Мечом раздвину рубежи - Серба Андрей Иванович - Страница 18

— Пей и слушай, что я буду говорить. Коли речь покажется длинной, наливай и пей вино сам. — Атаман плеснул немного вина и себе, выпил одним большим глотком и быстро, видимо предварительно все обдумав, заговорил: — Сотник, я дважды задавал себе вопрос, кто ты таков на самом деле, но ни разу не обратился с ним к тебе. Первый раз это случилось, когда ты, вопреки предостережению старого иудея, спас меня. Обычный охранник каравана, пусть даже бывший сотник, а ныне начальник десятка воинов, всецело подвластен воле хозяина каравана и никогда не осмелится его ослушаться. Ты же сделал это в присутствии самого Исаака, что показало твою независимость от него… Повторно я спросил себя, кто же мой спаситель, когда ты решил отправиться со мной в долину Злых духов и Исаак не стал противиться этому. Ведь стражникам ничего не стоит узнать, кто посмел спасти приговоренного к смерти разбойничьего главаря, а поскольку ты из его каравана, он несет за тебя полную ответственность. Конечно, его старая голова никому не нужна, но ее спасение обойдется ему не в одну сотню золотых диргемов, и жертвовать ими из-за какого-то русича-охранника он не стал бы никогда. Что стоило бы ему приказать схватить тебя, дабы отдать затем стражникам, имея десять своих охранников на одного твоего воина? Однако он не сделал этого, разрешив тебе спокойно удалиться в долину Злых духов. Поскольку для иудеев деньги — самое главное в жизни, значит, любой твой поступок был столь щедро оплачен вперед, что с избытком покрывал те жалкие сотни, которые Исааку пришлось бы отдать стражникам. Мои вопросы не кажутся тебе глупыми?

Атаман посмотрел на Микулу. Увидев, что тот наполняет опорожненный кубок вином, протянул ему свой.

— Налей и мне, от непривычки к речам пересохло во рту. А заодно ответь мне, чтобы я мог продолжать.

— Казак, на твоем месте я задал бы себе те же вопросы, — сказал Микула, наполняя доверху оба кубка. — А может, и своему спасителю, прежде чем отправиться с ним на Зеленый остров, в свою святая святых.

— Я не надеялся получить правдивый ответ, сотник. А потому решил ждать, когда или ты сам себя выдашь, или случай вынудит тебя открыть мне свою тайну. Как видишь, сейчас это произошло.

— И какова моя тайна?

— Даже до наших мест долетели слухи, что великий киевский князь собирается в большой поход. Куда — гадать излишне, ибо с Византией у него мир и договор о дружбе. Зато на Хвалынском море его купцам в последнее время не стало покоя от пиратов, а русичи не из тех, кто безропотно сносит обиды. Но прежде чем отправиться в поход, великому князю следует как можно больше узнать о своем недруге и его владениях, а для этого ему никак не обойтись без тайных соглядатаев. А самый надежный способ попасть соглядатаю на Хвалынское море… или туда, где можно все разузнать о нем… это пристроиться к купеческому каравану, идущему к его берегам. Я близок к правде?

— Ты рядом с ней. Если считаешь себя русичем или другом Руси, твоя кровь должна подсказать, как поступить сейчас.

— Она уже подсказала — я познакомлю тебя с человеком, который не просто был на Хвалынском море, а дважды сражался с тамошними пиратами. Он сможет ответить на все твои вопросы и…— атаман оборвал себя посреди фразы, на миг задумался. — Я сделаю больше — этот человек отправится с тобой, чтобы не только словом, но и делом способствовать победам русского воинства. Доволен, сотник?

— Ты настоящий русич, Казак, — растроганно произнес Микула. — Но кто тот человек, чьим словам должен вначале довериться я, а затем и великий князь?

— У нас не принято рассказывать о других. Если он пожелает, откроет тебе свое прошлое сам. Я же могу сказать одно — верь ему, как мне, ибо он — настоящий казак.

— Казак? Он твой отец, брат? Иной родич?

— Он мне ни отец, ни брат, ни какой-либо иной родич по крови. И, однако, он для меня больше, чем родич, ибо он мне брат по духу. Одним словом — казак. Ты знаешь, что значит это слово? Коли тебе приходилось встречаться с берладника-ми и бродниками, ты обязательно сталкивался с ним.

