Право на поединок - Семенова Мария Васильевна - Страница 6

Когда он поднялся, его трясло от ярости и унижения.

– Ты – гость! – выкрикнул он, сметая с волос и одежды сухие былинки и нашаривая сбившиеся за спину ножны. – Ты – гость и только потому еще жив!..

– Гости разные бывают, – сказал Волкодав. – А за меч лучше не берись, – порежешься ненароком...

Как и следовало ожидать, Асгвайр тотчас рванул из ножен клинок и устремился прорубать путь на свободу.

...С тем же успехом. Когда он выпутался из кучи соломы и снова встал на ноги, венн держал отобранный меч на ладонях, рассматривая длинное лезвие.

– Жаль, – сказал он. – Дураку достался. Асгвайр помнил только неожиданную боль, вывернувшую запястья, и то, как помертвевшие пальцы разжались сами собой. Позднее он сообразит, что венн мог без большой натуги смахнуть ему голову с плеч его же мечом. Но пока было не до того.

– Отдай!.. – взвился он, в третий раз бросаясь на Волкодава.

Тот едва обернулся навстречу. Рука, метнувшаяся к мечу, была поймана за мизинец. И Асгвайр заплясал на цыпочках, судорожно хватая ртом воздух. Когда Великая Мать, Вечно Сущая Вовне, создавала боль, Она наделила ее свойством остужать самый яростный норов.

– Уймись! – сказал Волкодав, осторожно укладывая бортникова сына в траву. – Не в том счастье!

Он положил отнятый меч и выпустил Асгвайра. Мальчишка мгновенно вскочил, подхватил оружие, бегом промчался через двор и скрылся за домом. Волкодав досадливо покачал головой и подумал о том, что рановато выпустил парня. Он хотел кое-что посоветовать непоседе. Но теперь не ловить же его.

– Все-таки ты был не прав, – сказал ему Эврих, когда они уже шли лесом, забираясь все выше в предгорья. Каменистая крутая тропа, по которой даже в самом начале трудно было бы проехать, вилась берегом речки. Речка называлась по-сольвеннски, просто и понятно: Бурлянка.

Я у тебя, подумал венн, никогда прав не бываю. Вслух он этого говорить, конечно, не стал, а Эврих продолжал свою мысль:

– Ты унизил его, и разве он стерпит? Теперь он точно из дому побежит, чтобы всем доказать. Нет, друг варвар, кулаками – это не вразумление.

– А ты где был, умный? – огрызнулся Волкодав. Он не терпел, когда аррант называл его варваром. К тому же и кулаков он в ход не пускал. УЖ Эврих-то мог бы заметить. Однако в словах арранта содержалась толика правды, и это особенно злило. – Вот и объяснил бы ему, коли я не умею!

– А то стал бы он меня слушать, – хмыкнул Эврих. – Он же с вечера только на тебя и смотрел.

Волкодав промолчал. Возражать смысла не было. Если Асгвайр не вовсе дурак, он обдумает случившееся и сам все поймет. И останется дома. Потому что это очень плохо, когда внуки умирают не там, где умерли деды. И втройне плохо – идти искать славы, покупая ее убийством людей. Если уж так не сидится на месте и душа жаждет воинского служения – Галирад стольный под боком и кнес с дружиной, иди в отроки попросись. Может, возьмут... Спутаться с наемниками – наверняка себя погубить. Скверно, если он даже и такой простой вещи внушить юнцу не сумел...

И что терзаться? С чего он вообще взял, будто его каким-то боком касались дела Асгвайра и его семьи?.. Мало ли с кем на день-два сводила жизнь, чтобы тут же разлучить навсегда!

За горами лежал нарлакский город Конддр. Там тоже был морской порт, хотя и не такой большой, как в Галираде. Посуху через Засечный кряж ходили налегке и пешком. Те, кто путешествовал с имуществом и товарами, предпочитали трехдневное плавание по морю. Тропа лезла вверх по каменному склону, одетому шишковатой броней пестрых от лишайника валунов. Между валунами вгрызались корнями в твердь двадцатисаженные ели. Сквозь опавшую хвою по сторонам тропинки пробивалась кислица.

