Запретное влечение - Бакст Настасья - Страница 18

Когда он идет, то можно разглядеть на его плече знак гладиаторской школы, который ставят каленым железом. Если гладиатора выкупают, то поверх этого знака ставится тавро нового хозяина. У этого галла нет фамильного знака Квинтов.

— О, боги! Ведь и римляне могут это заметить!

— Успокойся, для того, чтобы это заметить — им придется опустить свой зад на нашу скамью. Знак видно только отсюда, — гребцы переглянулись и только пристальный взгляд надсмотрщика-легионера помог им сдержать улыбки.

Месалонгион внешне почти не отличался от Тирении, разве что только размеры этого порта были гораздо значительнее. Собственно, все побережье этого мыса было оборудовано причалами, обжито купцами и рыбаками. Как только Юлия сошла с корабля, ее носилки со всех сторон окружили торговцы. Весть о том, что на римской почтовой галере прибыла знатная и богатая патрицианка облетела все близлежащие лавки драгоценностей. И перед глазами у Юлии десятки рук трясли жемчужными, сапфировыми и рубиновыми ожерельями, ей в носилки кидали небольшие куски папируса, на которых было написано название лавки, нарисована небольшая карта и присутствовало предложение выгодного торга на месте.

— Вам лучше остановиться в «Перекрестке», пока не найдется надежный проводник! — крикнул им вслед десятник, командовавший галерой.

Мир тебе, — ответил ему Юргент. Еще в Тирении галл позаботился о том, чтобы выяснить, какие таверны и постоялые дворы в Месалонгионе пригодны для жизни и относительно безопасны, потому что за пределами Республики, особенно на покоренных ею территориях, о безопасности уже не могло быть и речи. Тем более, что речь идет о дочери римского сенатора, которая, во-первых, везет с собой много драгоценностей и денег, а во-вторых, сама по себе представляет огромную ценность — ведь за нее можно получить выкуп. Но жизненный опыт Юргента подсказывал, что все вышеперечисленное — это, что называется, меньшее из зол. Ведь если на них по дороге нападут грабители, которых не удастся убедить забрать деньги и драгоценности и не причинять Юлии вреда, потому что она дочь римского сенатора, за которую можно получить огромный выкуп — то их всех, скорее всего, убьют. Или того хуже — продадут в рабство. Путь до древнего храма Гестии был неблизким и пролегал вдали от торговых путей, которые были очень оживленными и хорошо охранялись.

— Самым лучшим для нас будет остановиться в «Морской ласточке», это таверна на окраине города, — сказал Юргент, подойдя к носилкам Юлии.

— А как же «Перекресток»? Ведь десятник посоветовал нам следовать именно туда. Ты ему не доверяешь? — Юлия встревожилась.

— Он никогда не сходил на берег в Месалонгионе, а я наводил справки еще в Тирении, — Юргент оттеснил в сторону какого-то уличного торговца, который предпринял попытку бросить Юлии на носилки очередную бумажку с указанием местоположения лавки.

— Но ведь ты тоже никогда не был в Месалонгионе, — заметила Юлия с улыбкой, — значит вы оба даете мне советы, основываясь только на собственных догадках. Почему я должна поступить так, как говоришь ты? — в дочери Квинта проснулся дух отрицания, как называла это состояние Лито. Что бы в данный момент ни предложил Юргент, Юлия ответила бы «нет». — Мы остановимся в «Перекрестке», — громко и повелительно произнесла она.

— Но эта таверна находится в самом центре! Он называл ее потому, что чаще всего слышал от моряков с других кораблей, которые уж меньше всего ищут покоя…

— В чем дело, Юргент из Фьеорда? Ты не расслышал моего приказания?

«Перекресток» оказался типичным для портового города постоялым двором, так как состоял из четырех двухэтажных домов, расположенных перпендикулярно друг к другу, вся композиция вместе представляла собой прямоугольник. Во внутреннем дворе, под навесом находилась, собственно, таверна, где можно было перекусить и выпить. Длинные дощатые столы, залитые воском от свечей, скамьи засаленные и отполированные «мягкими частями» до блеска, колеса с огарками, подвешенные к поперечным балкам — все почерневшее от копоти и времени. Дом, вход которого выходил на портовую дорогу, был украшен недвусмысленным знаком в виде фаллоса.

