Самоцветные горы - Семенова Мария Васильевна - Страница 66

“Да она ж у меня рожать примется прямо в телеге!..” – не на шутку испугался свирепый старый надсмотрщик.

“Справишься...” – был ответ. Конопатая благополучно произвела на свет сына, ни с кем в деревне не спуталась, Гвалиоровы родители звали мальчика внуком, а он их – дедушкой-бабушкой. Девка же всякий раз присылала ему с дядей отменно тёплые, любовно связанные шерстяные носки. Кажется, она его ждала, дурёха. Гвалиор не очень-то расспрашивал о ней и о сыне. Он не собирался возвращаться туда.

Но почему с тех же самых пор, как ему начал сниться давно погибший приятель, он и о конопатой повадился вспоминать всё чаще и чаще?..

– Кажется, мне снова повезло, – сказал Волкодав. – Опять я был у тебя в руках... И опять ты меня не убил.

Они с Винитаром стояли на пустой, далеко видимой в обе стороны дороге. Винойр держался поодаль, присматривая за двумя конями: Сергитхаром и серым. На сером обратно в Саккарем поедет молодой кунс. “Конь мне больше не нужен...” – сказал Волкодав.

– Но ты знай, что мы с тобой ещё встретимся, – негромко проговорил Винитар. Его лицо было, по обыкновению, бесстрастно, но глаза улыбались. Невесело и очень тепло.

Может быть – в другой жизни... – подумал Волкодав, но вслух ответил:

– Я был в твоей стране, теперь твой черёд приехать в наши края. – И добавил: – Вместе с кнесинкой Елень.

– Когда нас поженили, – качнул головой Винитар, – я был Стражем Северных Врат. А теперь я вождь без племени и кунс без корабля.

– У вас есть вы сами, неужто этого мало?.. – сказал Волкодав.

Винитар вздрогнул... А Волкодав отошёл от него к Эвриху и прицепил поверх кладей вьючной лошади свой заплечный мешок. Он оставил при себе лишь оружие, кремень с кресалом да тёплый старый плащ на сером меху. Книги, одна из которых так и осталась непрочитанной, теперь только отяготили бы его. Между книгами лежал и замшевый мешочек с сапфировым ожерельем. Уж кто-кто, а Эврих рано или поздно доберётся до беловодского Галирада.

Сколько всего я собирался рассказать тебе, Эврих... И не рассказал!

– А ты знаешь, кто нынче в свите у старика Дукола? Личным телохранителем?.. – плохо справляясь с прыгающими губами, выговорил аррант. – Слепой Дикерона, вот кто! Метатель ножей!.. Ты хоть помнишь его?

– Как же, – кивнул Волкодав. – Ещё бы не помнить.

И тебя ни о чём толком не расспросил... Эврих мрачно предрёк:

– Он никогда мне не простит, что я тебя не привёз!

Венн развёл руками:

– Ну... отобьёшься как-нибудь. Ты кан-киро, надеюсь, не совсем позабыл?

Эврих промолчал, лишь в глазах билось безнадёжное: “Во имя замаранных ягодиц Прекраснейшей, поскользнувшейся у родника!.. Ну вот почему, когда совершается расставание навсегда, вместо самого важного только и приходит на ум какая-то чепуха?..”

Винойр не смотрел на венна, старательно отводил глаза. Вчера, когда Ксоо Тарким прочитал письмо чирахского вейгила, пересчитал деньги и на руке шо-ситайнца расклепали цепь, парень умудрился почти сразу едва не поругаться с Наставником. Он принялся подбивать Волкодава освободить весь караван. Оказывается, он уже прикинул, что даже вдвоём они легко совладают с надсмотрщиками, Харгелла убьют насмерть его же палкой, а Таркима привяжут к хвосту пегой кобылы: “Там такие люди, Наставник!.. Некоторые, да... верёвка плачет... но остальные! Кто задолжал, кто слишком богатому в обьиной драке ухо расплющил...” – “Нет”, – сказал Волкодав. И не пожелал объяснить причину отказа. С этого времени Винойр держался с ним очень почтительно, но отстранённо.

О том, что они расстаются, Волкодав удосужился объявить только сегодня утром, когда заливали костёр. “Куда собрался-то? – вновь, как когда-то, спросил язвительный Шамарган. – Домой к себе, что ли, надумал через горы махнуть?..” Венн подумал и кивнул: “И так можно сказать...”

Винойр вдруг бросил поводья обоих коней, подбежал к Волкодаву, и они обнялись.

