Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Бульвар под ливнем (Музыканты) - Коршунов Михаил Павлович - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

По коридорам школы с грохотом помчались составленные поездом нотные пульты и стулья: дежурные ребята доставляли таким способом в зал снаряжение для оркестра. На стульях лежали клавиры и партитуры.

Поезда проходили повороты, пересекали перекрестки, точно попадали в двери зала. Правда, после этого даже самые крепкие и новые стулья начинали скрипеть и создавать дополнительный аккомпанемент, а пульты теряли свою первобытную стройность и напоминали подсолнухи с поникшими головами.

Один из поездов все-таки едва не врезался в раздвижную лестницу. На ней стоял часовщик, он налаживал электрические часы, которые висели в центре коридора. В музыкальной школе нет звонков, а в коридорах и в каждом классе — часы. Их много, они нуждаются в постоянном надзоре.

Часовщик удержался на лесенке, покачал головой вслед промчавшемуся поезду: что поделаешь — таланты, а он, так сказать, поклонник, рядовой часовщик. Его забота — чтобы один талант вовремя сменял в классе другой и тем самым поддерживалось бы вечное движение в музыке от девяти утра до девяти вечера.

В коридоре сидели ребята. В руках у них были инструменты, и все это гудело, жужжало, попискивало, посвистывало. Это была разминка. Требовалось подготовить себя к тому, чтобы в «потной пустыне увидеть мираж», чего так упорно добиваются преподаватели. Мираж — это, конечно, хорошо, но он, к сожалению, не всегда посещает нотные листы учеников, в особенности с утра, потому что в учениках еще живут приятные воспоминания об одеялах и подушках. Девица баскетбольного вида отчаянно хлопала струнами на контрабасе. Кое-кто заткнул пальцами уши и смотрел в нотные тетради, разложенные на коленях. Это были теоретики. Некоторые резко дергали над тетрадями правой рукой, потом вели руку плавно, потом опять резко дергали вверх, вниз. Скрипачи. А некоторые давили тетради пальцами, откинули высоко головы, закрыли глаза, шевелили губами. А еще можно встать лицом к совершенно пустой стене и дирижировать, и всем понятно, что этот человек учится на дирижерско-хоровом отделении и что стоит он лицом вовсе не к пустой стене, а перед ним хор или даже оркестр, и сзади него вовсе не школьный исцарапанный коридор, а благодарные и взволнованные слушатели, которые, может быть, увидели мираж.

Подъезжали троллейбусы, привозили ребят. Чем меньше оставалось времени до начала занятий, тем гуще становился поток в раздевалку и тем шустрее приходилось работать Татьяне Ивановне, потому что совсем маленькие ребята дольше всех остальных ребят спали дома и появлялись в школе в самые последние минуты в больших количествах.

Родители, которые их привозили, спешили на работу и с радостью и стремительностью сдавали ребят на руки коменданту, чтобы комендант затем передала их уже преподавателям.

Татьяна Ивановна любила свою добавочную работу в раздевалке, потому что она любила всех ребят, в особенности маленьких, самых юных музыкантов, сочувствовала им в нелегкой жизни.

В учительской комнате был длинный стол для заседаний педагогического совета. Сбоку за маленьким столом, покрытым цветной бумагой, исписанной множеством номеров телефонов и каких-то музыкальных фраз, сидела диспетчер-секретарь Верочка, коротко стриженная, в пиджачке, пальцы испачканы пастой шариковой ручки. На стене объявления: «Хоккей. Духовики — струнники», «Анализ музыкальных форм». Были приколоты мишени победителей стрелковых соревнований с дырочками от пуль, в которые для наглядности воткнули спички. Злые языки утверждали, что наиболее удачные дырочки были сделаны не пулями, а просто спичками. Злые языки есть в любой школе, в музыкальной тоже. Отдельно была приколота записка с надписью «масло». Висела еще большая афиша, в которой сообщалось, что в Малом зале Консерватории будет отчетный концерт школы.

Перед началом занятий в учительской собрались учителя и аккомпаниаторы.

— Я настаиваю, — сказала Кира Викторовна, преподаватель скрипки. Она ходила вдоль учительской широким шагом, твердо стучала каблуками. На руке у нее были надеты мужские часы; она их сердито поправляла.