— Что ж, пожалуй, мне тоже здесь понравится, — сказал Юргент, подойдя к Юлии.

Та бросила на него ненавидящий взгляд.

— Но, пожалуй, придется коротать время в скучной «Морской ласточке», вдали от этого милого публичного дома, — продолжил галл. — Эй, поворачивайте! — крикнул он носильщикам, — мы направляемся в «Морскую ласточку».

— А вещи? Их ведь доставят сюда, — Юлия старалась говорить так, как будто ничего не произошло.

— Не волнуйтесь, госпожа, я приказал привезти их в «Морскую ласточку», еще до того как вы сошли с галеры.

Юлия глубоко вздохнула. Ей хотелось разбить что-нибудь об голову Юргента. И отчего он всегда бывает прав?

«Морская ласточка» оказалась небольшим, но очень чистым и уютным постоялым двором. Он состоял всего из двух домов и конюшни, таверны, где могли бы посидеть посетители с улицы, не было. Кухня была обращена во внутренний двор. Гости обедали лежа, по римскому обычаю. Традиционных дощатых столов и скамеек не было. Постоялый двор предназначался для богатых постояльцев, поэтому гостей было обычно не много. Кроме Юлии, здесь остановились какой-то греческий купец и римский легат. Свита постояльца, его охрана и слуги, размещались в большом одноэтажном здании, разделенном тонкими перегородками на маленькие клетушки, внутри каждой из которых были простая кровать, таз и кувшин с водой, ночной горшок. Личные слуги размещались неподалеку от их хозяев. Рядом с каждыми апартаментами были небольшие отдельные комнатки, обставленные так же как и клетушки в общем бараке. Рядом с Юлией справа поселили Тоф, а слева Юргента.

Рабы тут же предложили Юлии посетить баню. Баня «Морской ласточки» была устроена очень оригинально. По виду она напоминала римские термы, но гораздо меньшего размера. В центральном круглом помещении был гладкий, тщательно отполированный мраморный стол, которого, однако, почти не было видно из-за густого и горячего пара, подававшегося откуда-то снизу. Из центрального помещения одна дверь вела к комнате, где был небольшой бассейн с прохладной водой, а другая к помещению, где можно было тщательно вымыться душистым мылом. Рабыня, которая помогала Юлии совершать омовение, предложила девушке различные ароматные масла и травяные настои. Некоторые из них нужно было втирать в кожу, другие предназначались для ополаскивания, а третьими надлежало хорошо пропитать ткань, и обернуть этой тканью тело.

— Как тебя зовут? — спросила девушка у рабыни.

— Лея, — ответила та с улыбкой.

— Ты гречанка? — Юлия подумала, что приобрести рабыню, которая так хорошо разбирается в косметических средствах, было бы очень полезно.

— Нет, я иудейка.

Иудейка? — Юлия удивленно приподняла брови. Она слышала о том, что римские войска подчинили Республике какие-то восточные земли, поставив те в зависимость от Рима, но никогда еще не видела жителей этих земель. Дочь Квинта внимательно присмотрелась к Лее. Да, на первый взгляд ее можно было принять за гречанку, но если присмотреться повнимательнее, то обращал на себя внимание целый ряд отличий. Во-первых, рыхлое телосложение — крупные тяжелые кости, широкие бедра, узкие плечи, во-вторых — очень смуглая кожа, в третьих — более грубые черты лица. Но в целом Лея была достаточно миловидна — длинные, вьющиеся волосы были небрежно заплетены в косу, приятная улыбка, мягкий, мелодичный говор, сдержанные, умные речи, большое знание ароматических и лечебных снадобий. — Расскажи мне о своей стране, — Юлия удобно расположилась на длинном деревянном столе, чтобы Лея могла хорошенько ее вымыть. Мыло с мелко-мелко толченой скорлупой миндаля должно было способствовать обновлению кожи, Лея намыливала Юлию при помощи морской губки, странного растения, которое ныряльщики доставали с небольшой глубины и продавали за большие деньги купцам, которые затем, за еще большие деньги, доставляли это удивительное растение модницам. Мытье с использованием такой губки превращалось в блаженство.