Пресс-центр - Семенов Юлиан Семенович - Страница 49

Прижав к груди «горилку з перцем», женщина достала ключ от квартиры Лыско, заметив:

— Он всегда предупреждал меня, когда уезжал на несколько дней, а теперь даже не оставил записки…

Мари и Степанов переглянулись; консьержка шла первой по лестнице; Мари приложила палец к губам; Степанов действительно готов был спросить: «Неужели вы не знаете, что с ним случилось?» В России все бы уже все знали или строили догадки, а тут личность в целлофане: есть ты, нет тебя — никого не колышет, каждый живет сам по себе, и если наша заинтересованность друг в друге порою утомляет, особенно если это выливается в «подглядывание в замочную скважину», то здешнее равнодушие все-таки куда как страшнее, есть в нем нечто от глухой безнадеги, иначе как этим российским словом не определишь.

Консьержка обернулась, опершись о теплые (так, во всяком случае, показалось Степанову) деревянные перила старого дома, достала из кармана фартука платок, вытерла лоб.

— Я ощущаю свой возраст, только когда поднимаюсь по лестнице. С тех пор как я начала здесь работать, а это было пятьдесят лет назад, лишь в этом году лестница показалась мне немножко крутой.

Степанов неожиданно для себя попросил Мари:

— Пожалуйста, узнайте, сколько раз в этом подъезде делали ремонт?

Мари удивилась:

— Почему вас это интересует?

— Потому что у нас нет консьержек и ремонт делают раз в три, а то и в два года…

Мари спросила старуху; та нахмурилась, начала загибать пальцы, сбилась.

— Последние лет пятнадцать, в этом я уверена, ремонта не было.

— А сколько ей платят в месяц? — поинтересовался Степанов.

Консьержка погрозила пальцем.

— Разве можно называть сумму заработка, месье? Это мой секрет.

Мари улыбнулась.

— Месье иностранец, его все интересует…

— Я живу очень хорошо, — ответила консьержка, — у меня пенсия, и хозяин платит вполне прилично, так что выходит где-то тысяча двести франков…

Степанов спросил:

— А как вы думаете, Мари, сколько стоит ремонт подъезда?

Та пожала плечами.

— Пятнадцать тысяч, не меньше… Да нет, что я, добрые двадцать пять, квалифицированная работа очень ценится, краски и все такое прочее… Хотите, узнаю точно?

— Очень хочу. А я подразню тех, кто у нас в Москве занимается этой проблемой… На спичках экономим, а электричество жжем…

Мари вздохнула.

— Все еще относите себя к «бунтующему поколению»?

Степанов покачал головой.

— В пятьдесят лет не бунтуют, Мари; в моем возрасте доделывают недоделанное.

…Консьержка открыла дверь, пригласив Степанова и Мари в маленькую квартиру; прихожая была очень темной, зато, когда старушка отворила дверь в комнату, Степанова поразило огромное, во всю стену окно, такие бывают у парижских художников, что живут на Монмартре рядом с проститутками, студентами-иностранцами и томными сутенерами.

А возле стола, впечатанный в голубой проем неба, сидел помощник инспектора Шора, высокий улыбающийся Папиньон.

— Первые гости, — сказал он, — я вас жду.

Консьержка возмутилась:

— Месье, как вы здесь очутились?!

— Я из полиции, действую с санкции властей, а вот как сюда попали эти люди? И кто они такие? Впрочем, мадемуазель Кровс я мельком видел. Ваши документы, месье, — обратился он к Степанову.

— Я пришел в дом моего коллеги; в отличие от вас я пришел сюда совершенно открыто; мне нужны материалы моего согражданина, оставленные им здесь на столе вечером накануне покушения на его жизнь.

— Здесь не было никаких документов, — ответил Папиньон и, достав из кармана жетон полицейского инспектора, учтиво предъявил его каждому из вошедших. — А теперь я попрошу вас сделать то же, что сделал я. Судьба документов господина Лыско интересует моего шефа так же, как и вас.

«Началось, — подумал Степанов. — Значит, надо звонить в консульство, вызывать нашего представителя, полиция станет дуть дело, это понятно, фу ты, глупость какая… Да здравствует Черчилль. „Советуетесь ли вы с женой, господин премьер?“ — „О да, и поступаю наоборот“. Все давно известно. К тому же эта самая Мари не жена мне, я не Черчилль, но повел себя, как дуралей… А, впрочем, как мне надо было себя вести?»

— Если вы задерживаете нас, — сказал Степанов, — меня в частности, я вызову сюда представителя нашего консульства, я русский.

— О? — Папиньон покачал головою. — Даже так? Нет, я пока не задерживаю вас, просто-напросто я обязан идентифицировать ваши личности.

