Право на поединок - Семенова Мария Васильевна - Страница 48

– Это мой телохранитель.

Хозяин прилавка понимающе кивнул, сказал, что ученому человеку в наше время иначе никак, и перестал обращать на Волкодава внимание. Довольно долго венн терпеливо слушал их разговор, потом тоже стал рассматривать книги. Зелхат из Чирахи, – неожиданно разобрал он на одном затрепанном корешке и насторожился, как охотничий пес, почуявший дичь. Он отлично помнил рассказы Ниилит о соседе, ссыльном мудреце и великом лекаре по имени Зелхат. Того Зелхата, правда, прозывали Мельсинским. Девчонка говорила, до ссылки он жил в саккаремской столице и был ученым советником самого шада. Однако нищий зачуханный городишко, где выросла Ниилит, как раз именовался Чирахой. Волкодав рассудил про себя, что вряд ли в клопиной дыре обитало сразу два Зелхата, пишущих книги, и взял томик с прилавка. Если окажется, что это и впрямь тот самый мудрец, книжку надо будет купить. Какую бы цену за нее ни заламывали. Деньги дело наживное, их можно и заработать.

Он ведь так и не сделал Ниилит толкового подарка к свадьбе с Тилорном...

Волкодав открыл книгу. Он почему-то заранее полагал, что она окажется о лекарском деле. Какой-нибудь «Родник исцеления», о котором упоминала девчонка. Однако, к его удивлению, полное название Зелхатова труда оказалось длинное и заковыристое. По-саккаремски венн читал довольно медленно, но все же разобрал: Начертание стран, земель и народов, Зелхатом Отринутым в Чирахе на закате земных дней его составленное, сиречъ записанное со слов многих отважных и достославных людей, обозревших своими глазами отдаленнейшие края подлунного мира.

Начертание стран!.. Книга сулила оказаться еще полезнее, чем он ожидал. Не просто дорогим подарком для Ниилит. Тут и самому найдется что почитать!.. Волкодав перевернул страницу и тотчас уверился, что книга не поддельная. И дело было не в переплете из сарсана, водившегося только в саккаремских болотах. На листе красовалось одно из многих изобретений Зелхата: перечень глав с кратким обозрением каждой, да еще с указанием, где какую искать. Венн заглянул внутрь пухлого фолианта. Так и есть! Для облегчения поиска в углах страниц виднелись четкие цифры. Ниилит как-то рассказывала – это ее учитель первым придумал такие пометки; прежде в толстых книгах торчали десятки разноцветных закладок. Любопытство подвигнуло Волкодава заглянуть в самый конец, и он преисполнился благоговения. Двести пятьдесят четыре страницы!

Сколько мудрости надо в себе носить, чтобы воплотить ее в этакий труд!.. Он сразу вспомнил, что книг ничуть не меньшей толщины Зелхат написал еще не одну. И даже не две. Венн слегка огорчился, представив, что получилось бы, вздумай он сам однажды изложить какие-то свои мысли с помощью пера и чернил. Да... Были все же пространства, которых ему до скончания жизни не обозреть...

Мыш перелетел ему на запястье, понюхал пыльный пергамент и звонко чихнул, потом снова принялся рассматривать строчки. Он почти всегда так делал, когда хозяин брал в руки книгу. Наверное, зверек не терял надежды, что смешные маленькие таракашки, прятавшиеся внутри, однажды все-таки поползут.

Палец Волкодава заскользил по крохотным буковкам оглавления. Встретив упоминание о племени веннов, он почувствовал, как стукнуло сердце. Вот это было уже что-то новенькое. За три года он выучился читать и даже писать на всех языках, которые знал (если этим языкам была свойственна письменность), и добросовестно разобрал от корки до корки несколько книг. Но волноваться над чьими-то записями?..

Волкодав торопливо нашел в книге нужное место... И вот тут его ждало жестокое разочарование. «А еще повествуют о так называемых веннах, живущих в непроходимой крепи лесов, – писал великий Зелхат. – Мой достойный собеседник называл их наиболее дикими и грубыми из людей. И хотя я не одобряю и не придерживаюсь убеждения, будто один народ в чем– то уступает другому, следует все же...»

Читать дальше Волкодав не стал. Подобное чувство он испытал семь лет назад, когда вышел с каторги на свободу и впервые поднес к глазам зеркальце, желая посмотреть на собственное лицо. Он помнил себя улыбчивым ясноглазым мальчишкой. Из серебряного кружочка на него тяжелым, страшноватым взглядом смотрел матерый головорез, привыкший давать сдачи, когда жизнь его бьет...

