Межконтинентальный узел - Семенов Юлиан Семенович - Страница 42

— Милый, а почему в наших ресторанах такие слабенькие и безвкусные программы оркестров? — спросила Ирина.

— Потому что музыканты не имеют процента от прибыли, которую дают посетители, — ответил Славин.

— А почему им не дают процент от прибыли?

— Глупые дяди боятся, что они слишком много заработают…

— Наверное, я все-таки чего-то не понимаю… Вот я хожу к моем парикмахеру уже восемь лет, да?

— Семь, по-моему…

— Восемь. К сожалению. Раньше я никогда не укладывалас огород на голове…

— Мне это, кстати, больше всего нравилось.

— Не лги себе. Ты во всем любишь элегантность, я же знаю.

— Твой огород был невероятно элегантным… Вкусные яблоки дали к шницелю?

— Объеденье.

— А почему не долопала?

— Потому что я и так перебрала с калориями.

— Имей в виду, с возрастом мужчин тянет на упитанных.

— Ты вневозрастен.

Славин усмехнулся:

— Как консервированный огурец?

— Не смей так говорить! Я не знаю ни одного мужчину, который был бы так молод, как ты.

— Ох, — улыбнулся Славин. — Повтори, пожалуйста, еще раз.

— Повторю вечером, — пообещала Ирина. — Так вот, о моем парикмахере… Я ему всегда плачу сверху, потому что он загодя резервирует время, знает, какую прическу я люблю, рассказывает мне какие-то истории, шутит — вот тебе и час отдыха, будто хвойная ванна, правда… Так вот, он пытался открыть салон у себя дома, но его замучили фининспекторы… В чем его вина, только лишь в том, что он очень любит свою работу и доставляет клиентам радость? Люди с хорошим настроением лучше работают, кстати говоря… Объясни же, кому он мешал?

— Мировому империализму, — смеясь, ответил Славин. — Ты повторяешь Степанова.

— Его не грех повторять.

— Родная община, Ириша. У нас, наверное, остались родимые ее пятна, — отшутился Славин, думая совсем о другом.

«Когда же мне к нему подойти? — вертелось в голове. — Я никогда не забуду слов Лесника, когда он сказал Гмыре, что каждый его шаг контролируется людьми ЦРУ; очень может быть, что и Кульков тоже под постоянным колпаком. Хотя ребята Гречаева — хваткие, они бы отметили все то, что хоть как-то подозрительно; нет, если они успели заметить подозрительное — считай операцию проваленной. Контрагент предпримет свои шаги, они на выводы горазды, умеют ценить время и решения принимают крутые».

Подошел официант, принес счет, укрытый салфеткой; Славин салфетку отвернул, прочитал: «Привет получен».

Он протянул официанту двадцать пять рублей и обернулся к Ирине:

— Было очень вкусно, правда?

— Да, замечательно, большое спасибо, — поблагодарила она официанта; улыбка ослепительная, ничего деланного. «Господи, какое это счастье, что она вернулась! Чего же ты не женишься? — спросил он себя. — Только потому, что прирожденный холостяк? Или оттого, что старше ее на двадцать лет, а это вот-вот может оказаться роковым? Впервые ты ощутил возраст, когда тебе исполнился пятьдесят один; дальше будет хуже; я никогда ничего от нее не скрывал. Кто сказал, что альянс Тургенева с Виардо аморален? Никто, — ответил он себе, — только ты-то не Тургенев…»

Посадив Ирину в такси, Славин сказал:

— Видимо, сегодня я не попаду к тебе. А если и приеду, то на рассвете.

— Скажи, что ты меня любишь, — улыбнулась она.

— Нормально, — ответил он, повторив неизвестного ему Ашота. — Я тебя очень люблю, в твое отсутствие ко мне никто не приходит кому нужен лысый старик с астигматизмом и язвенной болезнью?

— Мне, — сказала она. — И еще как…

— Тогда давай сделаем вот что, — снова посмотрев на часы совершенно неожиданно для самого себя вдруг сказал Славин. — Покупай подходящее платье, и давай назначим романтическое свидание… Скажем, через три дня… У загса… В шестнадцать ноль-ноль… Как тебе предложение такого рода?

…Такси отъехало; возле Славина остановился Гречаев и, прикуривая на ветру, негромко сказал:

— К десяти его ждет Настя.

— Сколько времени туда ехать?

— Пятнадцать минут.

— Хорошо, я у себя, на связи, жду информации…

Выйдя от Насти, Кульков осторожно прикрыл дверь ее квартиры, к лифту приблизился на цыпочках, нажал на кнопку вызова, достал пачку «Салема», закурил, сладко затянулся, и в это как раз время Славин спустился с верхнего пролета на площадку:

— Вниз?

