Кеша и хитрый бог - Печерский Николай Павлович - Страница 20

Кеша так догадывался, что без дяди Степы тут не обошлось. Отец помогал дяде Степе устанавливать на берегу походную палатку, а потом пришел и вдруг ни с того ни с сего полез в свой старый флотский сундучок и выволок оттуда одну за другой три чудесные морские вещи: коротенький брезентовый бушлат с капюшоном, черный ремень с медной бляхой и карманный фонарик с облупившейся краской.

— Одевайся! — сказал отец.

Кеша очень боялся, что отец передумает. Он мгновенно надел чудесный морской бушлат, затянул до отказа ремень и взял в руки фонарик. Глянул в зеркало на стене и обмер. Перед ним стоял в полный рост не Кеша, не какой-то там никому не известный мальчишка, а самый настоящий морской волк!

Но и на этом приношения даров не окончились. Теперь за дело взялась мать. Она порылась в сундуке, нашла там отличные носки с резиночками и теплый шерстяной шарф в клетку. Этот шарф мать купила еще в прошлом году, но носить никому не давала, а только пересыпала его от моли табаком и в солнечные дни проветривала и сушила возле избы на веревке.

Но недолго любовался Кеша подарками. Оглядев Кешу со всех сторон, отец погнал его спать на стожок.

— Хватит перед зеркалом вертеться, — сказал он. — Вставать завтра рано.

Кеша отнес все свое добро на стожок, разложил рядышком, сунул фонарик под подушку и снова подумал: «Вот это да!»

Среди ночи отец разбудил Кешу. Кеше очень хотелось спать, и он никак не мог понять, что это за человек возле него и что этому человеку надо.

— Вставай, Кеша. Ну, вставай же ты!

Кеша поднял голову, поморгал глазами и снова свалился на стожок.

Отец взял Кешу за плечи, легонько встряхнул:

— Ну и силен ты, парень, спать! Пойдешь в море или не пойдешь?

Каждый день по сто раз слышал Кеша про море. Слово это, так же как и само море, несло в себе какое-то загадочное непостоянство. Рыбаки всегда говорили о нем с уважением и нежной привязанностью. Если слово произносилось громко, уху слышались взмахи волн и рокот донных камней, если тихо — чудились задумчивые всплески серебряной зыби и посвист чаячьих крыл.

Кеша еще не проснулся как следует, но уже услышал это слово и понял, что оно обернулось для него какой-то неузнанной, заманчивой стороной. Что это было, Кеша еще не знал. Повертел головой, отгоняя сон, и тут увидел отца в брезентовой рыбачьей робе и сером измятом картузе.

В море! В море!

Кеша скатился со своего стожка и, сам еще не веря тому, что произошло, начал одеваться. Штаны, рубашка, чуть-чуть просторный и длинный в рукавах бушлат, а поверх всего — замечательный, в черную и красную клетку шарф.

Кеша шел с отцом к Байкалу и втихомолку ощупывал подарки. Получалось так, что это были не просто подарки, но вещи, без которых, пожалуй, немыслимо ни самое море, ни новая, нежданно-негаданно открывшаяся перед Кешей рыбачья судьба.

Было еще совсем темно. В небе светили звезды. У берега едва слышно чувыркал волной Байкал. На косогоре, неподалеку от коптильни, Кеша увидел легкую походную палатку. В квадратном окошке горел слабый желтый огонек. Там поселились с вечера дядя Степа, его молодой помощник и девушка в пестрой косынке. Но никто не вышел навстречу Кеше и отцу. Кеша остановился на минутку, подождал и снова пошел за отцом.

В моторный баркас, кроме отца и Кеши, сели Лехин отец и еще двое рыбаков.

— Трога-а-а-ай! — вполголоса крикнул отец.

Зачихали моторы, заклокотала под винтом вода, над Байкалом поплыли синие угарные дымки.

— Трогай! — крикнул Кеша. — Трога-а-й!

Баркасы двинулись в море гусем. На глазах таял, отступал вдаль скалистый берег. Сгинули в темноте избы, дяди Степина палатка, слилась с черным небом высокая Чаячья гора.

Омуль не боится шума и гама, но все равно плыли молча. Видно, не хотели рыбаки спугнуть до поры ночную тишину. Небо перед рассветом становилось все темнее и темнее. Лишь с правой руки стелилось по небосклону высокое легкое зарево. Где-то там, за грядой лесистых холмов, жег свои ночные огни сибирский город Иркутск.

Кеша не зря надел брезентовый бушлат и повязался клетчатым шарфом. Ветер сыпал в лицо ледяные брызги, заходил откуда-то сбоку, наотмашь бил в затылок.

