Майор «Вихрь» - Семенов Юлиан Семенович - Страница 18

— В селе Рыбны, возле костела.

«Все, — спокойно подумал Вихрь. — Он сволочь, он продался...»

— Как он должен быть одет?

— Кто?

— Человек от Бородина.

«Все, — снова подумал Вихрь. — Он развалился до конца, если сказал им про Бородина. Он сволочь, вражина, продажная тварь... А если он и раньше был с ними?»

— В синем костюме, в кепке и с белым платком в левой руке.

Шеф подмигнул Вихрю и сказал:

— Все сходится, а? Синий костюм, платок в портфеле чистенький...

Вихрь хмыкнул:

— У меня и кепка была, когда я выбрасывался. Коричневая, в красную прожилочку. Кстати, какого цвета должны были быть туфли у того, кто шел к вам на связь? — спросил Вихрь Муху.

— Про цвет ботинок мне не сообщали.

— Ну?

— Нет, не сообщали.

— Вы в каком звании? — спросил Вихрь.

Он задавал вопросы очень быстро, и Муха так же быстро ему отвечал.

Длинный гестаповец с трудом успевал переводить вопросы и ответы своему шефу.

— У меня нет звания.

— То есть?

— Меня забросили, потому что я был связан с Львовским подпольем, выполнял их поручения.

— Что-то вы финтите, — сказал Вихрь. — Я в разведке не первый день, но, насколько мне известно, командование цивильных мальчиков в тыл не засылает. Это во-первых. Во-вторых, что-то я не верю вашим данным про синий костюм, платок и кепку — только лишь. Мы всегда довольно тщательны в описании внешних данных агента или резидента. Мне, например, известно, что человек, который будет со мной на связи, должен быть одет в вельветовую черную куртку, серые брюки, заправленные в немецкие солдатские кирзовые сапоги с голенищами раструбом...

Шеф сказал:

— Вы в прошлый раз не уточняли деталь с сапогами.

— По-моему, я имею дело не с подготовишками от контрразведки.

Длинный и шеф переглянулись.

— И тем не менее... — сказал шеф. — Ваш связник знает вас в лицо?

— По-видимому.

— Почему вы так думаете? Если Муха не знает в лицо своего резидента, то почему «вельветовая куртка» обязан знать вас?

— Потому, что «вельветовая куртка» — офицер Красной Армии и ему полностью доверяло руководство.

Вихрь теперь старался посеять в гестаповцах недоверие к Мухе. Он играл точно, хотя не знал всех скрытых пружин, которые помогали ему в этой быстрой и единственно возможной сейчас игре: давала себя знать давнишняя вражда между военной разведкой Канариса и ведомством Кальтенбруннера. А Муха как раз и попал в эти жернова: на него по своим каналам вышел полковник военной разведки, абвера, Берг, а он, не зная всех тонкостей этой давней вражды между абвером и гестапо и считая немцев единым, слаженным государственным организмом, предложил свои услуги и гестапо — между встречами с Бергом, который, во-первых, никогда не ходил в форме, а во-вторых, говорил по-русски, как русский, потому что в тридцать втором году закончил химический факультет МГУ. Гестапо, конечно же, знало о работе Берга с Мухой, и поэтому всякая компрометация этого агента абвера входила в перспективные планы гестапо: потом, позже, при случае, поставить Бергу подножку — мол, работает с заведомым дезинформатором, либо с дезинформатором невольным, либо с бесперспективным — с оперативной точки зрения — человеком.

— Мне тоже доверяло руководство! — сказал Муха обиженно. — Меня сам Бородин провожал!

— Как фамилия Бородина? — спросил Вихрь.

— То есть как — фамилия? Бородин.

Шеф и длинный снова переглянулись. Вихрь рассмеялся.

— Милый мой, — сказал он, — у разведчика не может быть одной фамилии.

— А какова настоящая фамилия полковника Бородина? — спросил шеф.

Шесть дней назад во время бомбежки погиб полковник Валеев, заместитель Бородина. Все нити, которые могли вести к нему, были оборваны его смертью, тем более что он не курировал ни одну из резидентур, а только осуществлял подготовку, учебу и заброску людей в тыл. Назвать фамилию с потолка было нельзя: где гарантия, что у гестапо нет хотя бы нескольких точных фамилий наших разведчиков из штаба? Считать врага глупым — это значит заранее обрекать себя на проигрыш.

— Фамилия Бородина — Валеев, Алексей Петрович. Полковник, выпускник академии Генштаба.

— Подождите в приемной, — сказал шеф Мухе.

Муха вышел. Шеф подвинул Вихрю сигареты и зажигалку.

«Надо, чтобы эти дни Муха был со мной, — подумал Вихрь, — спаси бог, если он будет торчать у костела. Коля или Аннушка могут пойти к нему на связь...»

— Хорошо бы, если ваша «муха» пошла со мной на рынок и вокзал.

— А кто сказал, что вы пойдете туда?

— Вас интересует связник в вельвете...

— Разумно. Только почему вы думаете, что мы не сможем его взять без вашей помощи?

— Вы бывали на Старом рынке? — спросил Вихрь.

— Бывал.

— Сходите еще раз и посчитайте, сколько вы там встретите людей в черном вельвете, серых брюках и немецких солдатских сапогах раструбом. Надеюсь, вы, засылая своих людей к нам, одеваете их не как попугаев, а так, чтобы они были похожи на тысячи окружающих их. Не так ли?

— Почему вы так откровенны с нами?

— Потому, что я проиграл.

— Проигрывая, ваши люди кричат, бранятся и стараются плюнуть в лицо.

— Этим своим вопросом вы хотите унизить меня? Или просто оттолкнуть?

— Не понял, — сказал шеф и попросил длинного: — Что он имеет в виду, пусть объяснит подробно.

— Все довольно просто, — сказал Вихрь. — Если я буду молчать — меня уберут после пыток. Если я стану говорить — у меня будет шанс погибнуть без пыток. Если же я подтвержу свои показания человеком со связями и явками — я буду выгоден вам и вашей контригре. Вот и все. Муха мне нужен только для того, чтобы он подстраховал меня: вдруг он уже встречался с этим человеком в вельвете, кто знает?

— У Мухи свои задачи, — сказал шеф, — он ждет своих гостей.

«Значит, он караулит наших возле костела, — понял Вихрь. — Все решит случай, и только случай. Какая глупость: говорят, случайностей не бывает. А я сейчас надеюсь только на случайность. Правда, в подоплеке этой моей надежды на случайность лежит знание их психологии, но обернуть на пользу это мое знание их психологии может только случай. Конечно, они пустят меня на рынок — это очень редко, когда наши люди перевербовываются ими, это для них радостное ЧП. И то, что он задумчиво сказал мне про задачи Мухи, — явный симптом его внутреннего согласия с моим предложением. Он сейчас начнет играть со мной. А я уже выиграл, теперь только надо разумно держаться».