Бульвар под ливнем (Музыканты) - Коршунов Михаил Павлович - Страница 4

— Займите места!

Ребята выстраиваются — Андрей, Дед, Ганка, Франсуаза, Ладя и Маша. Отдельно впереди — «оловянные солдатики».

Андрей и Ладя — ведущие первых и вторых скрипок, первых и вторых голосов. «Оловянные солдатики» — они еще никакие голоса. Они слишком молодые скрипачи и будут исполнять в ансамбле главным образом пиццикато. Пиццикато (как написано в учебнике «Музыкальная грамота») — извлечение звуков из струнных инструментов пальцами, щипком, без применения смычка. Но смычок при этом продолжаешь держать в руке, так что ты скрипач, и это всем видно.

Главные в ансамбле — Андрей и Ладя, концертмейстеры. И если Ладя пока что охвачен невероятной жаждой узнавания окружающей жизни, Андрей стремится кратчайшим путем взойти на вершину музыки. Он для этого достаточно честолюбив. Кира Викторовна поставила его первым, сделала дирижером. Уступка с ее стороны? Возможно. Или это естественное место Андрея, и она понимает, но не признается себе в этом.

Кира Викторовна подошла к Ладе и Андрею:

— Я надеюсь. — В голосе ее уже не приказ, а просьба. — Ваша задача, чтобы ансамбль не разъехался. Все остальное забудьте. Ясно?

Несколько минут она ждет, чтобы все успокоились.

— Никаких вялых репетиций, только на полную отдачу. Вы меня понимаете? Относится ко всем. Чтобы без всяких сомнений — выдержу или не выдержу. Скрипки опущены, смычки тоже. Опустили. Маша, не опаздывай. Ганка, встань ближе к Павлику, но локтем не мешай. Андрей подает сигнал, и вы поднимаете скрипки, смычки. Все прекрасно вам известно. Еще сигнал Андрея, ауфтакт, и вы начинаете. Подрепетируем скрипки и смычки. — Каждое слово Кира Викторовна говорит отрывисто, даже резко. Она сейчас не учит, а приказывает. — Скрипки! Смычки! Опустить! Еще раз! Солисты, вы не сразу поднимаете смычки, а когда будет ваше вступление. — Так Кира Викторовна называет «оловянных солдатиков», потому что они стоят впереди всех. — Но краешком глаз поглядывайте на Андрея. Не забывайте, как репетировали. Еще раз скрипки, смычки. Теперь начали мелодию.

Андрей подает сигнал, и ансамбль зазвучал.

— Павлик, не вцепляйся в струны. Маша, энергичнее. Так. Хорошо. Длинными смычками. Не раскачивайтесь, стойте ровно. Франсуаза, плотно ощущай гриф. Хорошо.

Кира Викторовна отошла в дальний угол класса. Послушала, как звучит ансамбль оттуда. Вернулась, хлопнула в ладоши:

— Сначала.

Ансамбль начал сначала. И опять все до конца, и опять все сначала. И опять удар в ладоши, и опять…

Проходят минуты, проходят часы, проходят дни. В этом жизнь каждого музыканта. Древнее искусство, и трудно пока что внести в него изменения. Да и зачем? В нем есть и своя извечная радость, только не сразу и не все музыканты ее понимают.

Дверь класса приоткрывает Верочка:

— К телефону, срочно. Междугородная, Париж!

Франсуаза кричит:

— Maman! C'est Maman![1]

— Vas avec moi, Francoise,[2] — говорит ей Кира Викторовна. — Репетируйте дальше сами. — Это она говорит ребятам.

И Кира Викторовна, а за ней и Франсуаза выбегают из класса.

Франсуаза бежала по коридору, весело подпрыгивала. Вместе с ней весело подпрыгивали юбочка и браслет на запястье — серебряное колесико.

Ребята стояли в классе. Неизвестно было, с чего начинать репетицию, и, главное, кто начнет. Вдруг Ладька голосом диспетчера Верочки объявил:

— Отчетный концерт школы! Мелодия!

Сел на кончик стула, скрипку зажал между коленями и начал играть на скрипке, как на виолончели. Потом вскочил, поставил скрипку на стул и начал ритмично хлопать струнами.

— Романс без слов! Класс педагога Ярунина. — Теперь Ладя копировал девицу с контрабасом. Крутил коленями в своих истертых белесых джинсах.

— Как ты смеешь! — Андрей схватил Ладьку за руку и повернул к себе. Они опять были друг перед другом вплотную.

— А что? — Ладька это говорит умышленно небрежно.