Кеша сидел на носу впередсмотрящим. Но впереди все пока было в порядке: ни встречных лодок, ни подводных камней. Не всплескивала рыба, не кричали чайки. Байкал еще спал. Только на миг зарябила вода и в стороне промчалась и исчезла в темноте стая рачков-бокоплавов. Видимо, разыскивала спозаранок не вынутый, к сроку ставной невод. А если найдет — беда. В сетях останутся лишь рыбьи головки да тонкие, обглоданные прожорливыми рачками косточки.

И вдруг вдалеке Кеша увидел над водой желтые огоньки. Один, второй, третий… Огоньки то исчезали, то снова светили в темноте желтым, неверным светом. Отец заглушил мотор. И тотчас с моря, оттуда, где горели странные огоньки, донеслись до Кеши тихие, приглушенные расстоянием голоса: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

Кеша ничего не спрашивал отца. Все и так было ясно. Пашка постарался, разнес слух про святую церковь по всему Байкалу. Церковь, которую видели Кеша и Тоня, засыпало в одночасье песком, а потом она снова показалась. Но, видно, не всем еще растолковали и разжевали про это. То с одного конца Байкала, то с другого плыли по ночам к церкви богомольцы, вглядывались в морскую пучину, бормотали молитвы.

Лодки с богомольцами, очевидно, были из других поселков. Когда рыбаки уходили в море, Кеша прекрасно видел — все лишние лодки и баркасы были на месте. Кеша прислушался к далеким голосам, сказал отцу:

— Знаешь что, папа? Давай их прогоним. Чего они там…

Отец достал из кармана пачку папирос, но почему-то не закурил.

— Нет, Кеша, так не годится, — сказал он. — Пока людей не убедишь, что бога нет, ничего не выйдет. Из церкви выкуришь — в сарай молиться уйдут, выгонишь из сарая — в погреб полезут. Тут, Кеша, дело тонкое… — Посмотрел на Кешу, невесело ухмыльнулся и добавил: — Что тебе рассказывать, сам знаешь…

Отец спрятал папиросы, снова запустил мотор. Баркас свернул влево и, набирая ход, пошел вперед. Отец не сказал Кеше ни слова упрека, но Кеша понял, что он, пожалуй, виноват во всем. Если б тогда не вилял и рассказал про церковь, ничего б этого не было — ни огоньков, ни глупых ночных молитв…

Кеша вспомнил, как ходил в горы и увидел там возле пещеры Пашку Петуха. Может, рассказать про это отцу? Впрочем, нет. Что он ему скажет, когда и сам толком ничего не знает? Сначала он сходит в пещеру, посмотрит все своими глазами — что там и как там, а потом уже выложит все начистоту. Так, мол, и так, принимай меры. Я свое дело сделал…

Кеша закутался шарфом, зябко поежился и снова стал смотреть вперед. Ночь заметно шла на убыль. Небо раздвинулось, стало выше и глубже. На востоке, подчеркивая горизонт тонкой алой нитью, заиграла утренняя заря.

Баркасы проплыли еще немного, а потом развернулись полукругом и начали сбавлять ход.

— Высыпа-а-ай! — крикнул отец.

И тотчас, глухо постукивая по борту поплавками, посыпались в море густые ячеистые сети. На воде вспыхивали и гасли белые хлопотливые пузырьки.

Первую тоню взяли, когда уже совсем рассвело. Кеша тянул вместе с отцом тяжелую намокшую сеть, чувствовал, как где-то в глубине бился, клокотал живой нетерпеливый клубок. Тянуть становилось все труднее и труднее. Временами из воды выпрыгивали и вновь исчезали в глубине быстрые, как взмах ножа, омули и хариусы.

— Нажимай, Кеша!

Но Кеша и так старался изо всех сил. Он уже разогрелся, но не было времени сбросить бушлат и размотать теплый, теперь уже совсем ненужный шарф. Если чуть-чуть ослабишь сеть, замешкаешься, тогда уже рыбы не жди.

Рыбаки подтащили сети к самому борту и опрокинули в баркас. И сразу стало тесно в баркасе. Казалось, кто-то вылил в него живое сверкающее серебро. Не было счета омулям, хариусам, бычкам-подкаменщикам, равнодушным и немного угрюмым сигам. Кеша нагнулся и поднял небольшую, поблескивавшую, как перламутровая пуговица, голомянку. Рыба была почти прозрачной. Кеша поднес ее к лицу, прищурил один глаз и, будто сквозь стекло, увидел оранжевый круг солнца над Хамар-Дабаном.