Мечом раздвину рубежи - Серба Андрей Иванович - Страница 38

Предположение русов оказалось верным — пираты могли поджидать нас где угодно, только не там, где мы уже побывали и нашкодили, тем более что это направление было противоположным тому, куда мы последнее время стремились — домой, в Хазарию. Убрав паруса и стараясь грести как можно тише, мы плыли всю ночь и, когда наступил рассвет, не обнаружили вокруг себя до самого горизонта ни единого суденышка или верхушки мачты. К вечеру мы были у побережья и медленно поплыли вдоль него, подыскивая приметное место, где можно было спрятать сокровища. Вскоре мы такое нашли — крошечный, заросший по берегам непроходимым лесом заливчик, в который впадала бегущая с гор речушка. На склоне одной из обступивших заливчик гор мы отыскали широкую скальную расщелину, перенесли туда три бочонка с золотом и сундучок с драгоценными камнями, завалили расщелину доверху камнями и убрали все следы своего пребывания на горе. Отдохнув ночь, утром мы направились в обратный путь, но рок словно преследовал нас.

Едва мы взялись за весла, чтобы покинуть залив, как в него вошел боевой корабль властелина Мазендарана. Как мы узнали позже, эта бухточка с пресной водой и богатыми дичью окрестностями служила мазендаранским морякам местом для пополнения съестных запасов и надежным убежищем во время морских бурь. Мы первыми увидели врага и, не давая ему ни минуты на подготовку к бою, тут же напали на него. Нас было три десятка, мазендаранцев втрое больше, однако все преимущества были на нашей стороне. Мы ночью отдохнули — у врага позади была бессонная, полная изнурительного труда ночь; мы были в боевых доспехах и начеку — враги были в обычной одежде и беспечны в ожидании предвкушаемого отдыха. Но главное, большинство из нас были русами, грозными и умелыми воинами. Прежде чем мазендаранцы смогли понять, что к чему, мы засыпали их стрелами и выкосили на треть. Ринувшись на абордаж, мы вступили с оставшимися в живых врагами в жесточайший бой на уничтожение, ибо не нуждались в свидетелях нашего пребывания в бухточке. Когда чаша весов боя стала клониться в нашу сторону, часть мазендаранцев ринулась в море, надеясь спастись вплавь, но тройка предусмотрительно оставленных нами на своем судне самострелыциков(Самострел — арбалет.) расстреляла их прежде, чем они успели ступить на берег.

Наша победа была полной, из врагов мы оставили в живых лишь раненого помощника капитана корабля. Он объяснил, почему корабль оказался в бухте, и предупредил, что сюда вскоре должны подойти еще два корабля. Заодно он сообщил, что одно из наших двух последних судов было потоплено пиратами, а другое погибло в бою с мазендаранцами. Вместе с самострелыциками нас осталось восемь человек, и мы, предав огню свое и чужое судна, отправились в Хазарию сухим путем. Мы стремились держаться ближе к побережью, где имелись пешеходные тропы, и уже на следующий день на нас напали местные горцы. В бою мы потеряли пять человек и теперь были вынуждены идти по диким, нехоженым местам. Не вынеся такой дороги и скудной пищи, один из нас, и прежде таявший на глазах от множества ран, скончался, и в Хазарию нас вернулось двое.

В ночь перед тем, как наши три судна разошлись в разные стороны, мы договорились каждый год в определенный день встречаться в условленном месте. Я трижды приходил на эти встречи, и каждый раз видел только руса, с которым возвратился в Хазарию. А на четвертую встречу не прибыл и он. Я узнал, что он снова поступил на службу кагану и погиб в бою с печенегами. На сегодняшний день из тех, кто знал место спрятанных сокровищ, я остался один! Один, знающий об огромных сокровищах, даже сотой части которых я не видел у всех, взятых вместе, разбойников, с которыми меня сводила в жизни судьба! Хотя расщелина, на дне которой погребены бочонки с золотом и сундучок с драгоценными камнями, часто возникает у меня перед глазами, а бухточка с горящими кораблями преследует во снах, я ничего не могу сделать, чтобы стать обладателем несметных богатств.

