Право на поединок - Семенова Мария Васильевна - Страница 111

Взгляд шанки, обращенный внутрь страдающего тела, понемногу вновь стал осмысленным. Раг неожиданно повела глазами:

– Ты умеешь все понять о ребенке... А самого главного не распознал... Я совсем недавно заплела одну косу... Год назад я была девственницей, сынок.

– Во имя всех Богов Небесной Горы!.. – не слишком искренне поразился Эврих, между тем как его руки продолжали свое дело. – Расскажешь мне, что за удивительная судьба так странно распорядилась тобой?..

Волкодав прекратил стучать топором и поставил котелок на два камня возле костра. Раг заметно успокоилась, согретая умелыми ладонями Эвриха. На ее губах появилось даже нечто вроде улыбки.

– Мы должны были пожениться годы назад, – сказала она. – Но случилось так, что старший брат моего любимого ушел ликовать среди пращуров на... – Она на миг осеклась, ибо жутковато было говорить о Харан Киире, находясь в пещере его склона, в сиянии зеленой радуги, которую ее народ прежде созерцал только издали и почитал сонмищем праотеческих душ. – Кворры отдали его в пищу орлам, – продолжала Раг. – Его жена и дети остались сиротами, и тогда мой любимый стал супругом вдове. Так велит древний обычай, уже забытый кворрами, но бережно хранимый у очагов шанов. Я помогала жене моего любимого и его новым детям...

Ее голос снова прервался. Напряженное чрево размеренно сокращалось, готовясь извергнуть дитя.

– И вновь прошу тебя: не сердись на мое любопытство, – проговорил Эврих. – Видишь ли, у многих народов принято мужчине водить столько жен, скольких он может наделить кровом, пищей и любовью. И я слышал также, будто есть племена, где могучие и властные женщины правят семьями, направляя дела многих мужей...

Он услышал, как фыркнул за его спиной Волкодав. – Отец Небо в Своей премудрости создал многое, что кажется нам странным и даже непотребным, – ответила Раг. – Мы, шаны, усматриваем в этом лишь повод еще раз преклониться перед Ним и ощутить свою малость. Поучая земные племена. Отец Небо уделял каждому ту толику мудрости, которую этот народ был в состоянии постичь. Мы, впрочем, находим, что преподанные нам заветы наиболее достойны свободного и разумного племени. У нас каждый мужчина дает пропитание только одной жене, а каждая жена шьет рубашки только одному мужу...

Волкодав проверил пальцем нагревшуюся воду, отодвинул котелок от огня и, прихватив его сквозь рукава, натянутые на ладони, перелил содержимое в пустой бурдюк. Мыш немедленно устроился на бурдюке, радуясь теплу. Венн заново наполнил котелок чистым колотым льдом и поставил его в жар синеватого пламени, поедавшего куски горючего камня огневца. Этот темно-серый, жирно блестевший камень давал много золы и, сгорая, распространял премерзкую вонь, но лучшего топлива в пещере найти было нельзя. И на том спасибо неведомой, но, видимо, благосклонной Силе, обитавшей в недрах горы...

Он видел, что у Эвриха все шло путем. Неприметное волшебство арранта обняло исстрадавшуюся душу женщины и прямо-таки на руках унесло ее от колодца боли и ужаса, в который она уже было приготовилась кануть. Теперь шанка родит – спокойно и без мучений, и не будет никакого ущерба ни ей, ни ребенку... Оставалось позаботиться о малом.

Согнав недовольно раскричавшегося Мыша, Волкодав потеплее закутал бурдюк, опустился на корточки возле Раг и показал ей рукоять Солнечного Пламени:

– Станешь рожать, не беспокойся ни о какой нечисти, госпожа. Вот этот меч ее сюда не допустит... – Повернулся к Эвриху и велел: – Буду нужен, зови.

Выудил из котомки головку чеснока и ушел.

