Инквизитор - Семенов Сергей "Ssereys" - Страница 7

Борис не любил кладбища. И не потому, что они навевали воспоминания или угнетали своей безмолвной тишиной. Просто он не очень любил одиночество, а кладбище было как раз тем местом, где это чувство проявляется наиболее явно. Ведь только здесь, блуждая среди холодных камней и крестов, заключенных в стальные клети ржавеющих оградок, можно в полной мере ощутить отчужденность от жизни во всех смыслах этого слова. Это именно то место, где даже самое яркое произведение искусства, будь то мраморная статуя или великолепная лепнина, мгновенно тускнеет, теряя свой первоначальный эмоциональный тон, становясь безмолвным и невзрачным напоминанием о чьей-то давно покинувшей этот бренный мир душе. Пристанище смерти. Ее тихая обитель. Холод пустоты и пустота тишины. Нежное отчаяние одиночества.

Но иногда на кладбище Борис все же заходил. Редко.

Сегодня был именно такой случай.

Могилка была небольшая, в две трети действительного роста брата, со сколоченным на скорую руку крестом и фанерной табличкой – Норин Виктор Денисович. И годы жизни. Ни ограды, ни цветов.

– У него что, совсем никого не было в этом городе? – спросил Борис, глядя на расползшийся земляной холмик, уже порядком просевший, но пока еще сохранивший тот уровень, что позволял ему называться холмиком.

Участковый отвлекся от созерцания собственных ботинок и, подняв голову, ответил:

– Может, и были, но мы никого не нашли. Хоронили за счет городского бюджета. Сначала хотели кремировать, но потом решили, что это как-то не по-христиански. В общем, кто-то уговорил наших скупердяев раскошелиться на могилку.

– Ну не может же у человека совсем не быть друзей? – проговорил Борис.

– Он был отшельником. Жил на старом хуторе, километрах в двух от ближайшей деревни. Пару раз в неделю заезжал за продуктами в местный магазин, иногда ездил в город. И все. Мы и дом-то его еле отыскали. Часа три плутали, пока нашли. Там прямо заколдованное место какое-то. К счастью, местные старожилы подсказали. Есть там старикан один, вот он и проводил, – ответил участковый.

– А как же его тогда нашли? – удивился Борис – Я имею в виду Виктора. Зачем его вообще искали?

– Ночью позвонили, сказали, что в лесу стрельба какая-то, вроде даже взрывы. Ну, выслали наряд. Те ничего сразу не нашли, но людей порасспросили, им про этот хутор и поведали.

Борис тяжело вздохнул и вновь обратил взор на могилу брата. Они не виделись тринадцать лет, никогда не переписывались, не созванивались. Виктор однажды просто собрался и уехал, ничего не объясняя. Мать ездила к нему, но когда вернулась, была какая-то другая, словно уже похоронила его. Что произошло тогда, Борис так и не узнал. Возможно, узнает теперь, если мать захочет рассказать. Сюда она ехать отказалась, сказала, что уже оплакала сына давным-давно. Но Бориса отпустила сразу, хотя он и видел, как боится старушка этой его поездки.

– Я плохо помню брата, – сказал он участковому. – Когда Виктор из Михнево уехал, мне десять лет было, совсем пацан еще, а ему уже двадцать два. У нас и общих интересов-то не было. Так, не братья, а одно название. Но, кажется, он был неплохим человеком.

– Многое меняется. Вам не кажется странным, что вы приехали сюда почти в том же возрасте, что и ваш брат? – спросил милиционер без тени иронии.

– Ну, я-то здесь задерживаться не собираюсь. Улажу юридические вопросы и домой. Отшельничество не для меня. Я вообще одиночество плохо переношу. И дом, скорее всего, продам. Я хоть и считаю себя интровертом и домоседом, эмоциональную пустоту не люблю, так что какие уж тут дачные участки в глухом лесу.

– А я, наоборот, – люблю природу, лес, вообще большие пространства, – признался участковый. – Я даже в наш городок только по делам выбираюсь. День этой сумасшедшей городской суеты для меня как полоса препятствий будущих «краповых беретов». Только без мордобоя в конце.

Борис непроизвольно улыбнулся.

– Хотите, продам избушку Виктора вам? За полцены. Мне, как я уже сказал, летний домик здесь не нужен – в Михнево уже имеется. Да и четыреста километров до дома – все же далековато.

– Избушку, – участковый задумчиво хмыкнул. – Я, к сожалению, и за полцены вашу ИЗБУШКУ не осилю.

– Так ведь там вроде пожар был. Сколько же может стоить пепелище? – удивился Борис.

– Пожар-то был, – неуверенно согласился милиционер. – Только вот вам лучше самому все посмотреть. Поедемте, я вас отвезу, а то потом сами не отыщете. Я не шутил, дорога там и вправду как заколдованная. Надеюсь, на этот раз деда Андрея звать не придется. Четырежды туда ездил и ни разу сам путь не нашел. Поворот там хитрый, с основной дороги разглядеть трудно. Хотя сколько раз останавливался, приглядывался, вроде нет ничего странного. Обычная проселочная дорога. Довольно неплохо видна. А когда отъезжаешь чуток, словно стирают ее. Точно знаю, где поворачивать, а не могу. Одни деревья вижу, и все тут! Чертовщина прямо какая-то!

– В сказки я не верю, – усмехнулся Борис.

– Надеюсь, ваш оптимизм позволит нам добраться до хутора без проблем, – недоверчиво отозвался участковый.

Но без проблем не обошлось. Олег, так звали молодого участкового, сопровождавшего Бориса в его поездке, снова заблудился, долго и звучно загрязнял воздух многоэтажными нецензурными выражениями, стоя на краю дороги и высматривая «проклятый поворот», после чего сел в газик, извинился перед Борисом и отправился за упомянутым ранее дедом Андреем.

Спустя почти полчаса уговоров старый, как вечность, дед выполз из полуразваленной лачуги, которую и избой-то назвать нельзя, и, недовольно бормоча что-то себе под нос, погрузился в машину. Всю дорогу молчали. Своим присутствием старик создал непередаваемо гнетущую атмосферу, грозовой тучей повисшую в салоне газика. Но, несмотря на это, функцию проводника выполнил исправно, вовремя указав нужный поворот.

Действительно, как и говорил Олег, с шоссе его совершенно не было видно, однако стоило машине свернуть, и взору Бориса открылась довольно просторная лесная дорога, которую, как казалось теперь, не заметить было просто невозможно. Как только газик повернул в правильном направлении, участковый остановил машину и отпустил деда. Уже собравшись было уходить, тот вдруг повернулся к Борису и спросил густым, глубоким голосом, совсем не сочетающимся с щуплой скрюченной фигуркой старика: