Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна - Страница 133

Он попросил меня рассказать все, что я знаю о Харальде Косматом из Вестфольда…

Видга жил дармоедом. Лиловые пятна на лице не сумели изуродовать его непоправимо, но обожженные руки ни лопаты, ни меча не держали. Только ложку, больше ничего.

Лют без него вспахал и засеял маленькое поле, а перед тем задобрил Богов, срубив голову пестрому петуху. Без Видги вскопали огород, посеяв редьку, посадив лук и чеснок… Дед Вышко сноровисто налегал на лопату, Смиренка с Долгожданен опускали рассаду и семена, Мал со Скегги подносили воду. Больше всех старалась, усердствовала Смиренка…

Лют подсмеивался над Видгой:

— Смотри, матери-то девчонка твоя по сердцу. Поди, еще и отдавать не захочет.

Видга шуток не принимал и хмурился:

— Летом конунг снова пойдет походом. Если меня не убьют, я привезу достаточно серебра…

Он уже ездил на Воронке в Кременец. Лаской и терпением смирял норовистого, кусачего зверя. И, как прежде, стоял на городской стене, прислонив к плечу ясеневое копье…

Как-то раз он сказал Люту:

— Я привел в твой дом слишком много людей. Я выстрою себе новое жилье.

Если ты не против, оно будет недалеко от твоего, но только поближе к реке…

Он уже и место присмотрел для этого дома. Он выстроит его сам. Тогда все увидят, что он и это умеет не хуже других. Он насыплет и укрепит теплые земляные стены, вкопает по сторонам очага раздвоенные столбы и увенчает их крышей. Он назовет свой дом Домом Радости — Гладвин. А на крышу, как в Торсфиорде, прибьет гордые оленьи рога.

Может быть, тогда прежний северный дом перестанет сниться ему по ночам.

А если ему повезет в летнем походе, возле дома заведется скотина и один-два раба. Тех рабов никто не будет обижать, они раздумают убегать и приживутся, и Смэрна будет посылать их за водой.

Но всего больше Видга мечтал о корабле.

Когда-нибудь у него будет дружина и настоящий длинный драккар, но покамест следовало обзавестись хотя бы лодкой. Без лодки он чувствовал себя все равно что босым. Он всю зиму присматривал в лесу подходящие деревья и разделывал их на доски. Орудовал одним топором: чтобы выходили плотными и впитывали поменьше воды.

Он предполагал выстроить свою лодку и спустить ее на воду, как только кончится ледоход. Но пожар не пощадил этих надежд, и он бродил со своими перевязанными руками и не знал, куда себя деть.

Они сидели со Смиренкой на берегу реки. Ей было с ним хорошо и спокойно и радовала всякая мелочь. И не надо бояться, что вот сейчас вытянут по спине палкой и назовут невольницей. И не стоял за плечом желтолицый злющий Щелкан…

А Видга смотрел на реку, почти закрыв рукой глаза. Когда Смиренка спросила его, почему он так смотрел, он ответил:

— Так не видно того берега и кажется, что там уже море.

Как-то зимой они с Лютом свалили на дрова стройное дерево и забыли о нем. Настала весна… и срубленное дерево зацвело. Обгоняя собратьев, оно торопилось дать семена. Дерево знало, что погибнет, потому что у него не было больше корней.

Рубанком звалось острое плоское лезвие на двух изогнутых ножках, плотно всаженных в деревянный чурбачок. Видга бережно выглаживал им длинные упругие доски. Потом приспосабливал их к деревянному скелету, стоявшему в сарае. И накрепко пришивал распаренными еловыми корнями. Такая лодка не побоится волны.

Даже морской.

Любопытно было всем! А особенно деду Вышке, великому умельцу во всем, что касалось до дерева. За свою долгую жизнь он смастерил не одну лодку и даже не десять. Но все были не таковы. Обычно дед Вышко выдалбливал их из цельного ствола. А если не мог найти дерева достаточной толщины — выращивал лодку прямо в лесу. Распирал клиньями живой ствол и заставлял его раздаваться вширь…

Видга же сооружал что-то вроде насада: вырубил из бревна хребтину-киль, из прочных кривуль — штевни для носа и кормы. Приладил ребра-шпангоуты и теперь обшивал… Смиренка подавала ему пухлый, в три нитки, шнур из коровьей шерсти.

Видга пропитывал его горячей смолой и закладывал между досок. А доски заходили одна за другую, как рыбья чешуя.

В сарае рос диковинный и красивый кораблик с поднятыми носом и кормой.

Длинный и стройный, настоящий маленький драккар. Точь-в-точь как та прежняя лодка, что скучала без хозяина в Урманском конце…

Скегги трудился в сторонке над деревянным страшилом, которое должно было украсить его нос. Юному скальду умения было не занимать. Уже глядели свирепые очи, щерилась клыкастая пасть. Топорщился воинственный гребень. А еще Скегги выжжет на бортах и на веслах могучие руны. И тогда не будут страшны ни шторм, ни враги…

— А как назовешь? — не отставал от Видги неугомонный Мал.

— Дрэки, — отвечал перемазанный в смоле строитель.

— Это что?

Видга терпеливо объяснил. И мальчик помчался рассказывать деду Вышке:

— Деда! Змей Горынич!

Как-то Люту пришлось съездить в город одному. Вернувшись, он долго смотрел на упоенно работавшего Видгу. Потом подошел, ведя коня, и проговорил:

— Слыхал ли, Витенег? Князь отцу твоему со товарищи домой поехать позволил.

…Четыре загнутых конца небес лежали на широких спинах четырех карликов: Аустри, Нордри, Вестри и Судри. Необъятен был между ними населенный мир. Но, как видно, всюду творилось одно…

Во всякой стране, где бы она ни лежала — на западе, на севере, на юге, на востоке, — рано или поздно рождался вождь, превосходивший всех прочих не только жадностью, требовавшей владений и богатств, но и силой, что-бы их взять…

С тех самых времен, когда Боги правили на земле и странствовали среди людей, не переводились в Норэгр вожди. Эти хевдинги никого не боялись и ни на кого не смотрели снизу вверх. По роду и достатку одних величали конунгами, других — ярлами, третьих — херсирами. Тот, кого сгонял с земли удачливый сосед, садился на корабль и делал своим одалем море. И называл себя хозяином Лебединой Дороги — сэконунгом! И ни в ком не видел себе ровни.

И было так много сот зим.

Пока в Вестфольде, на юге страны, не появился на свет Харальд сын Хальвдана, из рода Инглингов. После его прозвали Косматым.

Должно, не зря гардские порядки с самого начала так напомнили Халльгриму родину! Не зря столь знакомым показался и сам Торлейв Мстицлейвссон, и хирдманны, следовавшие за вождем. И тот конунг-неприятель, живший по соседству.