Самоцветные горы - Семенова Мария Васильевна - Страница 53

А если есть настоящие провидицы, немедленно появляются и поддельные, стремящиеся нажиться на своём мнимом даре и на доверчивости приезжих. И не так-то просто бывает отличить одних от других.

При виде конного воина гадалки наперебой принялись окликать его, на всевозможных языках Предлагая истолковать будущее, приворожить красавицу, отвести вражескую стрелу. Одна потрясала священными табличками – глиняными лепёшками с выдавленными на них письменами. Другая подбрасывала железный горшок, внутри которого с удивительно красивым звоном перекатывались гадательные фигурки. Третья намекала на тайные знания древнего народа меорэ, четвёртая загадочно поглаживала череп с непропорционально большим лбом и глазницами... Винитар понял: его приняли за чужеземного наёмника, сошедшего на чирахский берег в поисках ратного счастья. Он остался равнодушен к призывам гадалок, ибо уважал как истинный лишь свой, сегванский, неведомый здесь способ прорицания будущего, – при помощи вязального крючка и трёх морских камешков, как показывала ему когда-то бабка Ангран. Его взгляд остановился лишь на одной женщине. Сперва она показалась ему глубокой старухой, но он тут же понял, что ошибался, и сердце ёкнуло: воистину так могла бы выглядеть его мать, если бы не умерла годы назад!.. Это видение, впрочем, тоже оказалось простой игрой тени и косого послеполуденного света. Ведь не могла же, в самом деле, маленькая темноглазая и темноволосая женщина, вдобавок улыбчивая и полнотелая, хоть как-то походить на его мать, от которой он унаследовал и волосы, и глаза!..

Женщина молча сидела на старом-престаром коврике, таком ветхом и драном, что было не вполне ясно, зачем вообще он ей нужен, – ведь мягкости в нём уж точно больше не было никакой, – и смотрела на Винитара. Молодой кунс остановил коня. Его рука потянулась к поясу, разыскивая кошель. В кошеле у него лежало несколько серебряных монет из запасов Волкодава. Винитар не просил их у него, это венн за столом пододвинул ему горсть денег, сказав просто: “Возьми”. Кунс нащупал два самых крупных сребреника и бросил их женщине. Одна – и более здравая – часть его разума отчётливо понимала, что он делает глупость. Ему, оставшемуся без гроша, купили прекрасную лошадь и ещё дали денег, а он вздумал тратить их... вот таким образом. Но другая часть его существа – и он склонен был прислушаться именно к ней, – не менее убеждённо твердила, что женщина, награждённая от Богов хотя бы мимолётным и неверным сходством с его матерью, не должна, просто не имеет права сидеть на голых камнях, а значит, брошенные монетки некоторым образом оказывались посвящены памяти умершей, стало быть, потрачены самым благим и правильным образом...

И плевать, что якобы нищая гадалка вполне может оказаться собственницей богатого дома, вышедшей облегчать кошельки таких, как он, доверчивых простаков...

Женщина между тем ловко поймала брошенные сребреники подолом, украшенным разноцветными заплатками, и улыбнулась:

– О чём же рассказать тебе всю правду, сынок?

– Ни о чём, – ответствовал Винитар. – Купи себе, мать, новый коврик или подушку.

– О! Так я и сделаю, – обрадованно отозвалась уличная гадалка. – Но мой нынешний коврик столь долго странствовал вместе со мной, что я вряд ли решусь просто взять и похоронить его в мусорной куче. Окажи ему честь, сынок, присядь на него вместе со мной!

И Винитар, к своему некоторому удивлению, обнаружил, что соскакивает с седла и в самом деле опускается рядом с женщиной на продранный коврик. Жеребец изогнул шею посмотреть, чем занят всадник, но с места не двинулся.

– Никуда не денется твой Серги, – сказала женщина Винитару, и тот вздрогнул от неожиданности. Он не называл коня по имени так, что она могла бы услышать, и отлично помнил об этом. От женщины не укрылось его замешательство, и она шутливо погрозила ему пальцем, а потом взяла за обе руки: – Не обременяй себя слишком многой задумчивостью, сынок, и не противься течению жизни. Ты опытный пловец и знаешь, что она всё равно протечёт так, как ей будет угодно... Верно, ты вождь племени, бросившего родной остров и живущего в чужом краю, захваченном без правды и чести, так что мало кто из соседей вас любит... А теперь ты остался вовсе один, даже без ближней дружины и корабля. Ну и что с того, мальчик? А она кто?.. Верно, кнесинка и дочь кнесинки, но тоже семь лет уже не видела стен своего Галирада, и жизнь там успела далёко утечь без неё и помимо неё...

