Бриллианты для диктатуры пролетариата - Семенов Юлиан Семенович - Страница 46

Никандров вздохнул:

— Никогда не думал, что это такое счастье: говорить — пусть даже с врагом — на хорошем русском!

— А вы поверили Неуманну, что я враг?

— Коли вы из ЧК, так кто ж вы мне? Друг, что ли?

— Ну, а если я — офицер Колчака, тогда кто я вам?

— Тогда — знакомый.

Телефонограмма Лежаве от Альского (НКФин).

18. Ключ в Париже

Бокий доложил Дзержинскому о провале Всеволода Владимирова через десять минут после того, как получил сообщение Романа.

Дзержинский молча расхаживал по кабинету, отпивая чай из высокого тонкого стакана. Он любил Всеволода, как, впрочем, и все те, с кем Всеволод работал. Правда, Василий Морковец, которого все знали как несколько суховатого, но знающего человека, постоянно подчеркивавшего свое батрацкое происхождение, испытывал к Владимирову чувство неприязни, которую не считал нужным скрывать.

— Почему вы не любите его? — спросил как-то Бокий.

Израненное лицо Морковца перетянуло гримасой удивления:

— А какое все это имеет отношение к работе?

— Прямое.

— Знаете, я с пацанства терпеть не мог любимчиков, а Владимиров ко всем влез; изящен, спору нет, умен… Не люблю я тех, кто со всеми норовит быть товарищем.

— Смотреть исподлобья лучше?

— У вас есть какие-нибудь конкретные пожелания, Глеб Иванович? Я готов их выполнить…

Бокий разговора продолжать не стал, но при встрече с Дзержинским заметил:

— Мне делается страшновато, когда я вижу, как Морковец растет у себя в управлении. Недобрый он человек.

— Работник неплохой, — пожал плечами Дзержинский, — если будет заноситься — одергивайте. Хватка у него мертвая, такие тоже нужны. Его отношение к Всеволоду понятно: посредственность обычно противостоит талантливости и не очень-то ее жалует…

…И сейчас, молча расхаживая по кабинету, Дзержинский отчего-то все время возвращался к этому разговору с Бокием, который был у них давно, с год назад, если не больше.

— Брать его из госпиталя, — говорил Дзержинский, — дело рискованное. Они уберут его, как только почувствуют опасность. Кто из эстонских разведчиков у вас арестован? Серьезные люди есть?

— Пока говорить трудно. Но, по-моему, серьезных людей нет… Спекулянты…

— Видимо, Всеволода обыграли немцы… Либо они поняли, что потеряли шифровальщицу, либо в связи с этим же делом Всеволод засветился… Оленецкую взяли?

— Да. Сегодня на границе.

— Козловской пока не говорите, не надо травмировать. Я ее, помнится, знал: баба взбалмошная, но честная… Что Оленецкая?

— Призналась, что работала на Нолмара. Больше ничего не говорит.

— Скажет… Дня через два побеседуйте, только осторожно, с Козловской… Она служит по ведомству Рабкрина?

— Она откомандирована в Гохран.

— А что нового в Гохране?

— Там банда, Феликс Эдмундович. Честно говоря, их бы стоило взять всех скопом.

— Факты где? Улики? Бесспорные доказательства?..

— За ними и охотимся. Если позволите, я в ближайшие день-два все вам доложу.

Дзержинский вдруг остановился, будто споткнувшись о какую-то преграду:

— А где Стопанский?

— Поляк? — спросил Бокий.

Дзержинский хмуро усмехнулся:

— Поляк здесь, я поляк.

Он умел улыбаться в самые трудные минуты.

— Я спрашиваю о подполковнике из второго отдела… которого вербовал Всеволод.

— Ах, Стопанский! Живет в «Гранд-отеле».

— Посулите ему хороший гонорар, если он завтра же сможет уехать в Ревель.

— Исаев его агент? — предположил Бокий.

— Верно. Только вот что, Глеб Иванович… Гонор и бахвальство — это главные отличительные черты шляхты. Поэтому укажите ему твердо и резко, что, если он сразу же скажет вам правду — он нам в ревельском узле не может помочь потому-то и потому-то, степень риска такая-то и такая-то, — мы уплатим ему в два раза больше, чем если он будет лгать. Коли он этим делом заинтересуется, продумайте план, дайте ему разыграть комбинацию, не торопитесь предлагать свою версию. Пусть он эту комбинацию тщательно запишет: с именами, выходами на тех или иных людей, с адресами — мы это проанализируем, проверим через наши закордонные возможности, внесем коррективы и немедленно отправим поляка в Ревель. Пусть работает.

— Роману пока ждать?

— Да.

— А если не выйдет со Стопанским?

— Следите за «Правдой», Глеб Иванович. И англичане и немцы после введения нэпа вальсируют вокруг нас… Нажмем через Красина в Лондоне, а послезавтра в Берлин уезжает Крестинский. Николай Николаевич тоже умеет нажимать. Сейчас не восемнадцатый год, сейчас с нашими людьми не так просто расправиться — можем прикрыть…

— Признаем Всеволода своим?

— Признаем, если положение окажется безвыходным: нет ничего смешнее позиции страуса, прячущего голову под крыло, — ни одно государство невозможно без разведки.

— Крик поднимется…

— А мы что, крика не слыхали? Покричат — перестанут, нам ли привыкать?