Да, я могу по горным тропам добраться к бухточке, но у меня одного не хватит сил даже достать бочонки и сундучок из-под камней. Значит, нужно открыть кому-то свою тайну и туда отправляться отрядом. Но сколько человек понадобится, чтобы уже с сокровищами отбиться от пиратов и мазенда-ранских кораблей, если обратный путь проляжет по морю, или от горцев, если идти по суше? А что случится со мной, когда окажусь не нужен своим спутникам, а им не захочется расстаться с причитающейся мне долей? Да и какой она будет даже в случае, если они честно рассчитаются со мной? Я много размышлял над этими вопросами и, не находя ответа, положился на судьбу и волю Неба. И они не подвели — я встретил тебя. Сотник, половина сокровищ твоя, если поможешь мне доставить их в Итиль-кел или долину Злых духов. Согласен?

— Я не купец-караванщик, чтобы перевозить с места на место сокровища. Да и зачем мне, воину, несметные богатства, половину коих ты мне сулишь? Однако я обещаю передать наш разговор великому князю и уверен, что он поможет тебе.

— Великому князю? — в голосе казака прозвучала тревога. — Я не знаю его. Скажи, ему можно верить? Не захочет ли он обмануть меня? Довольствуется ли половиной сокровищ, которую я готов уступить ему за помощь?

— Великому князю можешь верить, как мне. А вот о дележе сокровищ договаривайтесь с ним без меня. Устроит тебя предложенная великим князем доля — показывай свою схоронку, нет — продолжай держать ее место в тайне. Но прежде подумай, представится ли тебе еще случай, чтобы завладеть сокровищами… пусть даже частью их. К тому же, с твоих слов, их так много, что тебе для безбедной жизни хватит даже малой их части.

— Мне одному — да, но я собираюсь передать их атаману Казаку в нашу общую казну. Придет час, когда мне по старости, из-за хворобы или боевого увечья придется оставить Зеленый остров и возвратиться в мир, который я некогда покинул. Тогда наше казачье братство выделит мне из общей казны деньги, на которые я стану коротать оставшиеся дни. Поэтому и прошу помочь доставить мою часть сокровищ к долине Злых духов.

— Уверен, что ты договоришься с великим князем обо всем. Да и почему он должен уменьшать твою долю, ежели эти сокровища идут ему в руки сами собой? Давай прекратим на этом разговор о бухте и подумаем, как быстрее попасть в Итиль-кел.

— Мы попадем туда не раньше, чем я избавлю нас от души-оборотня Арука, — заявил Сарыч. — Помоги мне встать на ноги.

Микула знал, что отговаривать Сарыча бесполезно: по верованиям степняков-язычников, не только душа-оборотень человека, изменившего вере предков, но и его тело представляли угрозу для живых, продолжая мстить своим недругам уже из мира мертвых. Но если язычники-хазары считали, что мертвец и его душа могут действовать самостоятельно, независимо друг от друга, то язычники-асии полагали, что мертвое тело способно возвратиться к жизни лишь при условии, что в него на какое-то время вновь вселится душа-оборотень. Поэтому, желая обезопасить себя от козней ожившего тела, хазары и асии почитали своим долгом лишить его возможности осуществлять месть: разбивали мертвецу голову, отрубали ноги и руки, сжигали у него мышцы, повреждали позвоночник.

Микула помог Сарычу подняться, и тот, опираясь на меч, доковылял до трупа Арука. Натужно пыхтя, делая остановки через каждый десяток шагов, доволок тело мертвого врага до колоды у костра. Немного отдышавшись, выдернул из колоды топор. Не желая видеть дальнейшее, Микула отвернулся, и теперь до него доносились лишь голос Сарыча, свист топора и его глухие удары по мягкой, вязкой массе.

— Арук, отныне в твоей дырявой голове не сможет удержаться ни одна мысль о мести! Ты хотел бы догнать меня и, подкараулив, прыгнуть, как злая дикая кошка? Нет, теперь у тебя это не получится! Ты в состоянии еще подползти ко мне, как змея, на животе и нанести вероломный удар? Ошибаешься, с этой минуты ты не сможешь больше держать оружия! Душа-оборотень, как тебе нравится твое новое тело, не способное больше мыслить, передвигаться, пользоваться руками? Ха-ха-ха!