Непокобелимый Чейз - Семенова Мария Васильевна - Страница 2

И вот настал момент истины! Я открыла дверцу и выпустила кобеля. Что он станет делать? В восторге кинется прочь или будет скулить и проситься обратно в автомобиль?..

Ни то, ни другое! Для начала мы с ним отправились на прогулку, и он шагал мимо очень хорошо знакомых помоек, неся ошейник и поводок как правительственную награду. А когда я поседлала коня и выехала на манеж, Чейз уселся около бортика, рядом с моим отцом, и сидел до самого конца урока, не сходя с места и натурально сияя: «Смотрите! Завидуйте! Я завёл себе Своего Собственного Человека...»

Потом его позвали в машину, и он запрыгнул на заднее сиденье, словно так тому и следовало быть.

Он поверил нам – сразу и навсегда.

Прошёл месяц... Мы засобирались с дачи в город. Сперва на уровне разговоров. Потом начали понемногу укладывать сумки.

И вот тут Чейза, для которого уже не совсем пустым звуком стали некоторые команды, как подменили. Успевший усвоить, что еда в нашем доме имеет место лишь в миске и нигде кроме неё, – он был застигнут за пожиранием сухой овсянки непосредственно из разорванного кулька. И сытый, отъевшийся на домашних харчах – во время прогулок снова начал «мести» всякую более-менее съедобную дрянь, вплоть до голых селёдочных хребтов. Окрики и наказания действовали лишь одномоментно, не прерывая тенденции. Истолковать такое поведение иначе, чем «я знаю, вы меня бросите, так хоть запастись...» – не представлялось возможным.

Я на полном серьёзе проводила с ним «беседы», тщась внушить псу реальное положение дел. Слова не слова, но общий-то эмоциональный фон он должен был уловить?.. Однако для Чейза гораздо большее значение имел его прежний опыт, и этот опыт гласил: «Скоро они уедут. А я останусь. Здесь. Один. Насовсем...»

К моменту переезда несчастный пёс дошёл... чуть не написала: до полной потери человеческого облика. Имел место форменный психический крах! Мне некуда было деться от его скорбных, вопрошающих глаз, из которых только не текли слёзы. Я таскала в автомобиль коробки и сумки, а он ходил за мной следом и даже не скулил, а еле слышно рыдал. Я в командно-административном порядке загоняла его на матрасик, чтобы не путался под ногами, и он покорно плёлся на место, но скоро всё начиналось с начала. Это был классический случай состояния, в быту именуемого «помирать прежде смерти». С кобеля можно было писать картину под названием «Обманутое доверие». Я уже не знала, смеяться мне или плакать. Кто это придумал, будто собака «всё понимает, только сказать не может»?.. Берусь лично засвидетельствовать: враньё! Чейзик свои чувства высказывал гораздо более внятно, чем иные люди – словами. А вот ситуацию истолковал совершенно неправильно. Под конец сборов я согнала его с подстилки и стала сворачивать её, чтобы унести в машину, ведь в городской квартире, где никогда не жили собаки, не было оборудовано спального места. Я сворачивала один конец матраса, а Чейз упорно усаживался на другой. «Я знаю, ты сейчас закроешь дверь и уйдёшь навсегда. Я всё уже понял... Оставь хоть, на чём лечь помереть!»

Мой бессердечный окрик заставил его аморфно растянуться на голом полу...

Но вот наконец всё было готово. Я широко распахнула дверь, за которой виднелся автомобиль:

– Давай!

В первый миг он даже не понял... Пришлось повторить:

– Ну-ка быстро в машину!

Тут до него дошло. И он рванул, что называется, с пробуксовкой, оставив на линолеуме следы от когтей. Одним прыжком влетел на заднее сиденье – и скукожился там, в узкой щели между картонкой с телевизором и компьютерной сумкой. Пока ехали в город, я всё поглядывала на него в зеркало заднего вида. В «Ниве» места не особенно много, Чейзу было негде лечь, он сидел в неудобной позе, подпираемый со всех сторон углами коробок, на него порывались обрушиться неудачно сложенные баулы... Более счастливой собачьей физиономии я, честно говоря, в своей жизни не видела.

