Экстрасенс - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 53

– Ну добро, тогда проверьте еще десяток, а потом сосчитайте всю сумму. Ты их пересчитывал, там куклы не было? – снова заволновался директор.

– Дважды пересчитал, – признался Николай.

– Ой, Николай Николаич, ну, подставляешь ты меня!

Минут через сорок, после препирательства бухгалтерши с директором насчет того, надо ли ей оформлять приходный ордер и как это лучше сделать, они тронулись в путь. Впереди ехала бухгалтерша при деньгах и охранниках, следом в «Волге» на заднем сиденье – директор с Николаем.

– Приказ о твоем назначении завлабом лежит у меня на столе, – говорил тихо, доверительно Чекмезов. – После обеда народ получит деньги, а вечером ко мне заходи. Поговорим о подробностях.

Они в это время проезжали как раз мимо той трансформаторной будки, железные двери которой Николай завязывал буксирной веревкой, когда они вместе со странным попутчиком Алексеем закрывали там двух неудачников бандюганов. Теперь двери будки были слегка приоткрыты. И Николай вспомнил, что поблизости, где-то сбоку от дороги, странный попутчик закопал «Калашниковы». Но сейчас, слава Богу, все было засыпано свежевыпавшим снегом.

Слух о том, что Горюнов сумел отыскать сбежавшего директора школы и вытряс из него деньги, по институту распространился мгновенно, как только бухгалтерша, сопровождаемая охранниками, скрылась в своем кабинете. Вероятно, она и приложила свою руку, а точнее, телефонную трубку к скорости разбегания этого слуха, потому что директор был молчалив, как глыба. Но стоило бухгалтерше звякнуть двум-трем подругам о благополучном прибытии долга, как через полчаса уже знали все.

Николай Николаевич превратился на некоторое время в героя. С ним здоровался, ему улыбался каждый, кто встречался в длинном институтском коридоре. Некоторые подходили и, понимающе улыбаясь, спрашивали:

– Слушай, о подробностях я не говорю, но ты ему хоть рожу начистил?

– Ну что ты, – отвечал Николай Николаевич, – мы же воспитанные люди!

– И он тебе так сразу выложил? Всю сумму? У него там банк, что ли?

– Этого я не знаю. Я ему позвонил, он принес деньги и извинился. Да, забыл: и просил передать привет мурманчанам.

О подлинных подробностях и в самом деле лучше было помалкивать. Это он знал сам, об этом сказал и директор, когда шофер подвозил их уже к институту:

– Я не спрашиваю, как ты это сделал, и даже не хочу об этом знать. И никому об этом знать не нужно. Для твоей же пользы. Сделал, и молоток!

Поэтому, хотя в героях ходить было приятно, Николай Николаевич предпочел выглядеть идиотом.

В героях Горюнов уже походил несколько месяцев назад. Это был день, когда Михаил делал отчет на расширенном ученом совете, что по сути было репетицией защиты докторской диссертации. Пикантность ситуации придавало то, что истинный автор работы находился здесь же. И об этом знали или по крайней мере догадывались все присутствующие.

После освобождения и возвращения в институт Николай Николаевич полтора года проторчал в Беленцах, где ему с семьей выделили однокомнатную квартиру взамен той двухкомнатной, которая уплыла, пока он находился на химии. Но он был рад и этому. На зиму оставаться в Беленцах никому не хотелось: кругом голые снега и серое унылое море, даже медведи не воют. И когда Николай Николаевич попросился у директора в это автономное научное плавание, тот был только рад. Лаборатория помещалась в соседнем здании, все равно что в собственной квартире. Поэтому Николай работал целыми сутками, прибегая домой перекусить. А Димка и Вика, гуляя по единственной и не слишком длинной тропе, по нескольку раз в день забредали на его рабочее место.

Они прожили вместе две полярных зимы и одно лето, когда солнце почти не заходило целый месяц подряд. И Николай, заслышав издалека голоса жены и сына, часто думал, что лучшего времени у него в жизни не было. Он беспокоился лишь за Вику, за ее питерскую работу. Но там, в ее информационном центре, для Вики стойко держали место, деля ее зарплату между сотрудниками. И если бы они сдуру не переехали в Мурманск, возможно, что и Димка бы не заболел.

Но они переехали, точнее, переплыли вместе с немногими вещами на катере, а скоро Николаю пришлось срочно отправлять жену с сыном в Питер. Приступы астмы у Димки начались неожиданно и сразу были очень тяжелыми. Тут уж стало не до колебаний. Напуганные, они попрощались в аэропорту, а оттуда Николай приехал прямо на ученый совет. И сел на свободный стул у двери. Однако чувствовал, что все собравшиеся время от времени поглядывают на него с особой значимостью.

Иннокентий на трех досках развесил схемы и графики, которые когда-то в творческих муках и поисках выстраивал Николай. Иннокентий перерисовал их цветной тушью на большие листы, и выглядели они впечатляюще. Что-что, а перерисовывать графики он умел классно. Зато не мог складно выступить перед аудиторией, даже прочесть написанное. Читал он плохо, почти по складам, часто путая ударения. И когда Николай делал за него кандидатскую, он неделю заставлял Иннокентия репетировать доклад. Теперь же такого репетитора не было. Поэтому уже на первой части доклада в аудитории повисло мучительное напряжение.

– Господи! Скоро это кончится? – громко простонала дама из отдела физиологии.

И это послужило сигналом, все завздыхали, заерзали, зашептались. А Иннокентий, словно не замечая этого, продолжал тянуть свою вязкую, как жевательная резина, речь. Николай же, слушая его, в очередной раз страдал: то, что ему было дорого, на его глазах затаптывалось и загаживалось.

Когда Иннокентий замолк, ему никто не хотел задавать вопросов. Наконец, чтобы перебить неприличную паузу, кто-то из зала спросил о причине несхожести разнотемпературных кривых. Это явление Николай как раз и объяснял в тех статьях, которые они с Фогелем должны были напечатать. Но странно, что Иннокентий, переписавший их на свой лад, так ничего и не понял.

Он забегал от одного листа к другому, начал что-то сбивчиво отвечать, запутался и, тыча указкой в одну кривую, говорил совсем о другой. Когда ему указали на эту ошибку, снова стал суетливо тыкать указкой, и опять невпопад.