Истовик-Камень - Семенова Мария Васильевна - Страница 13

Пыль, глубоко въевшаяся в кожу и волосы, не давала определить возраст. Сколько лет могло быть могучему телом мужчине, назвавшему себя стариком? И сорок пять, и все шестьдесят… Как и большинство рабов в караване, он был родом из Саккарема. Другие невольники называли его Дистеном, что значило просто «должник». Щенок по обыкновению промолчал, а Волчонок спросил:

– Этот человек… ну… этот самый… что пытался бежать… Корноухий. Надсмотрщик ведь обещал его не наказывать. Значит, он… это самое… выбрал смерть под камнями оттого, что не хотел попасть на рудник?

– Да. И скоро мы все пожалеем, что не нам выпала его доля.

Волчонок поскрёб выгоревшие на солнце вихры.

– Там так плохо? Нас будут всё время бить, чтобы работали?..

Пожилой раб усмехнулся:

– Бить будут тех, кто не выполнит дневного урока, но это не главное. Мы будем работать глубоко в недрах, там, куда не заглядывает солнце. В подземных забоях только горят факелы, из-за которых воздух делается тяжёлым и почти негодным для дыхания. И там всё время смрад, потому что вокруг много людей, годами не мывшихся и не менявших одежды. Все они ещё и справляют нужду прямо там, где работают… – Он помолчал и добавил: – А драгоценные камни, которые вот так добываются, сияют потом в коронах вельмож. Ими украшают себя дочери государей… И купчихи, дорвавшиеся до богатства…

Щенок впервые подал голос:

– Ты говоришь так, как будто сам побывал там.

Он сильно шепелявил из-за отсутствия переднего зуба.

Дистен передёрнул плечами.

– Я слышал рассказ человека, вышедшего оттуда…

– Вышедшего? – насторожил уши Щенок. – Как же это у него получилось?

А Волчонок добавил:

– Ты говорил, все попадают в отвалы…

– На самом деле не все, просто среди нас, тех, кто здесь в караване, едва ли отыщется способный спастись. Я по крайней мере такого не вижу… – Цепь дёрнула Должника вперёд, он споткнулся и, выругавшись, некоторое время шагал молча. Потом продолжал: – Ты парнишка вроде неглупый… посуди сам. Кое-кого берут в надсмотрщики, и тем людям живётся в самом деле неплохо. Они одеваются в крепкую одежду и едят досыта, а всей работы – присматривать за другими. Вот как у нашего Харгелла… – Тут он предусмотрительно понизил голос до шёпота: – Мать которого, без сомнения, нынче без передыху кроют в преисподней самые гнусные демоны… Чья жеребцовская плоть, я уверен, напоминает утыканные шипами дубины…

– Не оскорбляй его мать, – перебил Щенок. – Она не хотела вырастить своего сына жестоким!

Дистен не обиделся. Лишь невесело рассмеялся – взрослый, опытный человек, беседующий с мальчишкой.

– Видно, правду говорят про вас, веннов, будто женщин у вас чтут навроде Богинь… Ты все свои двенадцать или сколько там зим просидел в лесу, парень, и ум твой – как новенький кувшин, ещё ничем не наполненный. Ты не видел людей. Когда жизнь как следует обомнёт тебя на своём гончарном кругу, ты поймёшь: всякий человек таков, каким его отец с матерью вырастили…

– Мать с отцом, – упрямо прошепелявил Щенок.

– На сей счёт ты тоже своё мнение переменишь… И не спорь со мной!

– Расскажи ещё про рудник, Дистен, – попросил Волчонок. – Ты говорил про надсмотрщиков…

– Вот попадёте туда, сами и увидите.

– Нам надо побольше узнать заранее, чтобы выбраться оттуда, – сказал Щенок.

– Выбраться? Ты надеешься выбраться?

– Я должен.

– Что?..

– У меня остался враг. Я убью его.

Пожилой саккаремец по достоинству оценил уверенность, прозвучавшую в голосе прикованного цепью подростка.

– Вот пройдёт десять лет, тогда уже и сочтёмся, кто прав… если ноги до тех пор не протянем. По крайней мере вспомнишь меня… Ну так вот. Надсмотрщикам, как я сказал, живётся лучше всего. Ещё есть надежда у тех, кто молится Богам-Близнецам. Жрецы этих Богов иногда приезжают в Самоцветные горы и выкупают единоверцев… Да, правильно говорят – знал бы, где падать придётся, соломки бы подстелил. Ведь этот же мой приятель… В свой храм звал… Так нет бы мне, дурню, хоть порасспросить, что там у них как…

– Они скажут: «Святы Близнецы, прославленные в трёх мирах!» – совершенно неожиданно для саккаремца пояснил Щенок. – А ты, если веруешь, должен ответить: «И Отец Их, Предвечный и Нерождённый…»

Дистен изумился до такой степени, что забыл смотреть под ноги и снова споткнулся. На сей раз никто не стал его дёргать, наоборот, было слышно, как невольники по цепочке передавали сказанное Щенком. Как знать! Может, эти слова когда-нибудь помогут выжить тому, кто их запомнит!

