Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна - Страница 80

— Вечер добрый боярину и боярыне, чадам и домочадцам, — прогудел он с улыбкой, пригибаясь в дверях. Был он ростом не меньше Чурилы, но, в отличие от него, велик телом, дороден. Вошел, и половицы под ним запели весело и лукаво.

— Любогляда, миску гостю неси, — не поняв толком, в чем дело, захлопотала боярыня. Но тут невидимая сила отодвинула Ратибора в сторонку, и на пороге возник Радогость — жилистый, загорелый, одинокий глаз светился задором.

— А кого мы вам привели, — заворковал он прямо с порога. Однако сзади его, как видно, ткнули кулаком, и он спрятал хитрый смешок, косясь через плечо.

Ратибор продолжал за него:

— Приезжали к нам, боярин, именитые гости, честные купцы, — проговорил он торжественно, по обычаю грея руки у печи. — Пировали у нас и на пиру бахвалились, будто у тебя были да видели в речке юркую плотичку, красные перышки!

Боярыня Желана Гораздовна, поднявшаяся было с лавки, опустилась обратно, сложила руки на коленях, Малк хмыкнул, расчесал пальцем усы. А Ратибор продолжал:

— У тебя плотичка, у нас пестрая щучка, зубастая-зубастая. Мы ее в золотом ведерочке несем, хотим к плотичке в речку пустить…

— И второй раз приезжали гости торговые, — подхватил одноглазый Радогость. — И рассказывали, боярин, что будто бы живет у тебя в лесу пушистая белочка, с ветки на ветку, рыжая, перепрыгивает! Вот пришли мы к тебе, Военежич, принесли ястреба на рукавице. Когтистого — страсть…

— А в третий раз приезжали, — вновь взял слово Ратибор, — хвастали, что вроде есть у тебя славное золотое колечко. Вот и пришли мы к тебе, боярин, сваечку серебряную с собой принесли…

Они расступились, давая дорогу, и «серебряная сваечка» встала в дверях, молча поклонившись хозяину.

Малк улыбался в густые усы. Когда еще поглядишь вот так на Чурилу Мстиславича, кротко опустившего глаза.

Сам Малк всю жизнь водил единственную жену Желану — таким уж однолюбом уродился на свет. Сыновей, правда, боярыня ему подарить не сумела, но зато дочерей за двадцать лет набралась полная изба.

— А что, — проговорил Малк с напускной важностью. — Не больно-то широка моя речка, и лес невелик, и на кошеле заплата… Однако и колечко найдется, и белочка, и рыбка красные перышки… Любую лови, которая клюнет!

И указал рукой на лавку, с которой на князя смотрело пять пар смеющихся глаз.

Сестренки захихикали, принялись толкать друг дружку локтями, а старшая, Звениславка, отчаянно вспыхнула и прижалась к матери, пряча лицо. Желана обняла ее, стала гладить по головке:

— Не возьмет тебя щучка, я ее кошке отдам! Не видать тебя ястребу, я на него орла с орлятами напущу. Не дам тебя в обиду, в чужой дом, в немилый, в неласковый…

Чурила шагнул вперед, положил на стол полотняную сумку. Ратибор с Радогостем развязали тесемки:

— Это, хозяюшка, твоим кошкам с котятами, чтобы нашу щучку не съели.

На стол лег большой ноздреватый сыр.

— А это орлу с орлятами, чтобы нашего ястреба не когтили.

Из сумки появился румяный пирог.

— И впрямь белку выследили, — развел руками Малк Военежич. — Да только как отдать? Неумыта она у меня, лицом черна, волосом непричесана. Не можно!

Чурила кашлянул, впервые подавая голос.

— А я ее свежей водой добела отмою… а в косу цветы да травы вплету.

Малк только головой покачал:

— Платьишко на ней драное, на шее бусы рассыпались, на ножках лапти разваливаются…

— А я ей платье сошью из водяного листа, лапти из камыша сплету лучше старых…

— …ручки у нее кривенькие, ножки хроменькие, а спинка горбатая! Чурила улыбнулся:

— А я ее на руки подниму, на коня посажу, а по речке в лодочке повезу.

Малк в который раз провел рукой по усам, крякнул, прихлопнул ладонью по столу:

— Ну что с тобой делать! Забирай, если у матери отнимешь.

Князь подошел к Желане Гораздовне, согнулся в поклоне чуть не до полу.

— Пожалей доброго молодца, боярыня, — взмолился за него Ратибор. — Гляди-ка, совсем, бедный, по твоей дочке иссох, одни кости торчат.

Он, как мог, втянул щеки, подобрал пухлое чрево, понурился. Радогость скромно потупил хитрющее око, подпевая:

— Смотри, мать, помрет еще с тоски. Молодой князь продолжал стоять согнувшись, и Желана взяла его за ухо:

— Обидишь мою Звениславушку… я же тебя, бесстыжего…

Она больно дернула ухо, и Чурила запросил пощады:

— Пусти, боярыня, оторвешь… Идет за меня дочка твоя за безобразного, а вот за безухого… Малк Военежич поднялся со скамьи:

— Ну, коли так, гости честные, садитесь за стол. Молодые бояре подошли к Звениславке — вести к жениху, но едва она привстала, как восемь цепких рук ухватили ее с обеих сторон, усадили обратно.

— Выкуп! — пронзительно запищали четыре голоса разом. — Выкуп! Выкуп!

— Это за что же еще выкуп? — спросил Радогость грозно, но никто не испугался.

— А за прокорм, — важно ответствовала младшая, еще бегавшая, как пристало детям, в одной рубашонке. — Мы ее семнадцать лет кормили, семнадцать лет поили, семнадцать лет одевали!

— Она все полы в избе протоптала, лавки дубовые просидела! — подхватили сестренки. — Новые надо!

Делать нечего — пришлось боярам браться за пояса, развязывать кожаные карманы, дарить кому пряник, кому костяной гребешок, кому зеленую бусину. Но вот наконец и сестры отпустили невесту, и Ратибор с Радогостем повели ее под руки, усадили рядом с Чурилой.

Желана Гораздовна подала мужу нож. Боярин примерился и ровно разрезал сыр на две половины.

Доброе лето все жарче разгоралось над древней землей. Из голубой вышины улыбался людям дед Даждьбог, ласкал теплом засеянные поля. Вихрастые молодые ветры .поднимали пыль на дорогах, зазывали в гости дождь. И дождь приходил: выкатывались из-за леса всклокоченные облака, и грозный Перун мчался в небе на вороном жеребце, меча в кого-то громовые стрелы… Но Кременца заоблачный гнев пока не касался: видно, больших грехов никто не творил. И уходила, никого не обидев, ворчунья-гроза. И вновь смеялось чисто умытое небо, и мокрая земля млела и нежилась в тепле, и зеленела повеселевшая листва, и над медовыми чашами цветов хлопотали гудящие рои пчел…