Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна - Страница 125

Чурила вывел отца под руку — как всегда. Усадил в древнее деревянное кресло, прикрыл ему больные ноги шубой. Сам сел рядом, пониже, и длинный меч встал у него между колен.

Тогда хазар провели в гридницу.

Мохо-шад чуть поднял тонкую бровь, признав в молодом князе того шрамолицего воина, что отказался сразиться с ним накануне. Воистину, он был разумен, этот словенский хан…

Алп-Тархан вошел следом за царевичем. И если он был удивлен, на его лице это не отразилось. Но вот то, что шел впереди юнец, ничем, кроме родовитости, не отмеченный, — его задевало заметно…

Шад остановился посреди палаты, приложил к груди украшенную перстнями руку, склонил голову в учтивом поклоне.

— Царь Тогармы, да будет душа его завязана в свертке жизни у Бога, приветствует вас моими устами, достопочтенные князья! — сказал он, и толмач перевел. — Да не оскудеют ваши стада, а пастбища пусть не выгорят на солнце.

Меня прислал владыка, живущий на зеленом острове посреди великой степи.

Примите, князья, те дары, что прислал вам хакан, мой повелитель и родич. И с ними то малое, что добавил я сам!

Радугой переливался на Мохо атласный халат. Махнул рукой царевич, и упали на берестяной пол пушистые армянские ковры, зашелестела роскошная византийская парча. Еще, приказала рука. И упали на парчу самоцветы, потекло тяжелое золото. Еще! И легли, наполовину выскочив из ножен, индийские голубые клинки.

Усы Мохо шевельнулись в улыбке.

— Мои глаза недостойны наслаждаться красотой княжеских жен… Но я привез им то, что нравится возлюбленным кангарских вождей.

Он вытащил из-за пазухи ларец. Поднял узкую крышку. Блеснули в свете зимнего дня кровавые звезды рубинов.

Князья молчали. Мстислав только пробежал глазами по дорогому оружию. А о чем думал Чурила, понять было и вовсе невозможно. Сидел суровый. Он настрого запретил Звениславке показываться к хазарам. Эти порчу напустят не задумываясь, А любопытно ей, так он обо всем расскажет…

Рабы подняли ковры и за углы унесли их прочь. Старый Мстислав проговорил медленно, словно в раздумье:

— Щедр и славен твой родич хакан… И мудр, раз уж он шлет такие дары и свою дружбу тем, с кем раньше сражался! Но только ли для этого ты приехал сюда, молодой посол?

Шада в Кременце уже успели прозвать: князь Муха. Он ответил:

— Воистину справедливы твои слова, словенский хан. Повелитель хакан, да сотрутся кости его врагов, обозрел однажды границы покорных ему стран и увидел, что нет мира ни на западе, ни на востоке…

Он говорил давно приготовленные слова, но здесь, в этой северной гриднице, они вдруг показались ему обидными. И он торопливо добавил:

— Не думай, однако, будто есть или будут враги, способные поколебать могущественный Атыл! На шеях его колесничных коней пребывают сила, грохот и страх врагам, и беспредельная степь едва может снести мощь нашего войска, когда оно выступает в поход…

Даже толмач и тот понял, что царевич погнал коня не по тому пути.

Несмотря на холод, на лбу переводчика выступил пот.

Князь Мстислав слушал шада совершенно бесстрастно, прикрыв веками глаза… Но зато теперь Чурила поднял голову и смотрел на шада не отрываясь. И тот почувствовал: надо остановиться. Он заставил себя улыбнуться.

— Я не поучаю, я лишь сообщаю. Я хочу, чтобы ты знал: повелитель могуч, и, когда он гневается, трепещут народы. Но он вовсе не желает войны.

Прозвучало это весьма ко времени, ибо иные из бояр были уже готовы перебить дерзкую речь. Алп-Тархан внутренне ликовал. Он с самого начала говорил Мохо, что ничего из этого не выйдет. Полководец привык трудиться саблей, а не языком. И вот теперь неудача сделалась очевидна, и это было отрадно.

А Мстислав спросил с еле уловимой насмешкой:

— Чего же хочет от нас хакан, столь могущественный, что всякая его рабыня живет в золотом шатре? Мы не имеем богатств, которые могли бы с этим сравниться… Если же хакану нужен только мир, так ведь мы и раньше не ходили его воевать.

И вновь понес слова от одного к другому тщедушный маленький толмач, даря каждому из говоривших лишние мгновения на раздумье. Халльгрим смотрел на него и вспоминал белку по имени Грызозуб, что скакала, как говорили, по Мировому Древу, посредничая в перебранке между драконом и орлом…

— Что же нужно хакану? — спросил старый князь. И Мохо чуть подобрался, напрягшись, как перед прыжком. О Шехина, прими под крылья недостойного раба твоего Сабриеля! И ты, непобедимый Бог предков Тен-грихан, вспомни сына своего Мохо… Мелькнула перед глазами резная тень виноградника. И тоненькая девочка-жена, на коленях подающая разрезанную дыню и чашу с ароматным вином…

— Повелителю хакану нужны доказательства мира, — проговорил он с поклоном.

Но ни старый, ни новый Бог не пожелали ему помочь. Разбуженным осиным гнездом загудела вокруг дружина словенского хана!

Мстислав поднял руку, успокаивая бояр. Коротко и спокойно спросил:

— Тебе нужна дань?

Но и в его глазах грозно теплился серый огонь.

Мохо-шад повторил, ощущая в груди холод и пустоту:

— Доказательства мира.

— Разве мерзнет, — медленно повышая голос, начал старый князь, — твой повелитель под лисами и соболями, что везут ему наши торговые гости? Или он уже совсем одряхлел и не может согреться мехами? И разве мало юношей служит ему, если он нуждается еще и в наших заложниках?

Теперь его голос гремел и был наверняка хорошо слышен во дворе, где внимательно слушали чужие и свои… Хельги любовно поглаживал топорище секиры…

— Повелителю хакану нужны доказательства мира, — в третий раз повторил посол. И добавил, поскольку терять было нечего:

— Право же, я рассказывал тебе, как он могуч.

Старый князь повернулся к Чурияе и положил руку ему на плечо:

— Ответь, сын, чтобы любо было Господину Кременцу. Чурила не поднялся — вскочил. Но заговорил неожиданно размеренно, обуздывая собственную ярость, словно коня.

— Родился ли и ходит ли под солнцем человек, который покорил нас себе!

Он вытащил из ножен свой меч, и тяжеленный клинок повис в воздухе, в вытянутой руке. Царевичу понадобилось усилие, чтобы не отшатнуться. А Чурила продолжал: