Динамит для сеньориты - Паршина Елизавета Александровна - Страница 3

Встреча была назначена в середине Средиземного моря, когда судно будет пересекать нулевой меридиан. Были установлены пароль, отзыв и сигналы. К берегам Испании они должны были подойти уже под охраной республиканского конвоя. Но их ждали и фашисты. Их искали.

Из мемуаров Л. Хургеса: «Именно на этом участке, который никак нельзя обойти, нас должен был встречать франкистский флот, а персонально – его флагман, линейный крейсер немецкой постройки новейшейсистемы, обладающий большой скоростью, дальнобойностью и калибром артиллерии, знаменитый «Канариас» – гроза всего флота Республики. Встреча с «Канариасом», даже под охраной конвоя, ни у кого, конечно, радости вызвать не могла, ибо, пользуясь преимуществом хода и дальнобойности, «Канариас» может обстреливать нас, сам оставаясь неуязвимым, а много ли надо нашей «пороховой бочке с зажженным фитилем?».

Из дневника А. Спрогиса: «1 декабря. От мыса Иви взяли курс прямо на Картахену. Шли без огней полным ходом, сколько может дать машина. Напряжение у всех в высшей степени напряженное. (Спрогис, видно, и сам волновался: вместо «состояние» написал «напряжение». – Л. П.) Шли всю ночь. Наши военные корабли в условном месте нас не встретили. К утру, когда уже подходили к берегам Испании, вдруг в темноте появились два военных корабля. Приказали остановиться…».

Из мемуаров Л. Хургеса: «Москва все твердит: «Флот вышел вас встречать. Не беспокойтесь. Смело идите вперед». Но уже прошли треть пути до Картахены, где нас должны были встречать – флота нет. Прошли половину пути – флота нет. Прошли две трети пути – море безлюдно. Нервы у всех напряжены до предела, только Артур Спрогис в своем коверкотовом реглане хранит привычное (но, конечно, напускное) спокойствие. Начинает понемножку светлеть, а мы одни и совершенно беззащитны с нашим адским грузом. Москва все успокаивает: «Флот вышел вас встречать. Флот вас ищет». Какой черт «ищет»! Уже вырисовываются испанские берега. Капитан дает команду остановить машины: время военное, впереди минные поля, без лоцмана не пройти. А Москва засыпает нас утешительными радиограммами, Ваня еле успевает их расшифровывать, а Спрогис вскользь просмотрит и небрежно сунет в карман. Выхожу на палубу с очередной радиограммой и с удивлением обнаруживаю, что мы уже не одни. Когда и откуда появились эти военные корабли, я за работой даже не заметил. Один эсминец стоит почти вплотную у нашего правого борта, а второй несколько сзади, загораживая нам выход в море. Эсминцы номерные, без флагов и опознавательных знаков. Навели на нас 105-мм орудия и торпедные аппараты…».

А. Спрогис (звукозапись 1976 года): «Мы остановились. У нас был пропуск и пароль – все, что полагается. Мы говорим это самое, условное, а капитан миноносца не обращает внимания и никакого отзыва на пароль не дает. Мы поняли, что нас захватили фашисты. Миноносец в 50–70 метрах остановился, через рупор переговариваемся. Я подумал, что нет смысла с десятком их солдат взрываться. Лучше целиком. С нашим грузом на десять миноносцев хватит. Пока они опустят шлюпку, время еще есть. Я говорю капитану (у меня переводчик из итальянского ЦК комсомола был): «Все равно взрываться надо, давай ему в бок!». Капитан дает: «Полный вперед! На миноносец!». А пароход большой, груженый, начинает двигаться тихо, ползти на фашистов. Переводчик уже с мостика спустился, круг схватил, шифровальщик шифр уничтожил, а Лева (Хургес. – Л. П.) открытым текстом в Москву: «Исполнили свой долг. Погибаем. Прощай родина, прощай мама» (общий смех). Особенно мне «прощай мама» запомнилось».

