Динамит для сеньориты - Паршина Елизавета Александровна - Страница 5

– А полотенца нет, – ответила она без малейших эмоций. – Мы забыли чемоданы в машине.

Я моментально забыла про ангину, и мы побежали к портье поднимать тревогу. Он долго и с большим удивлением выслушивал наши сбивчивые горячие объяснения и, как только обозначилась первая пауза, спокойно сказал:

– Почему вы так беспокоитесь? Как только шофер увидит чемоданы, он сразу привезет их обратно…

Мы замолкли, переваривая услышанное. «Господи, мы ведь уже за границей…». Действительно, минут через сорок чемоданы внесли в наш номер. Мне снова стало плохо. В этот момент зазвонил телефон.

– Да? – спросила я машинально.

– Лиза?

– Да… – ангину снова как рукой сняло.

– Ты еще там?

– В каком смысле? – спросила я потрясенно.

– Ты еще не уехала?

– Я…

Кто это? Откуда он знает, в какой я гостинице и даже в каком номере? Невероятно…

– Лиза!

– Да…

– Это ты?!

– Я…

– Почему ты не выезжаешь?!

– Куда? Я только приехала…

Теперь наступила пауза на том конце провода.

– Кто это говорит? – спросил он, наконец.

Оказалось, это звонил знаменитый Михаил Кольцов. Его жену тоже звали Лиза, и жила она в этом номере до момента нашего заселения. Он объяснил нам, что делать и куда идти, и дальше все вошло в свою колею. Началась работа в Испании.

Глава 2. На Центральном фронте

В то утро заря занялась дружно. Быстро светало. Небо без единого облачка. Но это нас не обрадовало: если таким будет весь день, то фашисты успеют отбомбиться несколько раз. Весь летный состав уже на поле. В небе еще мерцают крупные южные звезды. Воздух резкий, колючий. Зима под Мадридом довольно холодная, но почти бесснежная. На командном пункте всегда холодно. Во всей Кастилии, кажется, зимой нет уголка, где можно было бы согреться.

Мое дело – сидеть у телефона и ждать, когда позвонят с наблюдательного пункта «Телефоника», самого высокого здания Мадрида. Это должно случиться с минуты на минуту, и я с самого рассвета держу телефонную трубку, а сама смотрю в окно и дую на застывшие пальцы. Первые лучи солнца медленно скользят по траве, слизывая хрупкий иней.

– Хосефа, ты слушаешь? – раздается в трубке голос наблюдателя.

– Слушаю.

– Сейчас на улице Алкала упал снаряд.

– Я не слышала разрыва. Наверно, далеко.

– Нет, не очень, но он не взорвался. Что-то сегодня не видно «юнкерсов»…

Я молчу, хочется спать. Может быть, они сегодня не станут бомбить Мадрид? Мысли рассеиваются, вспоминаются первые дни приезда в Испанию и разочарование, когда вместо фронта меня направили в штаб авиации. Там мне выдали красивую бумагу с огромной печатью. В бумаге значилось, что сеньорита Хосефа Перес Эррера направляется на аэродром в Альбасете. Эта бумага стала единственным документом, с которым я не раз пересекала из конца в конец всю республиканскую территорию, побывала на всех фронтах и даже переходила линию фронта; нигде ни разу мне не напомнили, что, согласно документу, я обязана пребывать на аэродроме в Альбасете. Такие здесь порядки. Законы и приказы в Испании пишут не для женщин…

– Хосефа, ты слушаешь? – снова прерывает мои размышления наблюдатель.

Начальник штаба, полковник Федосеев, заглядывает на командный пункт и на минуту задерживается в дверях.

– Связь с Мадридом есть? – спрашивает он строго.

– Наблюдатель у аппарата.

– Скажите…

В этот момент в трубке раздался взволнованный голос наблюдателя:

– Идут! Три… Пять…

– Пять в воздухе! – повторяю я громко.

– Курс? – спрашивает начальник штаба.

– Девять… Пятнадцать… На Мадрид! – продолжает наблюдатель.

– На Мадрид пятнадцать!

Начальника штаба как ветром сдуло. На поле уже рокочут моторы. Стартеры торопятся к последнему звену истребителей. Через минуту самолеты отрываются от земли, проносятся над головой, и вот уже гул замирает вдали. В ушах остается тонкий звон, как будто порвалась и тихо вздрагивает невидимая струна. На поле еще не улеглась рыжая сумятица пыли и сухих осенних травинок.

– Хосефа, ты слушаешь? – снова окликает наблюдатель.

– Слушаю…

– Двадцать семь, изменили курс, идут на вас…

Кидаю трубку и бегу докладывать. Федосеев еще на поле. Его плотная невысокая фигура виднеется вдали около дежурного звена Сережи Черных. Бегу к ним и кричу, но меня не слышат. Остаются считанные минуты, от Мадрида до нас тридцать километров; бомбардировщики будут здесь через три-пять минут.

Наконец, меня заметили, и начальник штаба, словно догадавшись, зачем я выскочила, посмотрел на горизонт в сторону фронта. Там, высоко в небе, уже показались черные точки. Опытным глазом он сразу опознал «юнкерсов». На аэродроме мигом все пришло в движение. Стартеры и грузовики, наспех подобрав в поле рабочих и механиков, направились в сторону – подальше от аэродрома. На командном пункте капитан Рамос торопливо звонит по телефону, но резерва истребителей на соседних аэродромах не оказалось: все в воздухе, на других боевых операциях. «Юнкерсы» уже близко. Дежурное звено поднялось в воздух и пошло им навстречу. В последнюю минуту мы вскочили в машину и тоже выехали за пределы аэродрома, но далеко отъехать не успели, пришлось вылезти из машины и залечь метрах в трехстах от аэродрома. Началась бомбежка. Когда взрывы сливаются в сплошной гул, я перестаю чувствовать, что земля холодная и твердая… Над аэродромом поднимается темный занавес дыма и пыли. Ветер несет на нас оттуда всякий мусор. Если бомбить будут не очень метко, то пара – другая бомб может залететь и сюда… Несколько «юнкерсов» проносятся над нами, а с аэродрома опять слышны взрывы. Прижимаюсь плотнее к земле и чувствую себя как ребенок, который впервые узнал, что «коза» – это не рогулька из двух пальцев…

Когда новизна ощущений проходит, начинаю присматриваться к тому, что происходит в воздухе. Наши истребители яростно атакуют, но их только три. Они то взмывают вверх, то пикируют в самую гущу «юнкерсов», проносятся через их строй, снова набирают высоту и опять пикируют. Постепенно бой перемещается к горизонту, становится тихо. Начальник штаба хмуро смотрит вслед удаляющимся самолетам.

– У них уже должны были кончиться патроны…

На аэродроме жарко горели оба ангара. Рабочие выкатывали из них авиетки. На летном поле десятки черных воронок и навалами развороченная земля. Помещение командного пункта сильно пострадало, всюду раскрошенный кирпич, красный, как раны. Внутри полный разгром. Осколками пробито решительно все – спинки и ножки стульев, забытый на столе портфель, а наблюдатель на вышке каким-то чудом остался невредим.

Через несколько минут над полем раздается привычный нарастающий гул наших возвращающихся истребителей.

– Куда их несет! – крикнул, выбегая на поле, начальник штаба. Я кинулась за ним, стараясь на бегу подсчитать, все ли вернулись.

– Отставить посадку! – кричит Федосеев, взмахивая коротенькими руками. – Побьются, черти!

Истребители кружат над аэродромом, выбирая место, но садиться решительно негде. Один все-таки изловчился и сел, да, наверно, и сам был не рад – начальник штаба погрозил ему кулаком, но потом махнул рукой и пошел на командный пункт. Другие самолеты, покружив немного над аэродромом, ушли приземляться на другие.

– Ступайте к телефону, Хосефа! – в сердцах прикрикнул на меня начальник штаба.

– Сначала надо бы разыскать телефонную трубку, – ответила я с досадой.

Хотелось расспросить летчика, единственного, приземлившегося среди воронок, как протекал воздушный бой и удалось ли тем, кто вылетел на Мадрид, перехватить «юнкерсов» на обратном пути. Оказалось, что удалось и двух «юнкерсов» сбили у самой линии фронта. Приземлился «дома» Алексей Минаев, ведомый дежурного звена. Он подтвердил, что патроны у них действительно кончились, но они продолжали преследовать противника до самой линии фронта. Вернувшись на командный пункт, я осмотрелась и поняла, что делать там нечего. В ближайшее время наладить телефонную связь невозможно. Все провода порваны, и телефонную трубку действительно не отыскать. Через пролом в стене было видно, как догорают ангары.