Кеша и хитрый бог - Печерский Николай Павлович - Страница 16

А тот, наверху, тянул, хотел подольше покуражиться над несчастным Кешей.

«Попался, Кешка! Погоди, брат, сейчас я возьму тебя за бока!»

Кеша дрожал от страха. Кожа на голове похолодела, в ушах стоял долгий нудный звон и писк. Кеша не выдержал этих испытаний и тихонько открыл глаза. На сосне ничего не было — ни бога, ни черта, ни свиньи, — а только прыгали и пищали среди ветвей озорные огненно-красные клесты. «Цок-цек, цок-цик-цэк!» — неслось по тайге.

Кеша выругал клестов, поднял с земли шишку, размахнулся и запустил вверх.

— Кы-ш-ш, окаянные!

Клестов Кеша видел уже не один раз. Но с богом и чертом Кеша клестов еще не путал, потому что раньше был совсем неверующий.

Прошлой зимой Кеша взял одну клестиху прямо из гнезда. Клесты высиживают птенцов зимой. Корма для малышей в эту пору хоть отбавляй. Тюкнул клювом по сосновой шишке, вытащил легкое спелое семечко — и лети домой. «Ешьте, пожалуйста, и будьте здоровы, птицыны дети!»

Клестиха, которую увидел Кеша, сидела на яйцах и боялась слететь с гнезда. Хлопотливый муженек ее, как видно, куда-то улетел и попал в беду. Клестиха сидела на яйцах и тоскливо поглядывала вокруг. Она даже не сопротивлялась, когда Кеша взобрался на сосну. Только расправила пошире свои крылья и опустила вниз маленькую головку с крепким крючковатым клювом.

Клестиха вывела детенышей в избе, а весной, когда подтаяли и поползли с гор рыхлые снега, улетела в тайгу.

Может быть, клестиха проведала, что Кеша заблудился, и привела с собой в тайгу эту шумную красноперую братию.

«Держись, друг Кешка! Выше нос!»

Не знала же она, что Кеша испугается самых обыкновенных лесных клестов.

Так все это было или не так, но тайга вдруг показалась Кеше уже не такой страшной и сумрачной.

Кеша подумал, что ради такой науки стоило заблудиться и немножко побродить по тайге. В самом деле, испугался каких-то крохотных красноперых клестов! Кеша подошел к сосне, поплевал на ладони и решительно полез вверх.

Бога нет

А потом было уже совсем здорово. Кеша взобрался на сосну и увидел Байкал. Справа, петляя меж деревьев, бежал к воде овраг, слева темнела Чаячья гора, а за нею, скрытый наполовину старым ветвистым кедром, виднелся причал.

Кеша понял, что кружил он где-то совсем недалеко от поселка. И если бы он не горячился и спустился чуть-чуть пониже в овраг, он бы наверняка нашел там и куст смородины, и охотничью тропку.

Вот же чудак!

Но главное, пожалуй, было не в этом. Кеша заслонился ладонью от солнца и тут же увидел возле береговых камней Тоню. Она сидела на полянке спиной к Кеше и смотрела на Байкал. Если б у Кеши был в руках плоский голыш и если б хорошенько размахнуться, можно вполне добросить до самой воды.

— Тоня-а! — закричал Кеша. — Тоня-а-а!

Но Тоня сидела не шелохнувшись.

Кеша и радовался, что Тоня нашлась сама, и сердился на нее. Ведь слышит же!

Кеше не хотелось спускаться на землю. Но что поделаешь — не допрыгнешь же вот так по воздуху до Байкала.

Прижимая коленками ствол, Кеша слез на землю, прикинул еще раз для верности, где овраг, а где Чаячья гора, и снова тронулся в путь.

Вскоре с левой руки засинел Байкал. Вдоль берега — косая гряда звонких, ускользающих из-под ног голышей, ромашки с легкими фиолетовыми лепестками, курчавый разлив жестких седых чебрецов.

Тоня была на прежнем месте. Казалось, она не слышала ни Кешиных шагов, ни его крика. Только вздрогнули чуть-чуть ее плечи, только поправила краешек платья на острой худой коленке.

Кеше было обидно, что его вот так встречают. Он замедлил шаг и хотел было уже дать от ворот поворот, но потом передумал. Все-таки у Тони горе и с этим надо считаться.

Кеша надел поглубже свою капитанскую фуражку и с самым решительным видом подошел к Тоне.

Закрыв рукой лоб, Тоня сидела на берегу и задумчиво постукивала камешком по груде голышей. Веки у нее слегка покраснели и опухли, в уголках глаз поблескивала слезинка.

Кеша постоял немного и сел рядом.

Так они и сидели — ни слова, ни полслова друг другу.

Ветер уже давно проказаковал над Байкалом и скрылся до поры в темных, заросших травой оврагах. Мелкая торопливая зыбь бежала из края в край по морскому простору. Светило изо всех сил солнце. Из воды стремительно выпрыгивали и тут же гасли белые слепящие искры.

Кеша не любил и не умел долго молчать.

— Ты на меня обиделась? — спросил он.

Тоня не ответила.

— Ты думаешь, я верю, что про твоего отца болтают? Даже ничуть. Ни столечко.

Тоня шмыгнула носом, вытерла кончиком пальца слезу, но по-прежнему не посмотрела на Кешу и не сказала ему ни слова.

— А я тебя по тайге искал, — сказал Кеша. — Я там клестов видел. Ка-ак налетят… Хочешь, я тебе клеста поймаю?

Тоня бросила камешек, нашла другой и снова бросила.

— Не надо мне твоих клестов.

— А чего? Знаешь, как поют — почище патефона!

Кеша прищурил один глаз, сложил губы трубочкой и засвистел:

— Цок-цек-цок-цик-цэк! Правда, здорово?

Но даже пение клеста не увело Тоню от грустных мыслей. Только посмотрела украдкой на Кешу, хотела было что-то сказать и снова опустила голову.

Кеша понял, что торопиться нельзя. Надо чуточку потерпеть, и Тоня сама про все расскажет.

Так оно и случилось. Тоня бросила на землю камешек и, отводя глаза в сторону, спросила:

— Кеша, ты никому не скажешь, если я тебе что-то скажу?

— Если не веришь, можешь не говорить…

— Нет, в самом деле, не скажешь?

— Не скажу.

— Никому-никому?

— Я ж тебе сказал — никому.

— Ну, тогда ладно… Только ты никому-никому не говори…

Тоня снова замялась. Лицо ее вытянулось и побледнело. Возле губ справа и слева показались маленькие острые черточки.

— Чего же ты, ну?

Слова, которые Тоня боялась произнести, видимо, все ближе и ближе подступали к языку. И Тоня не удержалась.

— Кеша, — едва слышно сказала она, — мама дала мне крестик.

У Кеши от такой новости даже рот перекосило.

— Какой крестик?

— Медный. С ниточкой. Мама сказала, чтобы я на шее носила.

— И ты… ты его носишь?

Тоня покраснела. На лице от волнения высыпали крохотные капельки пота.

— Я только один раз надела. Что теперь делать, Кеша?

Кеша смотрел на Тоню и не знал, что ей сказать и вообще как себя с ней вести. Тоня поняла замешательство Кеши. Не ожидая, пока Кеша прикрикнет на нее или, чего доброго, стукнет, Тоня начала оправдываться:

— Я, Кеша, не виновата. Меня мама заставила. Маме отец Павел крестик дал…

И тут Кешу прорвало. Горячась и размахивая руками, он начал ругать и Тоню, которая надела на шею дурацкий крест, и Петуха Пашку, и вообще всех попов и всех богов на свете.

Тоня сидела притихшая, боялась проронить словечко, и, только когда Кеша чуть-чуть успокоился и снова сел с нею рядом, Тоня спросила тихо:

— Кеша, значит, ты думаешь, бога нет?

— А то есть! Вы ж просили его вчера в церкви: «Помоги, помоги!» Помог рыбакам твой бог?.. Чего молчишь?

Тоня задумчиво посмотрела куда-то вверх.

— Мы его мало просили, — нетвердо сказала она. — Если б хорошенько попросили, он бы спас рыбаков.

— Ничего себе — мало! Вон как поклоны бухала! До сих пор шишка на лбу.

Тоня внимательно ощупала пальцами лоб, пригладила мимоходом прическу.

— У меня шишка не от бога. Я об сосну стукнулась.

— А ты попроси бога, пускай уберет шишку. Он же все может, твой бог.

Тоня снова пощупала круглый, уже чуть-чуть пожелтевший бугорок на лбу.

— Ты, Кеша, глупости не говори. Бог пустяками не занимается…

— А чем он занимается — рыбаков топит, да? — В голосе Кеши вновь закипел гнев. — Я тебе сказал — бога нет, значит, нет!

— А отец Павел говорит…

— Что он говорит?

— Он говорит, бог есть. Если мы не будем верить, он нас покарает.

— А я все равно не верю и плюю на него. Понятно? Если он есть, пускай покарает. Ну, карай! Чего же ты!