Кеша и хитрый бог - Печерский Николай Павлович - Страница 9

В душе Кеши что-то раздвоилось. С одной стороны, Кеше не хотелось ссориться с богом, а с другой — было жаль кота Акинфия. Что ни говори, Акинфий был мировой, первоклассный кот. Такого кота хоть ищи, хоть не ищи — нигде не найдешь. Даже в Москве. Прошел день или два, и Тоня снова насела на Кешу. Пришла к нему прямо домой и сказала:

— Мне обратно снился сон. Если не сварим кота, я умру.

— Тоже выдумала! Чего ты умрешь?

— Мне, Кеша, приснилось, я все равно умру, — убежденно сказала Тоня.

— Ничего ты не умрешь. Глупости, и все…

Нахмурив брови, Кеша думал про бедную, несчастную Тоню и про кота Акинфия, который перевернул вверх тормашками всю его жизнь. Долго Кеша думал, долго кусал губы, а потом склонил голову и тихим, упавшим голосом сказал:

— Пошли. Если тебе так хочется, давай варить. Я согласен.

Тоня смотрела на Кешу и не дышала. Лицо ее совсем побелело и вытянулось, а подбородок стал острый и колючий, как у старухи. Тоня хотела что-то сказать Кеше, но вдруг плечи ее задрожали мелкой жалкой дрожью. Тоня отвернулась от Кеши и глухо зарыдала.

— Что ты, Тоня! — испугался Кеша.

Тоня с трудом удержала плач, вытерла глаза рукавом платья и, заикаясь, сказала:

— Мне, Кеша, Акинфия жалко…

— А если жалко, не надо варить. Ну, чего ж ты молчишь: будем варить или не будем?

Тоня долго молчала.

— Я, Кеша, не знаю. Если мы не сварим, я умру…

Кеша сам чуть-чуть не расплакался от таких слов. Он взял Тоню за руку и твердо сказал:

— Подумаешь, Акинфия ей жалко! Я этому Акинфию не знаю что сделаю. Я ему сейчас покажу! Пойдем, Тоня!

Не чуя за собой никакой вины, Акинфий лежал возле избы и снисходительно слушал разглагольствования деда Казнищева.

Казнищев любил тепло и поэтому был по-зимнему в катанках и пушистой, вытертой на затылке шапке.

— Не понимаешь ты смысла своей жизни, — поучал Казнищев питомца. — Ну скажи, чего ты царапался и чего не желал принимать внутрь лекарства?

Акинфий не отвечал, а только в знак признательности плавно вертел черным хвостом.

— Дурак ты после этого, — сердился Казнищев. — Невнятная животная, язви тебя!

Трудно сказать, сколько могла продолжаться затянувшаяся беседа Казнищева с Акинфием и сколько просидели бы еще за плетнем Кеша и Тоня.

К счастью, Казнищева позвали обедать. Казнищев, как видно, давно ждал этого сигнала. Он поспешно поднялся и ушел в избу.

Тоня уже совсем успокоилась. Кешин охотничий азарт передался и ей.

— Лови! — зашептала Тоня. — Хватай!

Будто коршун, кинулся Кеша на свою жертву. Еще минута, еще секунда — и Акинфий был бы в Кешиных руках. Помешал камень, который совсем некстати подвернулся под ногу. Кеша споткнулся и полетел носом в траву.

Акинфий мгновенно оценил обстановку и с ходу пыхнул на крышу.

«Мя-ау, мя-ау!» — донесся оттуда тревожный бас.

Все было потеряно. Все рухнуло и разлетелось в пух и прах. Кеша смотрел на Тоню, Тоня — на Кешу. Ничего хорошего не было в этих взглядах. Только какие-то колючие искры, только горькие, никому не нужные сейчас упреки.

Но стоять вот так и без толку смотреть друг на друга долго не будешь. Кеша отвел глаза в сторону и виновато сказал:

— Ну и пускай… Мы его все равно мешком поймаем.

Это была ценная мысль. Тоня сразу же простила Кеше его оплошность.

— Пойдем скорее, — сказала она, — а то Акинфий удерет.

Кеша раздобыл в кладовке прочный пеньковый мешок, приделал к нему обруч от старой кадушки, длинный шест и, полный новых надежд, снова отправился с Тоней на промысел.

Забыв о всякой предосторожности, легкомысленный Акинфий лежал на прежнем месте.

Кеша подкрался к Акинфию на цыпочках и лихо взмахнул сачком.

Это был редкий по своему мастерству и точности удар.

Не успел Акинфий и пикнуть, как уже был в мешке.

— Поймал! — закричала Тоня.

