Самоцветные горы - Семенова Мария Васильевна - Страница 46

Тервелг с отцом шли впереди всех и на руках несли образа, завёрнутые в чистую, новенькую, нарочно вытканную холстину. Не от дождя! – дождь, равно как солнце и снег, маронговому лаку был нипочём, – но по той же причине, по которой правителю всюду стелют под ноги ковёр и даже под сводами тронного чертога водружают над головой балдахин. Всё это ради того, чтобы не рассеялась, не смешалась со стихиями драгоценная благая сила вождя, а с нею счастье народа. Вот и образа до поры до времени, до прибытия в храм, укрывались от земли и от неба и в особенности от людских глаз.

Следом за двоими резчиками важно выступали уличанские старосты Тин-Вилены. От Горбатой улицы, от Железного ручья, от Маячной дороги и даже от Селёдочного тупика. Все разодетые, точно на свадьбу, при посохах для важности.

Хономер с непокрытой головой вышел навстречу. Когда шествие приблизилось и остановилось, а народ перестал плясать и сгрудился вокруг, Избранный Ученик опустился на колени. Он поцеловал сперва дорогу, по которой припожаловала новая святыня, потом коснулся губами краешка полотна. Жрецы во главе с Орглисом, выстроившиеся полукругом у него за спиной, негромко запели. Сияющий и зрячий Тервелг переместил руки, высвобождая полотно, и домотканая пелена сползла, являя взорам то, что до сих пор скрывала.

С небес, вроде бы совершенно не грозовых, ударила неслышимая молния, и Хономер утратил способность осознавать окружающий мир. Боги-Близнецы смотрели на него с деревянного, искусно вырезанного щита, и не подлежало сомнению, что это были именно Они, Близнецы. Как и то, что резцом юного мастера водило чудесное вдохновение свыше. Но вот лики были такие, каких Хономер за всё время своего служения ни разу ещё не видал. Старший оказался суровым и бородатым, с пристальным взглядом неулыбчивых глаз, и волосы у него были почему-то заплетены в две косы на висках, а лицо, неизменно и обязательно изображаемое юношески чистым, было попятнано на левой щеке то ли прожилкой древесины, то ли слегка намеченным шрамом, и длинный клинок, всегда носимый у пояса, висел за плечом и тоже казался очень знакомым, и... что там за резковатая линия пролегла в прядях волос, уж не тень ли маленького крыла?..

А Младший, кудрявый, в лёгкой аррантской рубашке и просторном плаще, свободной рукой бережно прижимал к груди несколько свитков и книг. То ли спасал их откуда-то и от кого-то, то ли радостно нёс показать людям, то ли готовился вписать на чистые листы только что почерпнутую премудрость... Резные лики, опять-таки против всякого обыкновения, не были обременены ни малейшим намёком на сходство. Но некоторым образом это всё равно были братья. И более того – близнецы. С первого взгляда свидетельствовала об этом зримая Правда превыше всякой внешней похожести... И они протягивали Хономеру хрустальную чашу, исполненную в виде двух сложенных вместе ладоней. Влага для омовения и очищения? Горсть воды – припасть жаждущими губами?.. Слёзы о несовершенстве этого мира, к которым он мог добавить свои?..

А ладони, составлявшие чашу, благодаря мастерству резчика ещё и принадлежали женщине, стоявшей за Братьями. Женщина обнимала и заключала Их в себя так, как материнское сердце сквозь годы обнимает и хранит выросших сыновей. Никто ещё не дерзал изобразить рядом с Близнецами Их Мать... Она тоже смотрела на Избранного Ученика, и в её глазах ему немедленно померещилась укоризна.

“Ты провинился, Хономер...”

И, уж конечно, совсем не случайно за спинами всех троих высился одетый снегами гигант – Харан Киир, прозванный Престолом Небес, а всё вместе было обрамлено зыбкими очертаниями совсем уже запредельной и непостижимой фигуры, коею мог быть единственно сам Предвечный и Нерождённый. Ему тоже до сих пор никто не пытался придать видимый облик. Но было очевидно – начни исправлять, приводить в соответствие с прежними установлениями, убери хоть что-нибудь – и от явственного дыхания чуда не останется и следа. И сделается окончательно ясно, что не образа были неправильными и не их нужно было менять... И ещё. Доколе со Старшим Младший брат разлучён, в пустых небесах порожним пребудет трон. Слова древнего пророчества Хономер помнил с самого детства. Так вот: Тервелг не позаботился украсить свою работу буквенной вязью. Что это – непростительная забывчивость?.. Ещё одно отступление от установлений?.. Но, если верить созданным им образам, небеса и небесный престол с некоторых пор отнюдь не пустовали, а значит, настало время новых пророчеств...

“Святы Мать Земля и Отец Небо, – явились неведомо откуда и запросились на уста слова небывалой молитвы. – Святы дети их, Люди. Свято всё дышащее и живое...”

Дивные образа смотрели на Хономера. Хономер, замерев, стоял на коленях и тоже смотрел, смотрел, смотрел...

5. Доказательство невиновности

Путь “за Челну, на кулижки”, что насоветовал Оленюшке премудрый слепой Лось, оказался именно таков, каким и следовало быть пути в подобное место. А именно – далеко не прямоезжим.

И Крупец, на чьём берегу обитали гостеприимные Зайцы, и Ель, вдоль которой, собственно, располагались обетованные кулижки, были правыми притоками великой Светыни, – текли с севера, из самого сердца бесконечных веннских лесов. Однако попасть с одной реки на другую было не так-то легко.

О том, чтобы идти туда сухим путём, “горой”, как выражались венны, и речи не шло. Водоёмины Крупца и Ели ко всему прочему разделял изрядный сопочный кряж, называвшийся Камнб. Этим словом венны искони обозначали всякие порубежные урочища и в особенности межи, отмеченные камнями. Так что кряжу размером со. всё государство Нардар, изобилующему скальными обрывами и гольцами, оно подходило как нельзя лучше. Камно считался едва проходимым, и не просто из-за близости заповедного края у реки Ель. Кто бывал там (а бывали немногие), те рассказывали, что и без неведомых сил, норовящих исполниться против пришельца, запросто можно шею свернуть, а уж узлы какие с собой тащить, хоть ту же добычу, – вовсе погибель. То есть ни Шаршава, ни Оленюшка, ни молодая Заюшка никаких чащ отроду не боялись и уж кряж бы как-нибудь одолели. Но с двоими грудными детьми в такой путь отправляться – только от смерти спасаясь. Зачем зря ноги стаптывать, если можно добраться на лодке?

В лесном краю река – первейшая дорога. Даже загадка есть: “По какой дороге полгода ездят, а полгода плавают?” О ней сказано, о реке. Вот только иная такая “дорога” в своём зимнем обличье гораздо покладистее, чем в летнем. И к матушке Светыни это относится в самой полной мере, какая только бывает. Если в своём нижнем течении, в землях сольвеннов, она делается степенной и годной для плавания не только по течению, но и против, – то здесь, в верховьях, её воды несутся могучей стремниной, пересечь ещё кое-как можно, но подниматься – не одолеешь ни под парусом, ни на вёслах. Разве берегом добредёшь, ведя лодку на клячах. Так ведь и берег таков, что далеко, не всюду пропустит...