– А мне ты ничего не скажешь, венн? – хмуро и зло спросил Шамарган. Волкодав ответил не сразу, и лицедей почти выкрикнул: – Ну да, что со мной говорить, я же дерьмо!.. Да!.. Дрянь, дерьмо, мусор!.. Меня, младенца, нашли нищие, искавшие поживы в куче отбросов!.. Вот!.. У меня не было родителей, я никому был не нужен!.. Я решил отомстить и пошёл к служителям Смерти... Я думал... неважно, что я думал... нас с напарницей послали в Кондар, истреблять какую-то танцовщицу... повинную только в том, что не захотела причинять своими плясками гибель... Там мою напарницу загрызла сторожевая собака, а я... я вроде понял... Я попал к Хономеру, я думал... Э, да что со мной рассуждать, я же мусор, и место мне на помойке! И он рванулся было прочь, налаживаясь куда-то бежать. Волкодав придержал его за плечо. Глупый ты, парень, хотелось ему сказать. Чего ради мечешься? Чего ищешь по разным храмам такого, чего в тебе самом нет?.. Ты же поэт, дурачок. На что тебе вымышленные отцы? У тебя и так звание повыше любого, которое могут дать люди...

Он сказал:

– Ты называл себя сыном Тразия Пэта и жаловался, что не умеешь даже зажигать огонь... На самом деле ты умеешь. Смотри, это же так просто...

Он опустился на корточки, и его ладонь зависла над кучкой сухих веточек и травинок. Мгновенное напряжение всего тела, едва заметное движение... и над кучкой заплясал сначала дымок, а затем – весёлые язычки, почти невидимые при ярком дневном свете.

Когда Шамарган наконец поднял глаза, Волкодава рядом с ним уже не было.

Теперь Эврих хорошо понимал, что означали слова венна, сказанные несколькими днями раньше:

“Как бы ты отнёсся, брат, если бы я... – тут он чуть помялся, – ...если бы я вручил тебе месть?”

На самом деле он хотел сказать “завещал”, но пожалел, остерёгся пугать. Эврих же не сообразил, что к чему, и привычно насторожился:

“Какую-какую месть?..”

Воображение уже рисовало ему всякие ножи, воткнутые в спину, и прочие варварские штучки... Стыдно было теперь даже вспомнить об этом.

“Месть, которую я не могу исполнить, а ты можешь, – терпеливо пояснил Волкодав. – Есть в Аррантиаде один... Кимнот Звездослов. Книжки пишет сидит. Настоящей учёности в нём на ломаный грош, зато есть другая способность, более важная: убеждать вельмож и правителей, что только он – самый знающий и разумный и слушать надо только его. А тех, кто осмеливается противоречить ему, – на каторгу отправлять”.

“Попадались мне его „Двенадцать рассуждений", – ответил Эврих не без некоторой осторожности. – Я не стал их читать. Сплошное самовосхваление... Оно не показалось мне интересным”. “Ты когда-то оценил мой выговор и спросил, кто научил меня аррантскому языку... Его звали Тиргей Эрхойр, и он составил бы славу аррантской науки, если бы не зависть Кимнота. Я крутил с ним ворот в Самоцветных горах. Он был моим учителем. Потом он погиб”. “И ты хочешь, чтобы я...” “Да. Таких Кимнотов надо по ветру развеивать. Мелкими брызгами... Я думаю, ты и один с ним справишься, хотя ты не подземельщик, а лекарь. А уж если ты разыщешь Зелхата...” Эврих встрепенулся: “Зелхата? Ты тоже полагаешь, он жив?” “Я почти уверен”, – кивнул Волкодав. Эврих преисполнился вдохновения: “Так это не месть, друг варвар! Это святой бой с пустомыслом, чьи писания и злые дела оскорбляют саму сущность науки!”

“Не смей называть меня варваром!” – сказал Волкодав...

...И вот Эврих ехал по невольничьему тракту назад, и седло под ним состояло из одних жёстких углов, а ноздри забивала поднятая копытами пыль, не торопившаяся оседать в стоялом предгрозовом воздухе. Его не оставляло чувство, будто он сделал – или делает, или собирается сделать – какую-то большую ошибку. Какую?.. Мысли о мести заставили его вспомнить кое о чём, и он направил своего мерина поближе к серому Винитара:

– Хочу с тобой посоветоваться, сегванский кунс, ведь ты мореплаватель...

Винитар церемонно наклонил голову:

– Я слышал от людей, вы, арранты, лишь немногим уступаете нам в море... – В устах жителя Островов это была наивысшая похвала. – Но если могу чем-нибудь помочь, спрашивай.