Выбравшись на гребень самого первого склона, Волкодав остановился подождать Эвриха и обернулся назад. Холмы предгорий катились вдаль, точно мягкие зеленые волны. Среди сплошных лесов блестели озера, струились, бурлили протоки. Волкодав нашел глазами озерко, возле которого стоял бортников двор, но ни дома, ни тына не видать было под густой сенью деревьев. А далеко-далеко за озерами и лесами изгибалась широкая отсвечивающая полоса. Великая Светынь, Мать-река всего веннского рода. Волкодав поклонился ей, простершейся у самого горизонта, потом посмотрел на запад. Там, за непроходимой прибрежной грядой, раскинулось тускло-голубое mope, сплошь усеянное островами. Утесистый кряж, окутанный дымкой, закрывал устье Светыни и город, раскинувшийся на берегу. Волкодав рассмотрел только видимый с огромного расстояния ровный каменный голец, воздетый в синеву, точно перст подземного чудища. Величественная башня, изваянная Богами. Туманная Скала.

Волкодав вздохнул и посмотрел туда, куда теперь лежал их с Эврихом путь. Круча подпирала кручу, одна обрывистей другой. Лес и камень, камень и лес – синевато-зеленые частоколы остроконечных хвойных вершин... В двух местах неслись вниз водопады, окутанные облаками переливчатых брызг... Восточнее, залитые ослепительным солнцем, возносились к небесам исполинские заснеженные хребты. Облачка, гулявшие над головой Волкодава, плыли в ту сторону и стайками собирались у колен великанов. Выше, словно растекаясь по невидимой тверди, струились, кутали ледяные плечи гор призрачные серебристые перья...

– Красота-то какая! – выдохнул Эврих, взобравшись наконец на гребень следом за венном. – До чего хорошо! Давай постоим немного, друг Волкодав!

Зрелище определенно стоило упоминания в только что начатых «Дополнениях». Как-нибудь так: «...на границе же сольвен некой и нарлакской держав находится большой горный край, именуемый Засечным кряжем. Он не обжит людьми и посещается только охотниками. Но путешественник, дерзнувший...»

Волкодав пробурчал нечто невразумительное, сел наземь и принялся рыться в заплечном мешке. Эврих укоризненно покосился на «варвара», отказываясь понимать, как можно оставаться глухим к чудесам и красотам Божьего мира. Зрелище заснеженных каменных громад должно было, по его мнению, возвышать и очищать душу, сообщая ей мысли о великом и вечном... Если, конечно, оная душа не вовсе обделена тонкостью и чувством прекрасного...

Знать бы тебе, что делается в этих горах, думал между тем Волкодав. Там, дальше к югу, где их называют Самоцветными за драгоценные жилы, выпущенные к самой поверхности по явному недосмотру Богов!.. Волкодав, спроси его кто, сказал бы, что хуже гор места на свете быть не могло. И причины для такого суждения у него были самые веские. Он не очень-то рассказывал Эвриху о семилетней вечности, проведенной в каменных недрах, на самой страшной каторге населенного мира. Он вообще рассказывать о себе не любил. Тем более что и хвастаться в прожитой жизни было особенно нечем...

Ученый аррант вдруг воздел руки и торжественно продекламировал:

Снежные пики Земли, озаренные солнца лучами, Суть отраженья Горы, что воздвигли бессмертные Боги Славным седалищем Света при самом начале творенья, – Неба вершины, духовным провидимой оком!

Чтение предназначалось грубому варвару, чей разум Эврих не терял надежду облагородить. Волкодав не собирался ему говорить, что мог бы наизусть продолжить классическую поэму. Он запомнил ее там же, на руднике. Ее очень любил его напарник, с которым они, прикованные к одному рычагу, крутили в подземелье ворот.

Волкодав стянул кожаные завязки мешка, поднялся на ноги и хмуро буркнул:

– Пошли!