Межконтинентальный узел - Семенов Юлиан Семенович - Страница 31

— Если Гречаев гарантирует нас от каких-либо случайностей — ответил он, — я бы поддержал Виталия Всеволодовича. Я не убеждён что Кульков сразу же после ареста начнет говорить… Мы поработали с теми, кто хорошо знает его, со школьной еще скамьи, — он довольно жесткий человек, крайне затаенный и в высшей мере изворотливый…

Коновалов пожал плечами:

— Улики-то у нас неопровержимые… Вертись — не вертись, дело ясное…

Генерал тяжело затянулся (кто-то писал, что сигарным дымом не затягиваются, а только пыхают, чтобы во рту была сладкая горечь, зачем тогда вообще курить?), поиграл карандашами и, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил:

— А вам не кажется, товарищи, что у нас выпало одно звено? Я имею в виду Иванова, рекомендованного в Центр не кем-нибудь, а именно Пеньковским… А с ним, Ивановым, наш подопечный Гена поддерживает весьма добрые отношения еще с институтской поры…

Славин сразу насторожился.

— Профессор Иванов чистый человек. Я допускаю, что его намеренно светят. Утечку мозгов можно организовать и здесь, в стране, не переманивая человека в Штаты… Создай ученому непереносимые условия для работы — вот и потеряны идеи. Нам бы, кстати, об этом думать и думать…

— Не нам, — возразил генерал. — Созданием наибольшего благоприятствования для выявления новых научных идей должны заниматься те, кому это вменено в обязанность. Мы шпионов должны ловить. Тоже, между прочим, работа. — Пыхнув тугим серо-синим дымом, генерал тем не менее спросил: — Думаете, возможно повторение луисбургского варианта в деле с Трианоном? Ложный след? Страховка агента компрометацией другого человека?

— Думаю, именно так, — ответил Славин. — Иванов честный ученый. Я полистал справки: ни один из серьезных агентов, завербованных Лэнгли, не занимал открытой общественной позиции, таился; страшился критических выступлений… Они все как один отличались неуемным славословием, говорили не словами, а лозунгами… А Иванов болеет за дело, называет кошку кошкой, ярится… Понятно, далеко не всем это нравится, у нас ведь любят, чтобы была тишь, гладь и божья благодать…

— Видимо, за Кульковым внимательно следят люди ЦРУ в Москве, — задумчиво продолжал генерал. — Надо иметь это в виду. Уровень Кулькова весьма высок… Не берусь судить, что Кульков передал Лэнгли; вполне возможно, что там интересовались не только тем, о чем мы сейчас гадаем, и если это так, то урон, нанесенный им, подсчитать трудно… Конечно, мы получим многое: поймем, что Лэнгли требует от него, соотнесем это с ситуацией в мире, сможем прочитать какие-то тайные аспекты внешнеполитической доктрины Белого дома, изучим метод такого рода давления, сможем обозначить для себя новые персоналии, присмотревшись к тому, как будут себя вести наши контрагенты на женевских переговорах… Но мы ведь не знаем, когда Кульков станет закладывать тайник? Да и будет ли он вообще его закладывать? Кульков бывает на приемах в посольствах… Если допустить обмен информацией именно там, его не задержишь, территория иностранного государства, суверенитет…

— Гречаев, вы спросите-ка своих, свет у Кулькова сейчас в окнах квартиры есть? Или отправился почивать?

— Перед началом совещания, — Гречаев посмотрел на часы, — в двадцать три тридцать, свет был в окнах его кабинета… Окна зашторены, не просматриваются…

— Я спрашиваю о том, что у него происходит сейчас, — раздраженно заметил генерал. — А не перед началом совещания.

Гречаев поднялся; генерал остановил его, сказал, чтобы звонил по его аппарату, подвинул городской; снова пыхнул серо-голубым дымом, присматриваясь к тому, не образуется ли колечко. В детстве просил отца пускать из «Беломора» колечки, нанизывал их на палец; в день, когда отец уходил на фронт, чтобы никогда более не вернуться, нанизал целых три, радовался…

— Третий, я Потапов, как обстановка? — негромко спросил Гречаев.

Генерал включил усилитель; голос Третьего стал слышен всем собравшимся в кабинете:

— Из квартиры никто не выходил. Свет в кабинете по-прежнему включен. Шторы плотные, тщательно занавешены; что происходит в помещении, просмотреть невозможно, наблюдение продолжаю.

