Непримиримость - Семенов Юлиан Семенович - Страница 28

Он мучительно, постоянно, каждую минуту думал о выходе, не отдавая себе, ясное дело, отчета, что выхода уже не было и быть не могло рано или поздно предательство непременно всплывает наружу, причем особенно вероятно это когда страна взбудоражена, правительственной линии нет царствует сонная бюрократия, лишенная той реальной идеи которая бы могла объединить народ поставив перед ним осуществимые задачи, подкрепленные ясным законодательством, понятным не ста правозаступникам, а самым широчайшим слоям населения «это можно и то — можно, а вот сие — нельзя»

Азеф понимал что раз и навсегда отвести подозрение в провокаторстве могло лишь одно цареубийство. При этом он отдавал себе отчет и в том что осуществление акта скорее всего повлечет за собою арест и казнь, которую первым же санкционирует любезный друг Александр Васильевич.

Поэтому лежа в голубой мыльной пене, Азеф неторопливо комбинировал выстраивал схемы безжалостно рушил их — и все во имя того чтобы продлить ту блаженную жизнь, которой жил предав — двадцать еще лет назад — идею которой поначалу решил было служить.

Знай Азеф про ту шальную мысль что мелькнула в голове Герасимова в кабинете царя, доверься он ему всецело решись в свою очередь на поступок Герасимов, намекнув на вероятие удачи Петру Аркадьевичу, кто знает как бы сложилась дальнейшая судьба России, Европы, трех этих людей, но поскольку все они были разъединены недоверием и страхом, то чуда не произошло все развивалось так как и должно было развиваться в прогнившем колоссе именовавшемся Империей.

Тем не менее назавтра после заседания подпольного бюро ЦК Азеф лениво заметил своему адъютанту Карповичу изменившему до неузнаваемости внешность после «легендарного побега» из охранки:

— Суша сушей но вы поищите нет ли кого из наших в экипажах кораблей что будут принимать Николая. У меня на это времени нет а вам и карты в руки причем желательно чтоб морячок был не наш а какой-нибудь анархист или на худой конец из летучего отряда, провинциал не связанный с центром.

Через два дня Азеф пришел к Герасимову снова был в ярости, когда начал матерно браниться пахнуло тяжелым перегаром.

— Что же вы Александр Васильевич говорили мне будто Николай отправится в Ревель на своем фрегате «Штандарт»?! Он же на чугунке туда едет!

— Кто из нас начальник политического сыска империи, Евгении Филиппович!? — Герасимов тоже набычился. — Я или вы!?

— Не надо со мною играть! — по-прежнему в ярости рявкнул Азеф. — Или вы мне верите или нет! Тогда — до свидания! Ищите себе других друзей! Пусть они с вами варят кашу! Первый раз ваши генеральские погоны на гнедых прокатили, а второй на вороных до отставки пронесут!

О том, что генеральское звание утонуло в письменных столах интриганов знали только Столыпин и Герасимов откуда же все это приходит к образине?! Что творится в державе?! Тем не менее, услышавши про погоны (надавил на больную мозоль, шельмец умеет бить в поддых). Герасимов снял трубку телефонного аппарата.

— Я готов позвонить при вас Петру Аркадьевичу. Можете взять отводную трубку она в столовой, в горке я ее прячу за серебряной вазой вам, как другу, открываю тайну. Слушайте разговор.

Столыпина однако не было вызвали в Царское, внеочередной доклад императору эх добиться бы права доклада и мне чтоб не как милость даровалась, а по звонку дворцовому коменданту раз в неделю самые последние новости! Не сумел ему продать себя толком, сам виноват оробел! Надо было б почитать царю, что его сановники про Думу пишут про министров у него лицо кроткое как у женщины, ему сплетни сладостны а что как не главная сплетница империи наша охрана?! Вот тебе и подступ! Верти им потом как хочешь жми на кнопочки пугай! Не через Петра Аркадьевича, а — напрямую! Он же слабенький, его надо постепенно приучать, он податливый, я из кабинета, а змеи-завистники нашептали, ша-ша, шу-шу, вот он и стал отворачиваться да в окна смотреть, словно я табурет какой, а не человек…

— Когда ждете Петра Аркадьевича? — поинтересовался Герасимов, голос его в секретариате знали, поэтому не боялись отвечать правду.

— Видимо, поздно Он изволил отправиться вместе с господином министром иностранных дел.

— Давно?

— С час тому назад, Александр Васильевич.

— Что-нибудь срочное?

— Да, вам курьер повез личный пакет, неужели еще не доставил?

— Я звоню с перепутья. Благодарю. Сейчас же проверю. До свидания.

Дав отбой, назвал барышне телефон адъютанта; тот сообщил, что личный пакет премьера «за сургучом» получен.

