Девочка с косичками - Солодов Анатолий Семенович - Страница 14

— Ты утверждаешь, что жила в деревне.

— Да.

— Где ты работала?

— В поле.

— Что делала?

— Убирала картофель.

— А в другом месте ты нигде не работала?

— Нет.

— А может быть, ты вспомнишь?

— Что?

— Где ты работала на самом деле?

— Я больше нигде не работала.

12. НА КУХНЕ

Ефросиния Ивановна, как всегда, поднялась рано и уже хлопотала около печки, готовя еду. Она то и дело поглядывала на старые ходики и всё откладывала минутки, чтобы чуть позже будить Зину. Поставив чугунок с варёным картофелем в мундирах и чайник на стол и отрезав три ломтика хлеба, она подошла к койке, на которой спала Зина, поглядела на внучку, поправила одеяло, погладила её по голове, чуть погодя негромко произнесла:

— Зина, вставать пора.

Не открывая глаз, Зина сквозь полудрёму отозвалась:

— Что?

— Вставай, Зинок. А то опоздаешь.

Протерев кулаками глаза, Зина взглянула на ходики — половина шестого. А в шесть ей уже надо быть на кухне. Она откинула одеяло, села на койке и сонно потянулась. В избе было тепло и уютно, хотелось опять лечь под мягкое одеяло, свернуться калачиком и выспаться всласть.

Есть Зине почему-то не хотелось, но, чтобы не обижать бабушку, она съела несколько картофелин и выпила мятной заварки. Ровно в шесть она была на кухне.

Немец-солдат, занимающий должность шеф-повара, в белом халате и колпаке, взвешивал на весах в углу кухни продукты: мясо, крупу, сало, лук, хлеб, сахар и неторопливо раскладывал всё на выскобленном столе. Зинина родственница тётя Ира и её подруга Нина Давыдова — они работали официантками — уже прибрали обеденный зал и накрывали столы.

Вскипятив воду, Зина налила два ведра в большой котёл, который был вмазан в плиту, и стала мыть его. Огромный котёл мыть было трудно. Она промыла его раз, другой, ошпарила кипятком и, вытерев насухо, хотела было заливать водой. Шеф-повар Харальд Ешке остановил её. Он провёл ладонью по внутренней стенке котла, посмотрел на пальцы и недовольно сказал:

— Ещё… Лучше. Ферштейн?

Зина ещё раз промыла котёл и ещё раз протёрла его насухо, и только после этого немец Харальд разрешил заливать его. Потом она носила дрова, мыла грязную посуду, чистила картошку. День на кухне был длинным. Она то и дело носилась из кухни в мойку, из мойки на улицу, таскала к дальней яме помои, чистила кастрюли, потом опять скоблила котлы, таскала дрова и воду. Она почти не замечала, как проходил в столовой завтрак и обед, а только видела перед собой груды грязных тарелок, ножей, вилок и ложек. Зина настолько уставала, что не чувствовала рук, а ноги к вечеру гудели и подкашивались.

Харальд Ешке весь день держал Зину под надзором и часто покрикивал, поторапливая. Зина делала всё, что приказывал Ешке, молча и почти автоматически, со злостью и ненавистью думая о нём.

Как-то раз под конец рабочего дня, перед самым ужином, она только присела на ящик в посудомойке и тут же заснула. Усталость так сковала её, что девочка долго не могла очнуться и понять, что это такое щёлкает около самого уха. Она мотала головой, а шелчки всё не прекращались. Когда открыла глаза, увидела Ешке. Он стоял около неё и хлестал ладонью по щеке и кричал:

— Встать! Встать!

Увернувшись от ударов, Зина вскочила с ящика, юркнула мимо Ешке в кухню, а оттуда на улицу. Глотая слёзы и покусывая губы, она пошла за дровами, набрала охапку, а когда вернулась на кухню, то увидела там тётю Иру. Она стояла перед Ешке и, сдерживая гнев, говорила ему:

— Не смей трогать девчонку. Слышишь?! Не то пришибу. Нет, не пришибу. Я просто скажу вашему начальству, как ты воруешь и продаёшь масло, хлеб, сахар и крупу. Офицеры, у которых ты воруешь, повесят тебя или выгонят на фронт. Понял?