— Мою тоже? — спросила консьержка. — Я не намерена подниматься сюда второй раз, извольте спуститься вниз, я покажу вам свою пенсионную книжку, паспорт я не выписываю, оттого что уже три года как не езжу за границу…

Папиньон снял трубку телефона, набрал номер.

— Шеф, у меня гости, без вас не разобраться, они издалека.

Шор приехал через пятнадцать минут, по лестнице взбежал легко, словно ему было двадцать, а не пятьдесят четыре, сразу же спросил консьержку:

— Я требую от вас ответа под присягой, что говорили вам эти люди, когда просили открыть дверь квартиры Лыско? — Он показал на Мари и Степанова. — И еще: почему вы впустили их в квартиру русского журналиста?

— Эти люди сказали, что знают месье Лыско, — ответила женщина, и лицо ее вдруг стало багровым. — Они сказали, что здесь лежат их общие бумаги. К месье Лыско часто приходили люди, и он всегда позволял мне открывать им дверь. «Пусть ждут, — говорил он, — покажите им, где кофе, могут читать журналы».

— Благодарю вас, мадам. Месье Степанов, вы являетесь официальным представителем русской стороны?

Степанов озлился.

— Я пришел сюда, в квартиру моего коллеги, которого у вас пытались убить. Вы до сих пор не нашли тех, кто покушался на него. Я пришел сюда с женщиной, из-за которой якобы его хотели уничтожить…

— А эта женщина, — сказала Мари, — полагает, что здесь у Лыско остались материалы, которые были нужны тем, кто в этом заинтересован.

— Вы отказались отвечать мне на этот вопрос, когда мы беседовали по телефону, фройляйн Кровс, — заметил Шор. — Отчего же вы решили рассказать все этому человеку?

— Оттого, что я не верю полиции, господин инспектор, а этот человек, — она кивнула на Степанова, — мой коллега.

— Он русский, — заметил Папиньон.

Мари снова усмехнулась.

— Достоевский, кстати, не был швейцарским гражданином.

Шор рассмеялся.

— Хорошо, едем в полицию, я задержу вас на пятнадцать минут, формальность должна быть соблюдена…

49

Майкл Вэлш выглядел усталым, под глазами залегли темные тени, на висках то и дело выступала испарина, хотя работал кондиционер и народа собралось в его кабинете не так уж много: ЗДП, как сокращенно называют в ЦРУ заместителя директора по планированию, ЗДР — заместитель директора по развединформации, ЗДН — заместитель директора по сбору информации научно-техническими методами и ЗДА — начальник управления анализа и оценки разведданных, получаемых агентурой ЦРУ во всем мире; докладывал Уильям Аксель, шеф управления стратегических операций.

Вэлш вернулся в Вашингтон на рассвете; за два дня успел слетать в Паму, Гватемалу, Сальвадор; провел переговоры с министром обороны и рядом ведущих политиков; три часа ушло на то, чтобы встретиться с главным редактором «Эпока», крупнейшей газеты Памы, и обсудить ситуацию в Центральной Америке; летал «под крышей» вице-президента «Стил констракшн», в дымчатых очках, будь они трижды неладны, терпеть не мог грима, но понимал, что сейчас необходима предельная осторожность: газетчики — ушлые люди, если его расконспирируют накануне дела, может быть нанесен удар по всей операции.

Как всегда, Аксель докладывал не спеша, очень следил за словом, фразы строил точные, краткие, без какого бы то ни было двоетолкования.

— До начала операции осталось пятнадцать дней и семь часов. Поскольку мистер Вэлш определил «Корриду» как «локальный эпизод», мы работаем силами внутренней агентуры в Гаривасе с тем, чтобы придать этому предприятию «чилийский флер» — никакого вторжения, никаких связей с Пентагоном или государственным департаментом, ставка лишь на своих людей. Просчитаны все варианты неудачи. Они сведены к минимуму. Однако же при утечке информации, я имею в виду появление материалов о том, что Лопес проявляет интерес к плантациям какао-бобов, левые группировки начнут шумное расследование. В этом случае Лопес может прийти к власти не как преемник дела Санчеса, но как диктатор, что нецелесообразно. Деятельность Леопольдо Грацио по-прежнему кажется мне нежелательной, так как у него очень широкие связи в Европе, он активно играет на повышение ставок на бобы какао и крайне заинтересован в стабильности нынешнего режима Гариваса. Грацио дважды предупреждал Санчеса о том, что в правительстве полковника зреет оппозиция. По нашим сведениям, несколько людей из разведывательного департамента его концерна готовятся к поездке в Гаривас; мы получим подробную информацию об этом завтра в полдень, агентура к ним подведена вполне квалифицированная. Скорее всего, Санчес будет изолирован в «Клаб де Пескадорес», террористов затем уничтожат «красные береты»; к народу обратится по радио и телевидению майор Лопес, объявит о введении военного положения для борьбы с силами реакции…