— Да.

— Я с вами. Можно?

— Бога ради.

Славин почесал кончик носа, нахмурился:

— Мне ваше лицо очень знакомо…

— А мне ваше совершенно не знакомо, — раздраженно отозвался Кульков.

— Вас ведь Гена зовут? — спросил Славин, пропустив его в лифт. Дверцы захлопнулись автоматически, Славин нажал кнопку первого этажа, кабина плавно пошла вниз.

— Представьтесь, пожалуйста, — сказал Кульков, и в глазах его что-то дрогнуло, но лишь на одно мгновение. — Я совершенно вас не помню.

— Может, и я ошибаюсь, — сказал Славин, улыбаясь. — Только мне кажется, вы это вы… Я как-то с вами в преферанс играл… На Черном море… Лет двадцать назад, а может, и больше… Вы тогда совсем еще молодой были…

— Вполне вероятно, — согласился Кульков. — Для одних шахматы, для других преферанс… Третьи предпочитают бильярд…

— Верно, — согласился Славин. — Только одним преферанс на берегу моря сошел с рук, а других затаскали… Среди свидетелей по делу Пеньковского, помнится, вас не было… А вот я едва открутился…

— Вы меня с кем-то путаете, — спокойно сказал Кульков, но лицо его начало стекать — за одно лишь мгновение обвисли щеки, цвет кожи сделался желтоватым, неестественно оттопырились уши.

— Если вы не Гена, то, конечно, путаю, — сказал Славин. Лифт, чуть вздрогнув, остановился.

— Пожалуйста, — чуть откашлявшись, сказал Кульков, пропуская Славина.

— Нет, пожалуйста, вы, — Славин протянул руку, — я тут живу, а вы гость.

— Спасибо, — ответил Кульков; лицо его пожелтело еще больше; ноги стали ватными, он чувствовал, как мелко дрожат колени; вышел, однако, спокойно, с достоинством.

Славин сразу же свернул в переулок; Кульков остановил проезжавшее мимо такси.

— Вы можете уделить мне пару часов? — спросил он шофера. — Я отблагодарю. Мне нужно съездить на дачу.

— Э, нет, — ответил таксист. — У меня смена кончается…

— Когда?

— Через час двадцать…

— Мы обернемся…

— Куда ехать-то?

— В Раздоры, совсем близко…

— Где это? По Минскому?

— По Успенке… Я уплачу вам, сколько скажете. Выручайте, товарищ…

— А потом куда?

— Мы вернемся в центр… Я живу в центре, на Малой Бронной…

— Ну а сколько положите?

— Называйте цену.

Таксист засмеялся:

— Может, я полста запрошу!

Кульков достал из заднего кармана брюк деньги, протянул шоферу:

— Спасибо, вы меня очень выручили.

— Закурить не будет? — спросил таксист.

Кульков оглянулся: машин сзади не было. «А вдруг этот тип запомнил номер такси? Нет, он же свернул за угол; если что-то случилось, за мною бы шла машина. Или две. Это днем можно не заметить слежки, а сейчас любая машина видна: фары. Успокойся, — сказал он себе, — счастье, что это случилось ночью; завтра меня уже не будет в России; только бы скорей оказаться за городом; домой заходить нельзя; надо позвонить жене; только бы придумать что-то связное; придумаю…»

Когда выехали на Кунцевскую дорогу, Кульков увидал в зеркальце фары; похолодел от ужаса; попросил шофера пропустить — слепят; тот сбавил скорость; их резко обошла черная «Волга» с двумя пассажирами; окна открыты, включен радиоприемник, передавали эстрадный концерт, похоже, едут в ресторан «Сосны».

На даче он сразу же включил свет, вышел на участок черным ходом, подкрался к забору, отбросил три листа шифера, разгреб землю маленькой цапкой, достал из тайника кирпич, вернулся в комнату обычный огнеупорный кирпич осторожно вскрыл, достал оттуда заграничный паспорт, пачку банкнот — отдельно доллары, рубли, марки ГДР; сунул в карман маленькие усы, которые сразу же изменят внешность, спрятал в портфель очки в толстой роговой оправе; раздавил ампулу с темной жидкостью, накапал в кастрюлю, залил водой, тщательно промыл волосы, вытер их насухо — через час станет совершенно седым; промазал брови пальцем, смочив его в той же кастрюле; вылил содержимое в унитаз, кирпич выбросил в помойку, выключил свет и вернулся в машину.