— Избыточная информация, — усмехнулся генерал. — Спасибо, майор. Продолжим собеседование… Груздев, а команда Юрса бывала на всех приемах, которые посещал Кульков?

— Мы работаем в этом направлении, — ответил полковник. — Времени было мало на просмотр документов… Во всяком случае, у бельгийцев от Юрса никого не было, у датчан тоже… К англичанам он сам ездит практически на каждое мероприятие. Обобщить данные наблюдения я смогу завтра, к пятнадцати ноль-ноль.

— Прекрасно, благодарю… Ну так какое же примем решение? Я должен сообщить руководству наши предложения… Наше предложение, — поправил себя генерал, — так будет точнее…

— Наше предложение, — сказал Славин, — возможно лишь тогда, когда мы прочтем то, что Кулькову написали из ЦРУ.

— Расшифровав текст, он сожжет его, — ответил генерал. — И мы останемся с носом…

Славин усмехнулся:

— Мы обязаны остаться не с носом, а с текстом, который он составит. А он его именно сейчас составляет. Если он не выйдет из дома, значит, утром текст будет либо дома, либо при нем.

— И вы подойдете к нему, когда он будет садиться в служебную машину, и попросите: «Геннадий Александрович, будьте любезны, мне бы хотелось почитать, что вы написали в Лэнгли?» Брать его надо. Прямо сейчас. С поличным.

— Я не согласен, — упрямо возразил Славин. — У нас достаточно материала, чтобы взять объект под стражу: сотенная ассигнация, меченое колечко у Насти, сфотографированный на пленку факт закладки контейнера в тайник Юрсом и факт выемки контейнера Кульковым. Груздев прав, я не знаю, сколько потребуется времени на то, чтобы после ареста голубь начал говорить.

— Член американской делегации Чарльз Макгони ожидает каких-то крайне важных новостей из Вашингтона, — задумчиво повторил генерал, — которые во многом определят исход переговоров… Товарищ Груздев, каково расписание дня у Кулькова на завтра?

Тот ответил так, словно бы заранее ждал этого вопроса.

— В восемь бассейн «Москва», седьмой павильон, парится и плавает вместе с артистами московских театров, у них абонемент на это же время, — четко отрапортовал Груздев. — В девять тридцать едет с Крыловским на заседание коллегии по электронной промышленности. В час тридцать обед с индийской делегацией в «Метрополе». В три тридцать заседание координационной комиссии по новой технике, затем прием у англичан, оттуда, в двадцать тридцать, поедет к Насте, жене сказал, что задержится на заседании профкома, а потом, мол, предстоит деловой ужин с иностранцами, обещал вернуться к половине двенадцатого…

— А послезавтра?

— В девять совещание в главном штабе противовоздушной обороны, затем…

— Вот нам и надо, — жестко сказал генерал, — чтобы после этого совещания его зажигалка, с вмонтированной в нее фотокамерой, каким-то образом попала к нам, хотя бы на час… При этом подразделение Коновалова должно постоянно анализировать маршруты поездок разведки ЦРУ по Москве — нет ли каких-то пересечений с Кульковым… А группа Гречаева делает все, чтобы обнаружить тайник, где Кульков хранит шифротаблицу…

— Когда он хватится зажигалки, он все поймет, — заметил Славин. — И ляжет на грунт… Или запаникует…

— А разве это плохо, если противник паникует? — Генерал пожал плечами. — Впрочем, вы правы, до поры до времени Кульков должен быть совершенно спокоен… Вот, — он достал из кармана точную копию той зажигалки, которую ЦРУ заложило в контейнер, — эта подделка должна побыть у него то время, пока мы не просмотрим, что он наснимал настоящей.

Груздев покачал головой:

— Если мы связываем Кулькова с тем, что сейчас происходит в Женеве, я бы прежде всего заинтересовался вопросами, которые они ему задают…

— Не о комбинатах же бытового обслуживания, — вздохнул Славин. — И не о нашем ненавязчивом сервисе. О ракетах спрашивают, ясное дело…

— Каждый вопрос таит в себе тенденцию, — заметил генерал. — Груздев прав… Что ж, брать его сейчас?