– Ты-то откуда… всё это, парень?.. – сумел наконец выговорить Должник. – Или правду болтают, будто их вера распространилась уже по всему миру?.. И дошла даже до ваших диких лесов?..

Щенок ответил:

– В доме моего рода жил старец, молившийся Близнецам. Он умел занятно рассказать о своём поклонении. Он был достойным и мужественным. Мне нравилось его слушать.

Рабы на цепи начали волноваться, загомонили:

– Пусть ещё расскажет о Близнецах!..

Харгелл, шагавший рядом с повозкой, начал оглядываться. Его помощники прошли вдоль вереницы, держа палки наготове, и громкие голоса постепенно утихли.

– Расскажешь, парень, всенепременно расскажешь, когда остановимся на ночлег, – вновь шёпотом заговорил Дистен. – Может, кто-то из них, помоложе, вправду сумеет… – Поразмыслил о чём-то, и глаза на грязном, в разводах соли лице вдруг блеснули: – А если даже и нет, у людей обязательно должна быть надежда. Никогда не отнимай надежду, сынок… – Юный венн промолчал, и саккаремец вздохнул невесело и тяжело: – Я вот хоть и старик, а тоже всё на что-то надеюсь. Лунное Небо мне свидетелем, таки попытаюсь обмануть жрецов, если увижу. И если при мне надсмотрщики будут вызывать на поединок – ведь обязательно выйду…

– На поединок?..

– Да. Приятель мой говорил – иногда они развлекаются единоборством. Если победит безоружный раб, ему дана будет свобода. Только со времени Сошествия Тьмы раб ещё ни разу не побеждал…

– Значит, ты погибнешь, как Корноухий сегодня.

– Поживи с моё, парень, и поймёшь, что Корноухий выбрал для себя далеко не худшую смерть. Он не стал дожидаться, пока его запорют кнутами, он не захотел дышать дурным воздухом, от которого лёгкие вываливаются горлом, изгрызенные рудничной болезнью. Поистине, я знал людей, которые назвали бы его смерть подвигом! Вы погодите немного, ещё кое-кто наверняка станет рассказывать, будто на самом деле он увернулся от обвала и убежал…

Щенок упрямо возразил:

– Его раздавило. Мы были близко. Мы видели.

– Может, и так, только ты не вздумай спорить с теми, парень, кто скажет тебе, что он уцелел.

– А то что будет? Побьют?..

– Ты погубишь их легенду и сам себе не простишь, когда это поймёшь.

Щенок задумался и промолчал, а Волчонок кивнул:

– Он смело держался.

– Да. И те, кто будут рассказывать, ещё вложат ему в уста удивительные и прекрасные речи. Так родится сказание о герое, сынки…

Щенок вдруг сказал:

– А по-моему, глупо он умер, этот Корноухий. Да не обидится на меня его дух за эти слова…

– Вот как? – усмехнулся Дистен. – И что бы ты стал делать, оказавшись вместо него там на камнях?

– Я не оказался бы на камнях. Если бы мою цепь перебило, я не бросился бы бежать прямо сразу, пока надсмотрщики настороже и тотчас увидят меня. Я прикрыл бы оборванную цепь хоть тряпкой, хоть собственной горстью. И удрал, скажем, ночью, когда всё успокоится!

– А ты из живучей породы, малыш, – заметил Дистен.

Харгелл подошёл к ним, поигрывая палками. Он ловко подбрасывал их одной рукой. Подбрасывал обе вместе и ловил, не роняя. Кто отважится дерзить человеку, чьё оружие растёт прямо из ладони, послушное малейшему движению пальцев?

– Я вам поговорю о побегах!.. – зарычал он на невольников. – Вот попадёте в забой, там и мечтайте!.. А пока – не спать на ходу!..

Щенок отвернулся. Он успел уяснить, что прямой взгляд мог быть истолкован как дерзость и стать причиной побоев. Он отвёл глаза… И увидел, как далеко позади каравана, над снежником, край которого срезал унёсший Корноухого обвал, быстро промелькнули две крылатые тени.