Из мемуаров Л. Хургеса: «Тут только надо было в оба следить за командой (она состояла из анархистов и на всякий случай под предлогом взрывоопасности груза была разоружена. – Л. П.), ибо в любое время можно было ожидать бунта (их было раза в два больше, чем нас) с целью захвата парохода и сдачи его фашистам в обмен на свои жизни. Все мы привели в боевое состояние свои пистолеты, Артур достал гранаты, и мы сгрудились около радиорубки. Поняв, что толковать с нами о сдаче парохода врагу бесполезно, команда разбрелась кто куда, но их взгляды не выражали особой симпатии. Москва все время беспокоятся, зовет непрерывно, но я ни понять их, ни передать ничего не могу – нет кодов».

А. Спрогис (звукозапись 1976 года): «Вдруг капитан миноносца как начнет ругаться: «Ты! Фашист вонючий! Куда лезешь?!». Это он, значит, нас фашистами называет. Оказалось, это судно береговой охраны республиканцев. Пароль знали только крейсеры, с которыми мы в пути разминулись, а охрана о нас вообще понятия не имела, чтоб не распространять. Вот тут… я не понимаю… Лева убежден, что нас два миноносца захватили. Ну хоть убей меня – я знаю, что один. Я говорил с ним совершенно серьезно, без всякой трепотни. Но он настолько убежден! Даже мысли не допускает. Но вот хоть убей меня, под присягу, под расстрел – один был. Один». (Напомню, что в дневнике Спрогиса записано: «Вдруг в темноте появились два военных корабля». – Л. П.)

Из мемуаров Л. Хургеса: В свое окончательное спасение мы поверили только тогда, когда на подходе к Картахене перед нами услужливо открылись боны порта, а на мачтах наших «конвоиров» взвились красно-желто-фиолетовые флаги Республики. Радостными криками «виват!», «салют!», «ура!» реагировали мы и команда парохода на появление Картахены. Невозможно представить себе радость людей, спасшихся от, казалось, неизбежной смерти. Все обнимают друг друга, у многих на глазах слезы. Тут уж не выдержали даже мои «железные нервы». Не в силах сдержать себя и стыдясь своих слез, я побежал в свою рубку и там, лежа ничком на койке, меня несколько минут сотрясали почти истерические рыдания, но дверь я успел запереть, и никто не видел мою минутную слабость. И вот перед нами широко открыты боны картахенского порта, и мы «как герои» следуем мимо кораблей военного флота, так и не вышедшего, несмотря на все заверения Москвы, нас встречать и в случае нужды защитить, но теперь не жалевшего ни меди оркестров, ни холостых залпов артиллерии на торжественную встречу “героев”».

Когда теперь эти люди собирались у нас дома, вы бы на них посмотрели! Крик, шум стоит, друг друга перебивают, за рукава дергают, а хохоту сколько!

Из разговора за столом (звукозапись 1977 года):

Паршина: «Получили твою радиограмму, которую ты с парохода тогда, нет?».

Хургес: «Получили…» (общий смех).

Паршина: «А маме не успели передать?».

Хургес: «Не маме. Сталину и Ворошилову».

Паршина: «Нет, ты в конце «прощай мама» прибавил!».

Хургес: «Не-е-е-е-т, это брехня… Кто это сказал?!».

Паршина: «Да Артур сказал!».

Хургес: «Не-ет, не-е-ет. Пусть он не брешет! Никакой «мамы» не было!..» (шум, смех).

Из дневника А. Спрогиса: «1 декабря (продолжение). Утром зашли в порт Картахена. Началась выгрузка. Вечером уехал на машине в Валенсию».

Москва, 1985

Динамит для сеньориты

Из предисловия К. М. Симонова

В тридцать шестом году, когда происходило все то, о чем вы сейчас прочтете, не было этого дома, в одной квартире которого мы сидим сейчас втроем с Елизаветой Паршиной и Артуром Спрогисом.

Не было ни этого проспекта, ни всего этого района, застроенного новыми и новейшими домами. Другой была Москва. И мы все тоже были другими. Елизавета Паршина была совсем девчонкой, студенткой института иностранных языков; я учился на третьем курсе Литературного института. Артуру Спрогису, хотя и старшему из нас, тогда тоже было всего-навсего тридцать, а не под шестьдесят, как теперь.

Я, как и многие сверстники тогда, в тридцать шестом, мечтал поехать в Испанию. Но мне это тогда не удалось. Война пришла в мою жизнь на три года позже и совсем в другом уголке земли – в Монгольской пустыне. А у этих двоих, сидящих сейчас передо мною товарищей – у них вышло: они поехали в Испанию.