Семнадцать мгновений весны - Семенов Юлиан Семенович - Страница 32

– Думаю, что нет.

– Как вы думаете, имея в руках запись вашего разговора с провокатором, мог бы я послать вас в печь?

– Бесспорно.

– Вот я вам и ответил. Ваша сестра будет в безопасности. До тех пор, естественно, пока вы будете делать то, что вам предписывает долг человека, скорбящего о немцах.

– Вы угрожаете мне?

– Я предупреждаю вас. Если вы поведете себя иначе, я ничего не смогу сделать для того, чтобы спасти вас и вашу сестру.

– Когда все это должно произойти?

– Скоро. И последнее: кто бы ни спросил вас о нашем разговоре…

– Я стану молчать.

– Даже если вас будут спрашивать об этом под пыткой?

– Я буду молчать.

– Хочу вам верить…

– Кто из нас двоих сейчас больше рискует?

– Как вам кажется?

– Мне кажется, что больше рискуете вы.

– Правильно.

– Вы искренни в желании найти мир для немцев?

– Да.

– Вы недавно пришли к этой мысли – дать мир людям?

– Да как вам сказать, – ответил Штирлиц, – трудно ответить до конца честно, пастор. И чем честнее я отвечу, тем большим лжецом, право слово, могу вам показаться.

– В чем будет состоять моя миссия более конкретно? Я ведь не умею воровать документы и стрелять из-за угла…

– Во-первых, – усмехнулся Штирлиц, – этому недолго научиться. А во-вторых, я не требую от вас умения стрелять из-за угла. Вы скажете своим друзьям, что Гиммлер через такого-то или такого-то своего представителя – имя я вам назову позже – провоцирует Запад. Вы объясните, что этот или тот человек Гиммлера не может хотеть мира, вы докажете своим друзьям, что этот человек – провокатор, лишенный веса и уважения, даже в СС. Вы скажете, что вести переговоры с таким человеком не только глупо, но и смешно. Вы еще раз повторите им, что это безумие – идти на переговоры с СС, с Гиммлером, что переговоры надо вести с иными людьми, и назовете им серьезные имена сильных и умных людей. Но это – после.

Перед тем как уйти, он спросил:

– Кроме вашей прислуги, в доме никого нет?

– Прислуги тоже нет дома, она уехала к родным.

– Можно осмотреть дом?

– Пожалуйста…

Штирлиц поднялся на второй этаж и посмотрел из-за занавески на улицу: центральная аллея маленького городка просматривалась отсюда вся. На аллее никого не было.

Через полчаса Штирлиц приехал в бар «Мехико» – там он назначил встречу своему агенту, работавшему по вопросам сохранения тайны «оружия возмездия». Штирлиц хотел порадовать шефа гестапо – пусть завтра послушает разговор. Это будет хороший разговор умного нацистского разведчика с умным нацистским ученым: после ареста гестаповцами специалиста по атомной физике Рунге Штирлиц не забывал время от времени подстраховывать себя – и не как-нибудь, а обстоятельно и всесторонне.

8.3.1945 (09 часов 32 минуты)

– Доброе утро, фрау Кин. Как наши дела? Что маленький?

– Спасибо, мой господин. Теперь он начал покрикивать, и я успокоилась. Я боялась, что из-за моей контузии у него что-то с голосом. Врачи осмотрели его – вроде бы все в порядке.

– Ну и слава богу! Бедные дети… Такие страдания для малюток, только-только вступающих в мир! В этот грозный мир… А у меня для вас новости.

– Хорошие?

– В наше время все новости дурные, но для вас они скорее хорошие.

– Спасибо, – откликнулась Кэт. – Я никогда не забуду вашей доброты.

– Скажите, пожалуйста, как ваша головная боль?

– Уже лучше. Во всяком случае, головокружение проходит, и нет этих изнуряющих приступов обморочной дурноты.

– Это симптомы сотрясения мозга.

– Да. Если бы не моя грива – мальчика не было бы вовсе. Грива приняла на себя первый удар этой стальной балки.

– У вас не грива. У вас роскошные волосы. Я любовался ими в первое свое посещение. Вы пользовались какими-нибудь особыми шампунями?

– Да. Дядя присылал нам из Швеции иранскую хну и хорошие американские шампуни.