— Да, я не единожды слышал его, правда, иногда оно звучало «казак», иногда «козак». Но я всегда считал, что это имя, носимое тем либо иным человеком. Я ошибался?

Атаман неопределенно пожал плечами:

— Как сказать, сотник. Впрочем, если ты и ошибался, то не слишком. Понимаешь, казак — это действительно имя, но дается оно отнюдь не отдельному человеку при рождении, а многим людям, тем, кто, независимо от прежних имен, решил навсегда стать вольным человеком, почитая волю превыше всего на свете. Превыше бывшей родины, старых богов, семьи, сородичей, власти, богатства, — с горячностью объяснил атаман. — Побратавшись меж собой, такие люди становятся казаками и носят это имя вместе с прежним до самой смерти. Казак мог родиться русичем, хазарином, буртасом, касогом, иудеем, мог прежде быть воином, князем, купцом, рабом, пастухом, нищим или богатеем, но, став казаком, он должен позабыть обо всем, кроме того, что отныне он — вольный человек, признающий над собой лишь атамана, избираемого всеми братьями-казаками. Казак — это воля, необъятная, такая, какой нет более ни у кого на свете. Смог понять что-нибудь из моих слов, сотник?

— Очень мало, — чистосердечно признался Микула. — Говоришь, что вы, казаки, ради вольности отказались от земли отцов, былого родства и всего, связанного с прошлой жизнью? Но разве можно жить человеку без роду-племени и земли предков, ежели даже дикий зверь знает свою стаю и лес, где появился на свет и который его выкормил? Разве может быть воля превыше всего на свете? А семья, необходимая для поддержания жизни рода, а воинская служба, без коей отчую землю захватит недруг? Ни одному из смертных не дано иметь полной свободы. Человек живет среди других людей, он поневоле должен считаться с ними. Да и нужна ли кому вообще необъятная воля, ежели из-за нее надобно отказаться от своих родителей и будущих детей, от земли и веры предков?

— Нужна, сотник, нужна! — горячо возразил атаман. — А семью, землю предков, веру отцов ты считаешь выше воли оттого, что не знаешь, что такое неволя. Вот ежели бы ты сполна вкусил, что значит быть равным бессловесной скотине, зависеть от настроения и прихоти хозяина, не иметь права даже взглядом показать, что ты тоже человек, вот тогда ты смог бы оценить, что такое воля. Зато я, сын полонянки-наложницы, ставший ныне атаманом вольных людей — казаков, могу сравнить волю и неволю. И потому смело заявляю, что у того, кто родился вольным человеком и никогда не был рабом, и у того, кто появился на свет рабом и, рискуя жизнью, обрел свободу с оружием в руках, разные взгляды на волю. Для тебя, сотник, она существует наравне с домом, семьей, верой предков, а для меня, заплатившего за право стать вольным человеком собственной кровью, она — бесценный дар, выше которого нет ничего. Теперь понимаешь меня хоть немного?

— Кажется, да. Ты сказал давно известную истину: то, за что не довелось платить, всегда ничто по сравнению с тем, за что дорого заплачено. Так и мы с тобой: я получил волю с появлением на свет, ты заплатил за нее высокую цену, и она для тебя превыше всего в мире. Возможно, ты и прав. Но тогда объясни мне разницу между казаками и обычными разбойниками, ведь те и другие ради вольной жизни отказываются от дома и семьи, преступают человеческие и небесные законы.

— Разницу? Она проста. Разбойник грабит ради своего обогащения, мечтая стать завтра таким, как тот, кого он сегодня ободрал как липку. Я знаю многих, кто дождался сего вожделенного часа и превратился сам в купца, ростовщика, богатого скотовода. А мы, казаки, отбираем чужое, дабы есть и пить, одеваться и обуваться, лечить своих раненых и обеспечивать жизнь калечных. Разбойники делят добычу на доли и готовы перегрызть друг другу глотки, а мы, казаки, имеем общую казну. Для разбойника главное — добыча, и он, награбив, вновь возвращается в мир сильных и слабых, богатых и бедных, господ и рабов. Для нас, казаков, главное — воля, и мы остаемся вольными братьями-казаками до конца дней своих, каким богатством ни владели бы. Мне удалось показать разницу между нами?