Как гласила веннская пословица, нечего на зеркало пенять, коли рожа кривая. Волкодав вовремя вспомнил ее и поборол искушение немедленно положить книгу назад на прилавок. Он, правда, переменил мнение о ее подлинности и успел решить про себя, что торопиться с покупкой не стоило: книга все-таки была скорее всего поддельная. Кто-то воспользовался именем прославленного ученого, чтобы подороже продать собственные бредни. Ну не мог же, в самом деле, премудрый Зелхат написать подобную чушь?.. Тилорн, по крайней мере, никогда бы себе этого не позволил, а ведь Зелхат, если верить людям, был не глупее... Нахмурившись, Волкодав вернулся к оглавлению. И спустя некоторое время вновь перестал дышать. Одиннадцатый раздел книги обещал Замечания о горах вообще и сугубо о наипаче меж прочими удивительных, именуемых Самоцветными.

Дрогнувшее сердце пошло частыми глухими толчками. Волкодав сам потом не мог толком припомнить, как искал нужную страницу, – только то, что в это мгновение он успел твердо решить: покупаю. Поддельную там не поддельную. Покупаю и все. «Этот превосходящий всякое вероятие рассказ, – гласило начало одиннадцатой главы, – перенесен мною на долговечный пергамент со слов халисунца Синарка, проданного в подземные копи и выкупленного единоверцами из неволи...»

Дальше этих слов Волкодаву продвинуться не удалось.

– Я смотрю, – достиг его слуха веселый голос продавца, – ты так выдрессировал своего телохранителя, ученый собрат, что даже дикарь у тебя стал не чужд грамоты букв? Неужели эта обезьяна в самом деле умеет читать?..

Он говорил по-аррантски, на изысканном столичном диалекте, искренне убежденный, что понять его сможет только земляк. Волкодав бережно закрыл книгу и посмотрел сперва на одного, потом на другого. Я, значит, вам обезьяна. Лицо у него было деревянное, ничего не выражающее.

– Книга, которую ты листаешь, друг мой, вряд ли позабавит тебя, – уже по-нарлакски обратился к нему продавец. – Она слишком ученая. Вот, лучше возьми «Отверзение врат наслаждения, или Сто двадцать два способа восхождения по ониксовому столпу». Наемники часто платят мне вскладчину, чтобы я почитал из нее вслух, и неизменно остаются довольны...

– Да прочти ему что-нибудь, друг варвар! – засмеялся Эврих. – Иначе он не поверит!

А ты на голову встань и ногами подрыгай, мысленно ответил Волкодав, но вслух ничего не сказал. Я тебе не диковинная зверюшка, чтобы меня за деньги показывать. Он отыскал глазами пустое место, где среди теснящихся корешков надлежало красоваться переплету Зелхатова труда, дотянулся и молча вставил книгу на место. Потом повернулся к лотку спиной и начал, как полагалось телохранителю, обшаривать взглядом толпу.

– А говорить он у тебя умеет? – снова по-аррантски веселым шепотом осведомился торговец. Эврих неохотно отозвался:

– Умеет...

Они начали было снова беседовать, но разговор почему-то больше не клеился. Эврих отвечал односложно, а потом и вовсе раскланялся:

– Прости, любезный, мне пора.

Они двинулись прочь. Когда книгопродавец больше не мог их видеть и слышать, Эврих повернулся к Волкодаву и придержал его за руку.

– Друг мой, ну пожалуйста, не сердись! – проговорил он просяще, стараясь перехватить его взгляд. – Хочешь, вернемся и купим книгу, которую ты присмотрел?

Волкодав ответил ровным голосом:

– Нет. Не хочу.

Трактир назывался «Сегванская Зубатка», и вывешенная над входной дверью деревянная голова большой рыбы с преувеличенными зубами вполне соответствовала названию. Хозяин, правда, был не сегваном, а сольвенном, и звали его Стоум. Позже Йарра узнал, что это означало «умный, как сто человек». Брагелл с трактирщиком разговаривали на родном языке Стоума, который Иарра не понимал уже совершенно. Однако мальчик чувствовал, что сразу не приглянулся хозяину. Он попробовал посмотреть на себя как бы со стороны и решил, что Стоум, конечно, был прав. Это только отцу с мамой он был хорош всяким: и в синих пупырышках после целого дня на протоках, и в синяках, и шелушащимся после солнечного ожога. Кому еще мог понравиться немытый оборвыш, тощий, голодный, только отвернись – сейчас что-нибудь стибрит?..