– Ну вот, – ворчала я, крутя руль. – А ты беспокоился, дурень! Было бы о чём!..

2

Неподалёку от нашего городского жилища находится большой спортивный комплекс, окружённый просторными лужайками. Все окрестные собачники ходят гулять на эти лужайки, и мы с Чейзом не исключение. Здесь я, тщательно оглядевшись, иногда даже спускаю его с поводка... Почему «даже»? Нет, я ни в коем случае не боюсь, что он дурно воспользуется свободой и немедленно покусает прохожих. Я-то знаю, что мой могучий охранник не только не отправится ни к кому приставать, но и не отойдёт от меня дальше чем на десяток шагов. А если позову – подбежит по первой команде. И даже без команды, если вблизи нарисуется кто посторонний. Просто дипломы по дрессировке не витают над его головой наподобие нимба, доступного всеобщему обозрению. Этот нимб вижу только я. Все остальные наблюдают довольно-таки угрюмую собачью физиономию, вызывающую желание обойти нас подальше. Особенно дремучей она становится, когда Чейзик весело улыбается. (Когда он раздумывает, не придётся ли сражаться, на ней возникает едва ли не жалобное выражение.) Ну и зачем заставлять кого-то шарахаться прочь, размешивая сугробы?..

В тот день горизонт был полностью чист, если не считать двух точек вдалеке – мужчину и добермана. Я со спокойной душой отстегнула карабин... Чейз только-только занялся изучением «собачьего интернета», когда что-то заставило нас с ним почти одновременно обернуться.

К нам гигантскими скачками несся тот самый доберман! Хозяин размахивал руками и отчаянно кричал: «Ко мне!», но кобелина не слышал. Наверное, ветер от скорости в ушах шумел. Лоснящаяся боевая машина весом полцентнера летела прямо на нас, не столько злобная, сколько шалая от упоения собственной силой и быстротой.

Я быстрым шагом подоспела к Чейзу, чтобы встать рядом. Собака подле хозяина – всегда авторитет для собаки, чей хозяин находится далеко. Сам Чейз не двинулся с места... Он просто стоял и смотрел. Он обошёлся без каких-либо угрожающих демонстраций, даже не поднял шерсть на загривке, он вообще очень редко это делает, да и то надо знать, куда смотреть, чтобы заметить. Он просто как-то этак повёл плечами, сразу став ещё в полтора раза шире и страшнее обычного, а по мускулатуре пробежала волна, отчего сквозь гладкую шкуру выперли каменные бугры... На том он и замер, словно высеченный из гранита.

Я смотрела то на него, то на добермана. И заметила, что в какой-то момент пятиметровые скачки этого последнего вроде начали сокращаться, потом сменились лёгким галопом и наконец рысью. А затем, к моему несказанному облегчению, доберман пошёл шагом и остановился совсем. Вид у него был озадаченный. Не знаю уж, сколько мозгов помещалось в этой обтекаемой голове, но кобель явно сумел сложить «один плюс один» – и получить «два – ноль» не в свою пользу. Последовала немая сцена. Полминуты, не меньше, он смотрел на нас, а мы – на него. Потом его внимание привлекли запахи на снегу, и он занялся их пристальным разбором, а ещё через некоторое время его слуха достигли истошные вопли хозяина, продолжавшего звать с другого конца поля. Доберман встряхнулся, решил наконец услышать команду – и вприпрыжку устремился назад...

Вот тут меня затрясло, да так, что вспотели ладони. Я оглянулась на Чейза. Он весело посматривал на меня, виляя обрубком хвоста. Разрядилась ситуация – и Памятник Великому Кобелю мигом превратился в родного и знакомого Чейзика, готового как ни в чём не бывало продолжить прерванную прогулку.

«И что ты вечно обо всём беспокоишься? – говорил его взгляд. – Подумаешь, мелочи жизни...»