Кэт все поняла. Она перебрала в памяти вопросы, которые задавал ей «господин из страховой компании». Версия дяди из Стокгольма была надежной и проверенной. Она придумала несколько версий по поводу чемодана. Она знала, что это – самый трудный вопрос, которого она постарается сегодня избежать, сказавшись совсем больной. Она решила посмотреть «страхового агента» в деле. Шведский дядя – самое легкое. Пусть это будет обоюдным экзаменом. Главное – начать первой, посмотреть, как он поведет себя.

– Кстати, о вашем дядюшке. У него есть телефон в Стокгольме?

– Муж никогда не звонил туда.

Она еще не верила в то, что Эрвина больше нет. Она попросту не могла поверить в это. После первой истерики, когда она молча билась в рыданиях, старая санитарка сказала:

– Не надо, миленькая. У меня так было с сыном. Тоже думали, что погиб, а он лежал в госпитале. А сейчас прыгает без ноги, но – дома, в армию его не взяли, значит, будет жить.

Кэт захотелось сразу же, немедля, переслать записку Штирлицу с просьбой узнать, что с Эрвином, но она понимала, что делать этого никак нельзя, хотя без связи со Штирлицем ей не обойтись. Поэтому она приказывала себе думать о том, как умно связаться со Штирлицем, который найдет Эрвина в госпитале, и все будет хорошо, и маленький будет гулять с Эрвином по Москве, когда все это кончится, и настанет теплое бабье лето с золотыми паутинками в воздухе, и березы будут желтые-желтые, высокие, чистые…

– Фирма, – продолжал человек, – поможет получить телефонный разговор с дядей, как только врачи позволят вам встать. Знаете, эти шведы – нейтралы, они богаты, и долг дяди – помочь вам. Вы дадите ему послушать в трубку, как кричит маленький, и его сердце дрогнет. Теперь вот что… Я договорился с руководством нашей компании, что мы выдадим вам первое пособие на этих днях, не дожидаясь общей перепроверки суммы вашей страховки. Но нам необходимы имена двух гарантов.

– Кого?

– Двух людей, которые бы гарантировали… простите меня, но я всего-навсего чиновник, не сердитесь, – которые бы подтвердили вашу честность. Еще раз прошу понять меня верно…

– Ну, кто же станет давать такую гарантию?

– Неужели у вас нет друзей?

– Таких? Нет, таких нет.

– Ну, хорошо. Знакомые-то у вас есть? Просто знакомые, которые подтвердили бы нам, что знали вашего мужа.

– Знают, – поправила Кэт.

– Он жив?!

– Да.

– Где он? Он был здесь?

Кэт отрицательно покачала головой:

– Нет. Он в каком-нибудь госпитале. Я уверена, что он жив.

– Я искал.

– Во всех госпиталях?

– Да.

– И в военных тоже?

– Почему вы думаете, что он мог попасть в военный госпиталь?

– Он инвалид войны… Офицер… Он был без сознания, его могли отвезти в военный госпиталь…

– Теперь я за вас спокоен, – улыбнулся человек. – У вас светлая голова, и дело явно идет на поправку. Назовите мне, пожалуйста, кого-либо из знакомых вашего супруга, я к завтрашнему дню уговорю этих людей дать гарантию.

Кэт чувствовала, как у нее шумело в висках. С каждым новым вопросом в висках шумело все больше и больше. Даже не шумело, а молотило каким-то тупым металлическим и громким молотом. Но она понимала, что молчать и не отвечать сейчас, после того как она все эти дни уходила от конкретных вопросов, было бы проигрышем. Она вспоминала дома на своей улице, особенно разрушенные. У Эрвина чинил радиолу генерал в отставке Нуш. Так. Он жил в Рансдорфе, это точно. Возле озера. Пусть спрашивает его.

– Попробуйте поговорить с генералом в отставке Фрицем Нушем. Он живет в Рансдорфе, возле озера. Он давний знакомый мужа. Я молю бога, чтобы он оказался добр к нам и сейчас.

– Фриц Нуш, – повторил человек, записывая это имя в свою книжечку, – в Рансдорфе. А улицу не помните?

– Не помню…

– В справочном столе могут не дать адреса генерала…

– Но он такой старенький. Он уже не воюет. Ему за восемьдесят.

– Голова-то у него варит?

– Что?

– Нет, нет. Просто я боюсь, у него склероз. Будь моя воля, я бы всех людей старше семидесяти насильно отстранял от работы и отправлял в специальные зоны для престарелых. От стариков все зло в этом мире.