Пресс-центр - Семенов Юлиан Семенович - Страница 17

— Ты знаешь ее фамилию?

Шор медленно поднял глаза на комиссара и кивнул.

— Как ее фамилия? — повторил свой вопрос комиссар.

— Кровс.

— Пригласи ее, не надо ссориться с прессой… Послу Гариваса я бы на твоем месте позвонил и попросил его назначить встречу… Ни о каком допросе речи не может быть…

— Хорошо.

— Как у покойника было с бабами?

— Как у всех…

— То есть?

— Имел двух-трех любовниц, с женой, Анжеликой фон Варецки, давно не живет…

— Где она?

— В Торремолинос, это где-то в Испании…

— Тебе не кажется разумным слетать к ней?

— Оставленные жены всегда валят три короба на своего бывшего избранника, стоит ли брать в толк ее показания?

— А если она исключение?

— Бывшие жены не бывают исключениями. Тебе, как шефу, можно позволить себе иллюзии, а я живу грубой явью…

— Я женат вторым браком, Шор, и сохраняю с первой женой самые дружеские отношения…

Шор знал первую жену Матэна, слушал запись ее бесед с тем альфонсом, который спал у нее, когда сыновья уезжали на ферму, оставленную семье комиссаром; как же она говорила о бедняге, что несла — уши вянут! Наивная, святая простота; воистину, стареющие мужчины невероятно глупеют, самая глупая баба в сравнении с ними — Ларошфуко; в сравнении со мною тоже, поправил себя Шор, и я не юноша, пятьдесят четыре — все-таки возраст, куда ни крути.

— Я понимаю, — сказал наконец Шор, — наверно, ты прав, я и первым-то браком не успел сочетаться, сплю со шлюхами, это дешевле, чем благоверная, никаких претензий, семь раз в месяц по пятьдесят франков. Коплю на гостиницу в Сен Морице…

Комиссар рассмеялся.

— Разве вам, евреям, надо копить? Обратись в свою общину, сразу соберут деньги, это нам, католикам, трудно жить… Ну, хорошо, вернемся к делу… Кому могло быть выгодно убийство, если это, как ты считаешь, действительно убийство?

— Черт его знает… Сегодня иду на биржу, надо посмотреть, как там. Что же касается меня, я патриот швейцарской конфедерации, в бога не верю, в синагоге не молюсь, акции не покупаю. Еще не научился продавать совесть… А на бирже началась игра… Через пятнадцать минут после того, как я вошел в номер покойника, его акции полетели вниз, кто-то греет на нем руки…

— Вечером или, в крайнем случае, завтра утром я бы попросил тебя рассказать мне, как прошел день.

Шор поднялся.

— О'кэй… Я свободен?

— От меня да, — улыбнулся комиссар, — но не от обстоятельств…

Джон Хоф был, как обычно, весел и резок в жестах (постоянно бил посуду в ресторанах, платил за убыток щедро, поэтому его приходу радовались и хозяева, и официанты; впрочем, он выбирал для деловых встреч маленькие ресторанчики, где официантов не было — хозяин готовил, хозяйка, дочь, сын или невестка обслуживали гостей, очень удобно, полная конспирация, времена крутые, клиентом дорожат).

— Месье Матэн, нас угощают сегодня оленем, ночью привезли с гор, стараются охотники Венгрии, у них на границе с Австрией замечательно отлаженные охотничьи хозяйства… Выпьете кампари? Или, как мы, грубые янки, виски жахнете?

— Немного виски со льдом, благодарю вас.

— Забегая вперед, хочу вас обрадовать: Жиго договорился с кубинцами и напрямую покупает у них самые роскошные сигары, так что я обещаю вам двадцать минут блаженства после кофе.

— Сегодня придется сократить, — ответил комиссар, — в связи с делом Грацио у меня совершенно нет времени, каждая минута на счету.

Он тактично пригласил Джона Хофа к делу, тот был смекалист, к беседе всегда готовился тщательно.

— На нас часто обижаются, — заметил Хоф, — за излишний практицизм… Между прочим, именно из-за этого наш государственный департамент проиграл Франца Йозефа Штрауса; мне рассказывали, как баварский фюрер жаловался друзьям. «Они высокомерны, эти янки, смотрят на часы, прерывают беседу, ссылаются на занятость, никакого такта…» Как представитель крестьянского изначалия, он никогда не простит этой нашей прагматичной, действительно весьма специфической манеры поведения…

— Мы, швицы9, нация банкиров и лыжников, — ответил комиссар, — и те, и другие в ладу с понятием «время».