Винитар остолбенело внимал. В некоторый миг ему померещился вязальный крючок, лежавший на коленях у женщины. И три разноцветных камешка, брошенные на старый коврик. Он моргнул, и наваждение рассеялось. Но голос матери продолжал звучать:

– Вы с ней оба – как лягушки на сарсановых листах, плавающих в болоте: каждый на своём... и оба голые. И оба думаете, что вам нечего предложить друг дружке, но как же вы заблуждаетесь, глупенькие! У вас есть вы сами, неужто этого мало?.. А потому слушай меня внимательно, сынок, и памятуй крепко. – Тёмные глаза женщины вдруг стали необыкновенно глубокими и воистину заслонили для Винитара всю суету улицы, и в них снова мерцала всё та же синева беспредельного океана, а выкрики гадалок, ловивших уже другого прохожего, отдалились в иную вселенную и замолкли. – Памятуй же, – в полной тишине продолжала его странная собеседница. – Когда тот, кого ты называешь врагом, хотя был бы рад назвать братом, скажет тебе: “Ступай к ней! Меня же оставь, у меня другая дорога”, – сделай по его слову и не горюй оттого, что не превратил его дорогу в свою. И наградой тебе будет отступивший разлив Сиронга и корабль, поднимающийся с низовий, а на нём – все, кого ты думаешь, что потерял... и даже с прибытком.

Винитару сразу захотелось расспросить провидицу о сотне вещей скопом, но услышанное потребовало нескольких мгновений даже не на обдумывание, нет, просто на то, чтобы как следует ощутить, осознать... когда эти мгновения истекли и он поднял глаза, то успел увидеть лишь штопаный подол, мелькнувший и исчезнувший за дальним углом. Женщина унесла даже коврик, ни дать ни взять каким-то образом выдернув ветхую рванину из-под колен Винитара, причём он умудрился не заметить движения. Винитар сразу поднялся и последовал за гадалкой, ведя коня в поводу. Но за углом открылся лишь узкий замусоренный тупичок, в котором никого не было видно.

– Ты изменился, брат мой, – сказал Эврих Волкодаву. И, пока тот силился сообразить, в какую именно сторону, продолжал: – Раньше ты был просто воином из породы непобедимых. А сейчас... Помнишь, как ты нанимался вышибалой в трактиры? Если бы ты оказался вынужден зарабатывать этим теперь... Я думаю, тебе не пришлось бы трудиться, выбрасывая за порог разбушевавшихся пьяниц. И не потому, что их скоро начала бы отпугивать твоя слава. Нет! Их с самого начала просто некоторым образом миновала бы мысль о корчме, где ты состоял бы на службе. Каждый из них по самой обыденной причине просто отправился бы шуметь в какое-нибудь другое заведение. Знаешь, как это бывает? Человек вдруг испытывает необъяснимое желание отойти от скалы. И тут с неё вниз падает камень. Вот и с тобой то же... Что ты так на меня смотришь?

Волкодав как раз вспоминал нарлакский город Кондар, “Сегванскую зубатку” и буйного вельможу, заслужившего прозвище Беспутного Брата. Воспоминание было не из тех, которыми венн мог по праву гордиться. Поэтому ответил он так:

– Жду, когда ты меня варваром назовёшь. Эврих засмеялся, но довольно странно, почти со всхлипом. Он сказал:

– Я всё как следует поверить не могу, что встретил тебя... Наверное, поэтому мне и кажется – вот сейчас моргну, а тебя уже и нет рядом со мной!

Может, так оно и вправду случится, подумал Волкодав, но говорить об этом вслух ему не хотелось, и он промолчал.

Был поздний вечер, и понемногу начинал моросить дождь. Луна мутно-жёлтым пятном пробивалась сквозь облака, другого света не было – масляные светильники в Чирахе покамест появились лишь на причалах да возле дома вейгила. Эврих же с Волкодавом шли по одному из бесчисленных петлистых заулков, медленно, исподволь подбираясь к дому почтенного мельника Шехмала Стумеха. А где-то в стороне от них, теми же заулками, но иными путями, плутал некий сегван, определённо опрокинувший в “Удалом корчемнике” несколько лишних кружек и подзабывший, на котором постоялом дворе лежали его вещички. По крайней мере, должен был плутать. Винитара они не видели с самого заката.