Ешке не знал всех слов, которые ему выпалила тётя Ира, но по глазам понял весь смысл их. Отступая к плите, он что-то долго бормотал по-немецки. Из всех слов его Зина поняла только одно: «Саботаж». Опасаясь за тётю Иру, Зина подошла к Ешке и сказала как можно спокойнее:

— Я очень больна. Ферштейн?

— Я!.. Я!.. — ответил Ешке. — Зо. Шнеллер, быстро работать.

Он выпроводил тётю Иру с кухни, принялся за работу и весь вечер до конца смены не покрикивал на Зину и не приказывал. А она не выходила из посудомойки и молча вытирала посуду.

— От кого ваша организация получала задания?

— Я не знаю ни о каких заданиях.

— Кто выполнял диверсионные акции против германских войск?

— Я не знаю.

Откуда получили взрывчатку подпольщики?

— Не знаю.

Кто подрывал составы на железной дороге?

— Не знаю.

13. «ПОВОРАЧИВАЙ ОГЛОБЛИ»

Марии Лузгиной хотелось как можно скорее передать пулемёт партизанам. Она надеялась на встречу с Маркиямовым, но он уже давно не появлялся в посёлке. Сама идти в Шашенский лес она не решалась, так как совершенно не знала дороги к месторасположению отряда. Несколько дней она думала, как быть, и решила поговорить с Фрузой, чтобы та через связного передала в отряд Маркиямову, что она хочет поговорить с ним о важном деле.

Борис Кириллович не заставил себя долго ждать. Он пришёл сразу же, на другой день, лишь только связной вернулся в отряд.

В доме Лузгиных, кроме Марии, была ещё сестра Тоня и мать Антонина Антоновка, невысокая молчаливая женщина.

Маркиямов переступил порог, поздоровался со всеми и, сделав вид, что заглянул мимоходом, не стал спрашивать Марию ни о чём, так как сразу понял, что девушка хочет поговорить с ним действительно о каком-то серьёзном деле с глазу на глаз.

Антонина Антоновна угостила гостя чаем и словно по делу ушла к соседям. Тоня, младшая сестра Марии, тоже, не показывая вида, вышла из избы на улицу, догадавшись, правда не сразу, что приход Маркиямова к ним не случаен и что Марии необходимо побеседовать с ним наедине.

Когда они остались одни, Маркиямов, закуривая, спросил:

— Какое у тебя важное дело? Говори, шутки, наверное.

— Что вы, Борис Кириллович. Какие шутки, — Мария лукаво улыбнулась. — Стала бы я вас из-за пустяков по лесу гонять. Пулемёт у меня есть. Хочу вот вам в партизанский отряд передать.

Маркиямов удивлённо и недоверчиво уставился ка девушку, рука с сигаретой, так и застыла в воздухе.

— Какой пулемёт?

— Наш, советский. «Максим».

— Разыгрываешь? — Маркиямов ещё более удивлённо покосился на девушку, всё ещё не веря услышанному.

— Да нет, Борис Кириллович, серьёзно.

— Где же ты его взяла?

— Солдат раненый оставил. Я, говорит, с ним до своих не дойду, а вам может здесь пригодиться. Бросить, говорит, жалко. Вот и оставил мне «максим», а к нему ещё три коробки с полными ленточками.

— Старый, наверное, пулемёт-то, — заинтересовался по-серьёзному Маркиямов.

— Нет. Солдат сказал, что исправный. Хоть сейчас, говорит, ленту вставляй и шпарь по немцам за милую душу.

— Где он у тебя?

— Мы его с солдатом в сарае сховали. Можете убедиться.

— А ну-ка, пошли, поглядим.

Мария отомкнула замок, открыла ворота сарая и пропустила вперёд Маркиямова. Вошла сама и плотно прикрыла за собой створку ворот.

Взяв вилы, она откинула в углу сарая солому — в образовавшейся нише показалась серая дерюга, которой был прикрыт пулемёт. Мария откинула её и отступила к стене.

— Вот полюбуйтесь. А вы не верили. Говорили, шучу.

Маркиямов присел на корточки, ладонями ощупал холодный кожух пулемёта, повернул в сторону ствол на станке, потом поднял стальную планку и проверил замок и даже нажал на гашетку — всё было исправно. Не удержался проверить он и коробки — в них действительно были ленты, полностью набитые патронами.

— Ну и молодец ты, Маша! — Маркиямов улыбнулся. — Вот спасибо. И солдату тому. Хозяйский, видать, парень. Не бросил. Пригодится нам в отряде этот «максимчик».