали медленно подниматься по скользкой глинистой дороге из оврага.

Один из русичей поднял руку, и кусты, которыми густо зарос склон с ведущей из оврага дорогой, зашевелились, раздвинулись, и вместо них по гребню оврага возникла сплошная стена червленых русских щитов. Длинные, суживающиеся книзу, они скрывали стоящих за ними воинов от коленей до плеч, оставляя над собой лишь их остроконечные шлемы. Частая щетина длинных копий возвышалась над этой неподвижной красной стеной. Их острия еще смотрели вверх, однако в любое мгновение могли быть направлены в грудь поднимающимся по склону литовцам. Те интуитивно, чутьем бывалых воинов поняли это, без всякой команды вначале замедлили движение, затем стали останавливаться, медленно и осторожно спускаться снова на дно оврага, растекаясь по нему влево и вправо от дороги.

А трое конных русичей уже были против Ягайлы. Посредине ехал воевода Рада.

— Здрав будь, великий князь, — приветствовал он Ягайлу, равнодушно скользнув взглядом по съежившемуся на коне Адомасу и словно не замечая его.

— Желаю здравствовать и тебе, воевода, — ответил Ягайло. — Почему вижу тебя здесь, в самом центре Литвы, а не на тевтонском порубежье, где должен стоять ты против крестоносцев и беречь от них по моему приказу нашу границу?

— Твою границу, великий князь, — поправил его воевода. — Потому что я русич, а у Руси свои границы и свои враги на ней. Оттого мое место не здесь, на чужой для меня земле, а там, где ордынский Мамай угрожает моей отчизне.

— Воевода, ты русич, однако на верность присягал Литве и мне, ее великому князю. Отчего ты нарушил эту клятву?

Он никогда не был дипломатом, великий князь Ягайло, но он был воином и прекрасно понимал такого же воина, стоящего сейчас против него. И он не хитрил, не лицемерил, а говорил прямо в лицо то, что думал и на что хотел получить ответ, поскольку только такой разговор был понятен и приемлем для таких людей, как он сам и русский воевода Рада.

— Да, великий князь, я дал клятву на верность тебе и Литовскому княжеству. Скажи, разве не честно служил я тебе до этой самой минуты? Однако теперь, став врагом Руси, моей родины, ты сам избавил меня от этой клятвы. Ты недруг Руси, великий литовский князь, а значит, и мой, и только от тебя зависит, где и когда мы скрестим мечи. Здесь, в литовском лесу, или позже, на русских равнинах, куда ты собрался вести свои полки. Выбирай, великий литовский князь… Я готов к любому твоему решению.