— Кира Викторовна, вы сделали ансамбль скрипачей. Отлично вас понимаю, но… — Это сказал директор школы Всеволод Николаевич. Ему лет тридцать пять, он в замшевой куртке, на шее повязан неяркий мужской платок-мафл. — …Брагин и Косарев вызывают у меня тревогу. В канун концерта особенно. — И при этом директор покосился на афишу, он ее побаивался.

В разговор вмешалась учительница сольфеджио Евгения Борисовна. Она возбужденно размахивала руками, очевидно, потому, что преподавала сольфеджио и ей часто приходилось требовать от учеников: «Все вместе повторим аккордики».

— Ладя Брагин — продукт нефти! — сказала Евгения Борисовна. Она любила точные формулировки. — Вспыхивает ежедневно. Только успевай оглядываться.

— Он и Андрей Косарев все-таки несовместимы в ансамбле, — сказал директор. Точными формулировками директор не обладал. Он человек, который чаще сомневается и от этого мучается прежде всего сам.

— Они ненавидят один другого! — сказала Евгения Борисовна. — Вспомните турнир «Олимпийские надежды».

В школе был устроен необычный турнир скрипачей, который в шутку назвали «Олимпийские надежды». Победитель тот, кто сыграет быстрее и, конечно, не фальшивя. Выступали и Ладя Брагин с Андреем Косаревым. Они стояли рядом. Ладя сыграл одну часть «Мелодии» Чайковского, Андрей ответил Пуньяни. Ладя тут же сыграл «Пчелку» Шуберта, Андрей — Крейцера. В отчете о турнире в стенгазете «Мажоринки» было написано:

«Скрипачи в финале вышли на финишную прямую одновременно: они исполняли „Вечное движение“ Рисса. Брагин начал наращивать темп и уходить от соперника. Но Косарев слишком серьезный претендент на победу. Он тоже начал наращивать темп и сокращать разрыв. Публика вскочила с мест, кричала и подбадривала соперников. Косарев стремительно врывается в коду и настигает Брагина. Публика в азарте кричит, как на стадионе. Брагин и Косарев идут смычок в смычок. Кто же победит? Кому удастся первому коснуться финишной ленточки? И все же это сделал Брагин: рывок у самого финиша, и он обходит Косарева».

— А я как педагог настаиваю, чтобы Ладя и Андрей были в одном ансамбле, — говорит Кира Викторовна. — Они две краски, два акцента!

— Вот именно, — подхватывает Евгения Борисовна. — В ансамбле они исключают друг друга.

— Но ансамбль — это коллектив. Они не должны исключать себя в коллективе. Все собственное, индивидуальное неотделимо от коллективного. — Каблуки Киры Викторовны стучали все громче и энергичнее. Она даже наскочила на преподавателя музыкальной литературы, «музлита». Он пошатнулся, совсем как часовщик на лесенке. — И работа ансамбля будет завтра продемонстрирована. А значит, и моя тоже! Простите, Илья Захарович. — Кира Викторовна взглянула на «музлита».

— Пожалуйста, — пробормотал Илья Захарович, придерживая на голове тюбетейку.

— А все-таки, — сказал директор, — может быть…

— Поздно! — вдруг прозвучал резкий голос Беленького Ипполита Васильевича, старейшего педагога школы. Беленький сидел в старинном кресле, которое не совпадало с современной мебелью учительской и было похоже на средних размеров карету. Его личное, «ипполитовское».

— Ипполит Васильевич, что вы имеете в виду? — спросил директор.

— То, что сказал. Поздно не для нее, — и старик показал на Киру Викторовну, — а для всех нас! — Потом вдруг совершенно неожиданно закончил: — И хорошо! Краски при смешивании рождают новый цвет. И турнир «Олимпийские надежды» был великолепен. Я люблю бокс.

— Вы это серьезно? — спросила Евгения Борисовна.

— О боксе? Конечно.

Хотя и кажется, что старик шутит, но в том-то и дело, что это и есть самый серьезный разговор, и как начинает Ипполит Васильевич его неожиданно, так неожиданно и заканчивает. Никогда нельзя предугадать, с чего он его начнет и на чем закончит. В школе только одна Евгения Борисовна пытается сомневаться в том, что Ипполит Васильевич все время говорит серьезно.