На крик с ложкой в руке выбежал Леха. Он увидел злоумышленников и тотчас понял, в чем дело.

— Отдайте моего Акинфия! Акинфия отдайте! — завопил он.

Подстегиваемый этим криком, Кеша бежал в тайгу. Сзади гремела котелком на проволочной дужке перепуганная насмерть Тоня.

Кеша и Тоня бежали до тех пор, пока не выбились из сил. Упали в траву и лежали молча, прислушиваясь к погоне. Но тихо было вокруг. Звенели на березах листья. Где-то над головой стучал и стучал острым клювом работяга дятел.

Кеша и Тоня подождали еще немного, а потом поднялись и стали держать совет, что делать.

Но что тут, собственно, думать: кот в мешке, вода под боком, а дров в тайге не занимать.

Неохотно и недружно, будто бы из-под палки, Кеша и Тоня приступили к делу. Кеша вырезал из куста черемухи две рогатины и поперечную палку, Тоня тем временем набрала дров и сбегала к Байкалу за водой. Теперь надо было решить, кому варить кота.

— Я варить не умею, — сказал Кеша. — Это женское дело.

Но тут оказалось, что Тоне тоже не приходилось варить котов, и она сразу же и решительно заявила об этом Кеше.

— Тебе приснился сон, ты и вари, — сказала Тоня.

— Тебе тоже приснился. Забыла?

— Сначала тебе приснился. Мне потом приснился.

Кеша понял, что все это действительно так, и перестал вилять и отлынивать. Хорошо еще, что Тоня не плачет и не вспоминает про смерть. И за то спасибо.

— Не хочешь — и не надо, — сказал он. — Сам сварю. Думаешь, мне трудно!

Лишь кот Акинфий в эти решительные и, может быть, последние в жизни минуты оставался равнодушным к своей судьбе. Акинфий покорно сидел в мешке и не подавал голоса. Видно, ему было теперь уже все равно, быть сваренным или оставаться сырым.

Кеше хотелось поскорее закончить это противное и непривычное дело.

Он подошел к костру, зажег бересту и стал ждать. Пламя дружно побежало по веткам, заглянуло по пути в котел, закурчавилось, затрещало.

— Готово, — мрачно сказал Кеша, заглядывая в котел.

Деловым, суровым шагом подошел Кеша к мешку и запустил туда руку. Кеше удалось без труда схватить кота за загривок и вытащить наружу.

Но, видно, именно в это время у Акинфия пробудилась жажда к жизни. Свернувшись в бублик, он пинал Кешу задними лапами, дико кричал и пытался при этом укусить за руку.

Закрыв глаза ладонями, Тоня стояла в стороне и с ужасом ждала конца казни.

— Кидай! — простонала она.

Кеша подошел еще ближе и швырнул Акинфия в бурлящий котел.

Но на лету Акинфий перевернулся. Едва задев боком огненной воды, кот собрался в тугой, как мяч, комок и выпрыгнул прочь.

Мгновение, и кот исчез, сгинул в лесной чащобе.

Будто побитый палкой, будто бы делал он весь день тяжелую работу, притащился Кеша домой.

Сердце Кеши вещало, что это совсем и не конец, не средина, а только начало тяжких, свалившихся на его голову испытаний.

Кеша открыл дверь и вдруг весь замер, съежился.

Возле окна, рядом с отцом, сидел в катанках и теплой, вытертой на затылке шапке дед Казнищев…

В горах

Кеше влетело за кота по первое число. Как уж только ни называл отец несчастного Кешу — и так, и эдак, и совсем иначе. У Кеши даже голова распухла от этих упреков и едких слов.

На этот раз мать не выдержала и сказала отцу:

— Хватит тебе, совсем мальчишку расстроил.

Отец посмотрел сверху вниз на «расстроенного мальчишку» и перестал. Воспитывайтесь, мол, теперь сами, а я умываю руки, потому что нет больше моих сил.

За Кешино воспитание принялась мать. Во-первых, она насильно накормила Кешу обеденной кашей, во-вторых, не пустила Кешу на улицу и приказала спать в избе.

Кеша не протестовал. Пойдешь на стожок — снова какая-нибудь ерунда приснится. Хватит уже с него. Ученый!

Кеша забрался на кровать, потянулся и с удовольствием зевнул. В избе тихо и темно. Застенчиво тикает и временами покрякивает какой-то пружиной будильник. Потикает возле самого Кешиного уха и вдруг смолкнет, будто бы вовсе его и нет. И слышится тогда, как шелестят за окном листья на березах и сдержанно, так, чтобы не потревожить никого вокруг, шумит Байкал…