— Вскройте, — сказал Герасимов. — И прочитайте.

— Хорошо, Александр Васильевич. Соблаговолите подождать чуток, возьму ножницы.

Зажав трубку ладонью, Герасимов озорно крикнул Азефу.

— Хорошо слышно?

Тот наконец сменил гнев на милость, усмехнулся.

— Вот бы в ЦК эту отводную трубку поставить, цены бы мне не было, конец Бурцеву.

— Алло, Александр Васильевич. — Адъютант вернулся к аппарату. — Я не знаю, возможно ли такое читать по телефону.

— Что-нибудь связанное с «номером семь» (так в охранке говорили о Николае). О нем?

— Именно.

Герасимов поджался, поразившись догадке, мелькнувшей в голове.

— Связано с маршрутом?

— О дополнительных мерах предосторожности.

— Хорошо, благодарю вас.

Герасимов положил трубку на рычаг, похожий на рога оленя, усмехнулся вошедшему Азефу.

— Ну? Так кто же шеф политической полиции? Я, милый Евгений Филиппович, я.

— Глядите, — ответил Азеф миролюбиво — Моя информация абсолютна. Я говорю только в том случае, когда уверен. Я за это золотом плачу. Проверьте еще и еще раз. Если вам ничего не скажут, значит, у вас появились могущественные враги.

— Кто вам поведал об этом вздоре? Это сказал ваш враг, Евгений Филиппович, — Герасимов ответил ударом. — Назовите мне его.

— Нет, — Азеф покачал головой. — Не назову. Это мой коронный осведомитель. Он надежен. И не враг мне. Но и не друг. Он — болтун. А я ему в винт проигрываю… О нем в ЦК только Виктор знает. И Натансон. Назови я его, — мне гибель, ваши филеры сей момент засветятся, провокаторы начнут к нему с идиотскими вопросами приставать, — вот и конец мне, он все сразу поймет значит, решит, один из нас троих — провокатор. Лидер партии провокатором быть не может Натансон — теоретик, он прокламации пишет и газету ведет, от террора далек. Кто остается? Я остаюсь.

— Но ведь коронный осведомитель отдал вам фальшивку! Как должен был царь идти в Ревель на «Штандарте», так и идет! Какая «чугунка»?! Это же безумие по нынешним временам! Вам, бомбистам, подарок! Какой идиот это санкционирует? Я? Увольте! Столыпин? Да ни в коем разе!

В полночь позвонил премьер-министру; тот пригласил на чай, о том, что маршрут следования государя изменен, и слыхом не слыхивал.

— Это сказки какие-то, Александр Васильевич, чушь От кого к вам пришла информация?

— Из окружения эсеров.

— Источник надежен?

И Герасимов уверенно солгал:

— Проверяем, Петр Аркадьевич, проверяем.

— Такого агента надо сажать. Или гнать взашей, — нахмурился Столыпин. — Заведомо вводит вас в заблуждение.

Ночью Герасимов не мог уснуть, ворочался на тахте, вспоминал жену, сбежавшую к сукину сыну Комиссарову, чего им, бабам, не хватает? Меня ей не хватало, ответил он себе; я параллельно ей жил, как игрок она рядом, — ну и хорошо! Куда ей от меня деться?! А сам весь в интригах, ноздри раздувал за генеральским золотом спешил, дуралей, бабу в упор не видел, вот и ушла… Возвращался то и дело к Азефу: почему «чугунка»? Неужели начал двойную игру?!

Утром, приняв холодный душ, тщательно побрил бороду и отправился в Царское, к Дедюлину.

Тот отчего-то заюлил, начал угощать чаем с черничным вареньем, говорил все больше о пустяках, анекдотами сыпал, слезливо умилялся тем, как смышлен наследник, а когда Герасимов в упор спросил, не будет ли перемен в маршруте государя, ответил:

— Только вам и никому другому, Александр Васильевич… Велено держать в секрете, но ведь все равно вам, именно вам придется ставить охрану в пути следования… Так вот, ее величество третьего дня гадала с Аннушкой Вырубовой, та ей на ночь выбросила карты, что-то много пик легло на раннюю дорогу, и поэтому поступило августейшее указание поменять фрегат на императорский поезд… Это должно быть сделано в самый последний момент… Вы уж порадейте, мой друг, не сочтите за труд, и поймите меня верно: я не имел права сказать вам об этом в телефон, как замечательно, что вы сами ко мне приехали… И еще, государыня сказала, что она намерена принять приглашение Бенкендорфа. Так что она вместе с английским родственником посетит имение графа близ Ревеля… Об этом тоже велено таить, сказать лишь в последний момент… Убежден, вы и там обеспечите надежную охрану…