Джон Хоф рассмеялся.

— Вы меня прямо-таки толкаете коленом под зад, комиссар Матэн… Хорошо, я готов… Утром у меня было три разговора с Нью-Йорком и Вашингтоном, звонили люди, так или иначе связанные с Леопольдо Грацио… Они потрясены случившимся. Их, понятно, интересуют все обстоятельства трагедии… Сейчас, как вы понимаете, те, кто был с Грацио на ножах, распустят слух о банкротстве и все такое прочее, может начаться паника, он ведь не только строил электростанции и мосты, играл на бирже и вкладывал деньги в рискованные предприятия, он еще давал займы целому ряду режимов, особенно в Латинской Америке… Что, по-вашему, могло привести его к столь страшному решению?

Комиссар понял, что Хофу угодно выслушать объяснения версии самоубийства; он сразу же отметил, что американца устраивает именно эта версия. «А почему? — спросил он себя. — Или Хоф хитрит? Он же хитер, как дьявол».

— Поскольку наши разговоры, как обычно, весьма доверительны, мистер Хоф, я позволю себе заметить, что у нас не все разделяют версию самоубийства Грацио…

Джон Хоф откинулся на спинку красного плюшевого кресла.

— Не может быть! Кто же убил, в таком случае? Нет, нет, вряд ли. Он не занимался нефтью и не поддерживал Израиль… Куба? Чья-то ревность к диктатору Гариваса полковнику Санчесу? Мафия?

— На главный вопрос «кому это выгодно» я пока не могу ответить…

— Кто ведет следствие?

— Инспектор Шор…

— О, это, как я слыхал, ваш главный ас…

— Верно.

— И он всерьез полагает вмешательство какой-то неведомой силы в эту трагедию? Я еще не слыхал о такого рода версии. В прессе пока не было?

— Шор не любит прессу, он привык работать в тишине… Олень действительно был великолепен…

— Я рад… Пьер Жиго вымачивает мясо — хотя бы три-пять часов — в очень терпком вине, кажется, он предпочитает португальские, там есть совершенно черные вина, рот вяжет… Хм… Вы меня озадачили… Если такого рода версия появится в печати, это может позволить левым начать очередную кампанию против банкиров — и ваших, и наших, — но, поскольку, как мне объяснили друзья, последние годы Грацио ориентировался на европейский бизнес, кампания обрушится на головы бедных дедушек с Уолл-Стрита…

— Ваши предложения?

Хоф отпил вина, пожал плечами.

— Идеально, если бы вы смогли удержать прессу — хотя бы в ближайшую неделю — на той версии, которая сформулирована в выпусках вечерних газет…

— Почему именно недели?

— Для того, чтобы наши люди толком подготовились к объяснениям… Вы же знаете, чем кончается неконтролируемость слуха…

— У русских есть точное выражение: «На каждый рот не набросишь кашне». Где гарантия, что какой-нибудь журналист — а желающие уже есть — не опубликует свою версию в газете? Телевидение и радио можно в какой-то мере держать под контролем, а за газетами разве усмотришь?

— А кто этот «желающий» дать свою, оригинальную версию?

Поскольку комиссар Матэн держал акции трех нью-йоркских корпораций, швейцарской «Нестле» и западногерманской «БМВ», поскольку Хоф несколько раз — обычно после такого рода встреч — давал дельные советы, на какую кампанию следует ставить в ближайшие недели, он ответил, чуть, впрочем, помедлив:

— Некая Кровс из Гамбурга.

Хоф пожал плечами.

— Это имя мне ничего не говорит.

«Пережал, — отметил Матэн, — надо было ответить спокойнее, а может, и вовсе не отвечать, просто-напросто пожать плечами. Он знает эту гамбургскую девку, нет сомнения…»

— Сегодня вечером или завтра поутру Шор сообщит мне результаты допросов весьма важных свидетелей… Потом он что-то ищет на бирже, — Матэн усмехнулся и отдал Джону Хофу главную информацию. — Предупредите вашего коллегу по бизнесу Барри Дигона, чтобы он аккуратнее вел свои дела, его имя в журналистских кулуарах связывают с трагедией Грацио. (Запись телефонного разговора Мари Кровс с Бреннером и русским писателем Степановым он прочитал сегодня утром, отделом прослушивания фиксировались все разговоры, связанные с делом Грацио; имен Степанова и Бреннера тем не менее отдавать не стал.) А что касается поисков моего Шерлока Холмса, то я подскажу вам, в каком направлении он пойдет, мистер Хоф…