Повесть о фронтовом детстве - Семяновский Феликс Михайлович - Страница 22

Майор посмотрел на повозку, на нас с дядей Васей и приказал Петру Иванычу:

– Повозку отправьте. Нечего ей тут делать.

Пётр Иваныч подошёл к дяде Васе:

– Бывай. Жди нас через три дня. Сюда не приезжай, сами доберёмся.

Они крепко пожали друг другу руки. Пётр Иваныч и мне протянул свою твёрдую руку:

– До свидания, Фёдор.

Я по-взрослому попрощался со всеми разведчиками. Витя отозвал меня в сторону и тихо попросил:

– Пойдёшь на почту, передай Вале привет.

– Передам.

Витя ещё раз ходил со мной на почту, и они даже немного о чём-то разговаривали. Так, о чём-то взрослом, не фронтовом. Даже слушать было неинтересно. Зато я Вале всё о нём рассказал: и каким он храбрым был в наступлении, и как в разведке немцев на себя выманил, и как лапшичку в лесу ел, и как в ночном бою дрался. Я Вале всё время привет от Вити передавал. И Вите от Вали тоже.

Мы с дядей Васей взобрались на повозку и поехали. Я всё оглядывался: вдруг Пётр Иваныч вернёт нас и велит остаться до вечера.

Мы выехали на дорогу. Солнце пекло. Наша повозка нудно качалась и скрипела.

Я даже во сне помнил о поручении Вити. Проснулся пораньше, чтобы сразу идти на почту. Но прежде надо было отнести завтрак пану Адаму. А что, если у него букет попросить? Я и привет Вале передам от Вити, и цветы принесу как будто от него.

Я взял банку консервов побольше, буханку хлеба и побежал к пану Адаму. Он уже работал в своём цветнике.

– Дзень добрый, – улыбаясь, поздоровался он со мной.

– Сделайте, пожалуйста, букет. Мне очень нужно!

Пан Адам вопросительно посмотрел на меня, потом кивнул головой:

– Згода. Тшеба допомуц жолнежови[7] .

Он раскрыл нож и задумался. Потом быстро срезал мокрую от росы зелень и разложил её на скамейке, Низко срезал несколько роз, положил их ровным рядом на зелень и связал кончики стеблей. Затем он срезал ещё три розы повыше и положил их повыше. Розы образовали нарядные ступеньки. К ним пан Адам добавил гвоздики. Цветы он красиво окружил зеленью. И получился не букет – картинка! Лучше, чем первый. Пан Адам торжественно протянул его мне:

– Проше, вояк.

Теперь я не стеснялся и на почте при всех отдал букет Вале. Только сказал тихо:

– Это от Вити.

Она так же тихо ответила:

– Спасибо.

Глаза её смеялись. Мне нравилось, что у нас была тайна.

Я вернулся в усадьбу. В доме по-прежнему было много народу. В коридоре слышались шаги и громкие голоса. Но это были чужие шаги и чужие голоса.

Я сидел в комнате, и мне так скучно было, хуже не придумаешь. Дядя Вася возился в сарае. Он всегда какую-нибудь работу себе находил: то сбрую чинил, то повозку ремонтировал, то шинели штопал, то лошадей гнал на выпас. А мне сейчас ничего не хотелось, только одного – скорей бы разведчики вернулись.

А что, если опять пойти к Вале?

Когда я постучал в её комнату, то сразу же услышал нетерпеливый голос:

– Входите!

Валя сидела на кровати, подперев рукой подбородок, и думала о чём-то грустном. Возле неё на тумбочке стоял букет, который я принёс от Вити. Она увидела меня и заулыбалась:

– А, Федя! Заходи, заходи.

Я уже вошёл в комнату, а Валя всё ещё смотрела на дверь.

– Ты один? – тревожно спросила она.

– Один…

Говорить Вале, что наши на задание ушли, или нет? Это же военная тайна, и никто чужой о разведке знать не должен. Но Валя своя, а не чужая. Ей можно.

– Наши ушли к немцам в тыл. Батя задание дал. А меня не взяли.

– Что, все ушли? И Витя?

– И Витя тоже.

Валя растерянно посмотрела на меня:

– Когда они ушли?

– Позавчера ещё.

– А вернутся?

– Послезавтра. Пётр Иваныч обещал.

Валя смотрела на меня, будто ждала, что я ещё что-нибудь скажу, потом отвернулась к окну. Её знобило. Может, она обиделась, что я ей раньше о разведке не сказал?

– Ты чего стоишь? – удивилась она и показала на одеяло рядом с собой. – Садись.

Я молча сел. В хате было тихо, точно и отсюда все ушли на задание. Валя была не такая, как всегда. Она, наверное, тоже беспокоилась за наших, за Витю. Она совсем забыла, что я сижу рядом с ней. Но вот она взглянула на меня, точно ещё о чём-то хотела спросить.

– Какой у тебя подворотничок грязный, – вдруг сказала она. – Давай я тебе новый пришью.

– Что ты, Валя! Он чистый, я только вчера его пришил.

– Уже испачкался. Снимай гимнастёрку, не разговаривай.

Валя достала из тумбочки чистый подворотничок, нитку, иголку. Подворотничок она пришила быстро, аккуратно и, конечно, лучше, чем я. Он нигде не морщился, выглядывал одинаково ровно, белые нитки наружу не выступали.

Валя помогла мне надеть гимнастёрку и снова задумалась. Мне уже больше не хотелось оставаться. И Вале было не до меня.

– Я пойду, – попросил я.

– Феденька, приходи ещё. Обязательно. Придёшь?

– Хорошо.

Она, может, подумала, что я на неё обиделся. Но я совсем не собирался обижаться.

Она проводила меня до двери. Я вышел на дорогу, оглянулся. Она всё ещё стояла в дверях.

Я шёл и думал: вдруг, пока меня не было, наши вернулись? Но их не было. Один дядя Вася работал у повозки, ловко обтёсывая топором доску.

– Тоскуешь? – спросил он.

– Тоскую…

– На войне вместе – раздолье, а одному – горе…

Наступил вечер. Солнце скрылось за садом, в той стороне, где были разведчики. На небе появились звёзды. Мы с дядей Васей сидели в пустой комнате. Он зажёг коптилку. Я достал тетрадь, раскрыл её на чистой странице и стал писать: «Разведчиков нет. Они ушли в немецкий тыл. Мне без них очень скучно. Когда они вернутся, я почищу все автоматы».

Начался последний день нашего ожидания. Я сходил на почту, потом отнёс в штаб письма и газеты. И вдруг на столе у штабного капитана я увидел на густо исписанном листе чётко выведенное слово «Дёмушкин». Капитан улыбнулся:

– Что это тебя заинтересовало?

Я показал на лист:

– Можно посмотреть?

– А, это… Смотри. Мы на твоего старшину представление делали. На ордена. Вверх послали. А копию себе оставили. Из дивизии звонили – утвердили представление. Так что быть Дёмушкину с орденом.