— Ты… со скрипкой так!.. — Андрей с трудом выговаривал каждое слово. Голос его дрожал от предельной ненависти, которая накапливается в нем постоянно помимо воли. — Ты… — Андрей замолчал, потому что почувствовал, что не выдержит и сорвется, сегодня уже обязательно, если сам не удержит себя.

Ладька перешел на красивое протяжное звучание. Смычок его казался бесконечным. Он его тянул и тянул, и смычок все не кончался. Ладька едва не зацепил Андрея смычком. Случайно или не случайно — понять нельзя было. И Ладька после красивого и протяжного легато перебросил смычок за подставку скрипки, где концы струн крепятся к держателю, потом — обратно, где смычок занимает на скрипке свое обычное место: скрипка смешно вскрикнула по-ослиному.

Павлик смотрел на Ладьку с восхищением, хотя и понимал, что подобный поступок не должен заслуживать одобрения. Маша отошла к «оловянным солдатикам». Она будто хотела защитить их от того, что могло произойти. Очки на ней перекосились, и это еще больше подчеркивало ее собственную беспомощность. Глаза были широко и неестественно открыты.

— Стану трубадуром, — сказал Ладька. — Буду слагать песни о любви. «Спустилась ночь над Барселоной…» Или что-нибудь о прекрасном Провансе. — И он потряс джинсами.

— Перестань паясничать, дурак! — Губы Андрея были плотно сжаты, лицо побледнело. Глаза сделались узкими и зелеными. Слова эти он сказал совсем тихо, едва слышно, почти не разжимая губ.

— Тьфу на вас! — крикнула Ганка и решительно двинулась на Андрея и Ладю.

За Ганкой двинулся и Дед.

Распахнулась дверь класса, и в дверях появилась Кира Викторовна. Ладя и Андрей опять стоят — смычки в руках, будто шпаги. Между ними стоит Дед, выпятил живот, на лице гордость — в решительную минуту он показал себя решительным человеком. Так, во всяком случае, должна подумать о нем Кира Викторовна, потому что Ганка скромно отошла в сторону.

— Значит, опять. Ослиный мост вундергайгеров?[3]

Кира Викторовна подошла к Ладе и Андрею. Они молчали. И она молчала. Потом достала из кармана ключ и спокойно сказала Ладе:

— Как в прошлый раз? К директору?

Ладька кивнул. Надо соглашаться.

Павлик подошел к Ладе и пожал ему руку. Павлик все умел делать вовремя. И «оловянные солдатики» были счастливы: авторитет Деда остался незыблем.

Андрей смотрел на все это молча. Сколько раз он давал себе слово в столкновениях с Ладькой оставаться невозмутимым, но не мог он, не получалось у него это и не получится, наверное, никогда. Он терпит, а потом вдруг в нем сразу что-то не выдерживает, и тогда он готов кинуться на Ладьку, чтобы убить его тут же на месте. Немедленно! В ту же секунду! Он даже не помнит, когда это началось впервые между ними, он только знает, по какому поводу — скрипка и все, что связано со скрипкой. Это у Андрея так. А может быть, дело и не только в скрипке, а еще в чем-то, необъяснимом до конца и ставшем постоянным за последнее время.

Кира Викторовна и Ладя шли к кабинету директора. Ладя нес скрипку, пачку нот. Смычок повесил на палец, покачивал им из стороны в сторону.

Ладю и Киру Викторовну встретила Евгения Борисовна. Взглянула и пошла дальше. Ладя — нефтепродукт, и Евгения Борисовна не думает отказываться от своих слов. Но Ладя знает, что он сейчас совсем другой человек и никакого отношения к продуктам из нефти не имеет. Пытается быть таким. Это его истинное намерение в данный момент. У него все всегда в данный момент. Утомлять себя планами, загадками, надеждами? Музыка — это хорошо, интересно, а сама жизнь — еще интереснее, потому что она интереснее любой музыки. Его отношение к Андрею? Он сам не знает. Любопытно все это, подогревает как-то или просто веселит, какая разница? Дома, когда собирается идти в школу, он ни о чем таком не думает. Живет Ладька, можно сказать, один, вполне достойно самостоятельного человека, потому что старший брат, единственный его прямой родственник, все время в археологических экспедициях, а соседка тетя Лиза, которой брат поручил присматривать за Ладькой, жить Ладе, в сущности, не мешает. Ладькин домашний быт вполне соответствует его собственному, Ладькиному, характеру; как говорится, Ладьке кровь никто не портит. Чего не скажешь об Андрее — его мать достаточно хорошо знают в школе, а если кто и не знает, то наслышан о ней от других, и тоже предостаточно.