Ему сразу не понравилось то, что происходило снаружи. Когда перелезали забор и покидали деревню, ночь была не то чтобы теплой, но пар изо рта, как теперь, все-таки не валил. И вот с северо-запада неизвестно с какой стати задул режущий ветер, летевший словно бы из самого сердца ледяной пустоты. Он еще не принес облаков, способных затянуть серп месяца и звезды, ярко мерцавшие в небесных потоках. Воющий вихрь тревожил снежные одежды вершин, и залитые ночным светом хребты представали чередой шагающих великанов в развевающихся белых плащах. Волкодав ощутил, как понемногу заползает в сердце черная жуть. Север и запад – скверные стороны горизонта. Там умирает солнце, там холод и ночь. Оттуда не может прийти ничто хорошее, и пример тому – сегваны, некогда явившиеся с Островов. Разумные люди даже печь в доме помещают в северном углу – необоримой заступой от всяческой нечисти, лезущей погубить живое гнездо... Волкодав весьма сомневался, что его хиленький костерок, разожженный вдобавок не на честном дереве, а на подземном камне, сумеет кого-нибудь защитить. На добрую сталь надежды было побольше. Венн помнил: когда почтенные женщины под руки уводили его мать в баню – давать жизнь младшим братикам и сестричкам, – отец всегда шел вместе с женой, а братья матери обнажали мечи и несли дозор у двери, покуда не раздавался из бани пронзительный младенческий крик. Ибо известно: нечисть, спешащая на теплую кровь, ничего так не боится, как благороднейшего изделия кузнеца в руке воина, не склонного к шуткам... Волкодав снова посмотрел на небо. Ветер подхватывал и раздирал клочья снежных полотнищ, швыряя их на склоны белыми крутящимися смерчами. Шаткие столбы летящего снега опадали на камни и снова вздымались, двигаясь в одном направлении. Прямо к нему.

Невидимая рука словно нацеливала бредущие призраки на устье расселины, где стоял Волкодав... Ему не хотелось думать, чем могут обернуться рослые смерчи, если позволить им добраться до цели. И что вообще получится, если они проникнут в пещеру. И задержит ли их преграда, остановившая Элдагову стрелу, он не стал даже гадать.

Враг шел на него, и он собирался принять бой. Может быть, безнадежный. Очень даже может быть. Скрыться негде, отступать – некуда, драться же с неведомой силой... Волкодав вытащил из кожаного кармашка два длинных тонких шнура, которые на всякий случай всегда в нем таскал, и привязал один к висевшему на поясе топору, а второй – к рукояти боевого ножа. Потом обратился лицом к югу и начал молиться, хотя не очень-то ждал, чтобы его молитву услышали. Может ли голос, обращенный к Светлым Богам, достигнуть Их слуха в горах? Да еще в двух шагах от входа в какое-то подземелье?..

Снежные столбы только еще перебирались через ложбину, а ветер уже нес тончайшую морозную пыль, ранившую глаза. Стрелы холодных порывов легко пронизывали одежду, достигая тела, вымораживая из него жизнь и тепло. Черное небо над головой вызвало в памяти рассказы Тилорна. Волкодав почувствовал себя крохотной живой искоркой посреди гигантского ледяного мрака, разделившего миры. Может ли такая искорка хоть мгновение противостоять вечной Тьме, если, говорят, однажды ее дыхание погасит даже Солнце и первосотворенные звезды?.. Волкодав выбрал себе удобное место, где его никто не сумел бы обойти, и стал ждать.

Когда ко входу в расселину устремился качающийся столб летящего, крутящегося снега, венн сделал шаг и встал у него на пути. Это не кан-киро, где нападающему вежливо освобождают дорогу, а потом столь же вежливо помогают исчерпать и рассеять враждебный порыв. Так можно делать, пока в твоем противнике есть хоть что-то человеческое и остается надежда заставить его призадуматься. На Волкодава же двигалось воплощенное Зло, Зло такой высокой пробы, что способность принимать облик человека, животного или иного живого существа была им уже утрачена, поскольку нет созданий изначально злых, есть только отошедшие от Добра... но не до такой степени! Худший из земных душегубов и даже черных волшебников все же когда-то был грудным малышом и улыбался матери, когда та склонялась над ним. Этим не было дано даже смутной памяти о чем-то чистом и светлом: какими видел их Волкодав, такими они и возникли. Порою вихрящийся снег обретал смутное сходство с человеческими фигурами, но не мог удержать внятного облика и летел дальше, бескрыло перелетая с камня на камень.

– Ну, идите сюда!.. – зарычал Волкодав.

Боевой нож, подаренный слепым Дикероной, коротко свистнул, распарывая мчавшийся навстречу ветер. Смазаный для верности чесноком, он попал в самую середину снежного призрака, и Волкодаву померещился где-то за гранью слуха чудовищный хриплый рев. Белая тень взмахнула бесформенным подобием рук и распалась поземкой, превращаясь в снежную кляксу на темно-бурых камнях. Теперь это был самый обычный снег, на который можно ступать без боязни, что кто-нибудь схватит за ноги. Волкодав торопливо подтянул нож обратно к себе...