Предательство страсти - Бакст Настасья - Страница 11

— «Как вы посмели!» — выпучил глаза, передразнивая ее, Салтыков.

Мари не выдержала и прыснула со смеху. Еще ни один мужчина не играл с ней как с ребенком! Положительно, эти русские совершенно непредсказуемы. Они смеялись, глядя друг на друга. Вдруг Александр замолчал и сделал движение в сторону Мари. Она тоже затихла, испуганно глядя на него и чувствуя себя маленьким кроликом, который смотрит в глаза удаву.

— Не надо… — тихо прошептала она.

Александр присел у края ее постели и протянул к ней руку; осторожно взяв ладонь Мари, он приподнялся, и нежно поцеловал ее в самую серединку, розовую и мягкую как живот новорожденного щенка. Мари почувствовала, как по всему ее телу пробежала легкая волна дрожи.

— Я дворянин, и никогда не посмею обидеть вас, — тихо и серьезно сказал Александр. Глаза его встретились с глазами Мари.

Но кто вы? И зачем прибыли к нам? Рихард так странно себя ведет… Может быть, он чем-то вам обязан? Скажите, — она говорила быстро, потому что волновалась. Александр все еще держал ее руку в своих огромных ладонях, и от этого возникало чувство удивительной защищенности. Она уже больше не могла не доверять ему.

— Всему свое время, однажды вы все узнаете. Но чтобы вы сильно не волновались, скажу только, что муж ваш мне ничем не обязан, а прибыл я сюда по одному очень важному делу. Барон фон Штерн великодушно пригласил меня к себе, так что это я ему признателен и даже, можно сказать, должник. Однако я думаю, что больше не могу оставаться в этом замке…

— Почему же? — вырвалось у Мари, она тут же пожалела о своей несдержанности, потому что зеленые глаза Салтыкова тут же сверкнули, а губы сложились в лукавую улыбку.

— А вы гораздо более страстная женщина, чем кажется сначала, — Салтыков поцеловал Мари руку и встал. — Ну что ж, коль скоро мы достигли мирного соглашения, я вас покидаю. Встретимся за обедом. Утром у меня дела. Фройляйн Риппельштайн вчера изволили хотеть новое платье от некого Готфрида Люмбека. До вечера, ваша светлость.

Граф Салтыков поклонился и направился к выходу. У самой двери он остановился, неожиданно обернулся к Мари, щеки которой пылали от стыда.

— Да, вот еще…

Мари подняла на него глаза, и в этот момент Александр распахнул свой халат, и несчастная баронесса фон Штерн увидела его тело. Надо сказать, что природа наградила графа Салтыкова отменным сложением — широкие плечи и грудь, узкие бедра, длинные стройные ноги, впалый живот. И к ужасу Мари, она сама задержалась глазами на огромном естестве молодого графа, которое ясно демонстрировало ей, что молодой Салтыков ею пленен и горит страстью…

Мари зажмурилась и закрыла глаза руками. Тут же раздался громоподобный хохот, потом легкий скрип, щелчок закрывшейся двери и удаляющиеся шаги по коридору.

— Он меня соблазняет! — Мари в сердцах стукнула кулачками по постели.

Но больше всего она злилась не на молодого русского графа, поведение которого, хоть и неприлично, но объяснимо и, по-животному, естественно, а на саму себя. Салтыков соблазнял ее — и ему это удавалось. Впрочем, после того как он появился в замке, Мари меньше думала о своих проблемах с Рихардом. Ее мысли нет-нет, и возвращались к Александру. Его внимание было ей приятно. Баронесса так устала быть взаперти. С того дня как она вышла замуж, они с мужем посетили не больше трех званых приемов. Книги, науки, уединение — все это бесспорно пошло на пользу Мари, она стала взрослее, больше узнала о мире, задумалась о таких вещах как справедливость, смысл человеческого существования, неизбежность прогресса, необходимость коренной ломки сложившихся общественных институтов, потому что грядет новая эпоха, священность монархии… Но баронесса была молода, красива, полна жизни — ей хотелось общества, бесед, галантных кавалеров, внимания и поклонения! Того, что нужно любой молодой женщине, цветущей, полной сил. Салтыков — единственный посторонний мужчина, появившийся в ее жизни. Мари сама не осознавала, как ей важно покорить его, как ей важно почувствовать, что она способна волновать кровь, возбуждать страсть, любовь, что она женщина — настоящая, полная чувств, нежности, красоты. Поэтому она меньше думала о холодности Рихарда. В конце концов, может быть Лизхен и права. Ревность пойдет ему на пользу. Возможно, он снова влюбится в жену, когда вспомнит, что два года назад был вынужден блистать в обществе и осыпать ее подарками для того, чтобы она обратила на него благосклонный взор. Как все изменилось…

Прежде чем Мари успела прийти в себя, окончательно осмыслить события вчерашнего вечера и наступившего утра, в ее дверь постучали.

— Немедленно убирайтесь! — крикнула Мари и бросила в дверь подушку.

— Мари, я понимаю, ты сердишься, но ничего страшного не случилось! Позволь мне войти, и мы поговорим! — раздался голос Лизхен за дверью.

— Ах… Лизхен… Входи!

Подруга вошла. Вид у нее был виноватый.

— Мари, я знаю, что вчера ты приходила ко мне и все слышала. Представляю, как ты ко всему этому относишься, но пойми… Я ведь не благородная дама, а всего лишь служанка…

— Лизхен, прекрати. Я не собираюсь обсуждать с тобой этого и вовсе не сержусь.

— А почему же ты не хотела меня впускать?

— Я же не знала, что это ты! Я думала это вернулся… — Мари замялась.

— Так-так! — Лизхен упёрла руки в бока. — Кто это должен был вернуться? Значит, наша святоша, на самом деле жалкая лицемерка? — она лукаво прищурилась.

— Я думала, это вернулся Рихард, — неловко соврала Мари, неожиданно для самой себя.

— И ты кричишь ему, чтобы он убирался? — Лизхен буравила свою несчастную подругу глазами. — Это обычно для тебя, но не таким тоном.

— Ох, Лизхен… Хоть ты меня не мучай! Ты же знаешь, что между мною и Рихардом в последнее время дела совсем плохи. — Мари поднялась с кровати. — Сколько времени?

— Около двенадцати.

— Господи, неужели уже так поздно? Надо одеваться.

— Позвать горничную?

— Нет. Честно говоря, она только мешает, а хорошенько затянуть корсет у нее никак не выходит. Послушай, Лизхен, я хочу с тобой кое о чем поговорить.

— Уж не о русском ли графе? — Лизхен озорно улыбнулась. — Кстати, он сейчас внизу. Довел Фриду до истерики. Сидит за столом в одном халате, а под халатом ничего нет, — фройляйн Риппельштайн хихикнула.

Мари невольно улыбнулась и почувствовала, как кровь снова приливает к ее щекам. Молодой Салтыков действительно хорош.

— Лизхен, я запрещаю принимать тебе графа Салтыкова у себя в комнате, — неожиданно громко и властно сказала Мари.

— Что? — Лизхен, кажется, не поверила своим ушам.

— Это неприлично! Это бросает тень…

— Ваша светлость, — Лизхен выпрямилась, глаза ее сверкнули огнем. — Вы забываете, что я не аристократка, а всего лишь ваша экономка. Я обязана вам подчиняться, но у моего положения есть преимущества. Например, принимать у себя мужчин, не боясь осуждения…

— Лизхен! Боже мой! Как ты… Как ты можешь такое говорить? — Баронесса была искренне возмущена. Как Лизхен хватает наглости вести себя подобным образом? Ведь ей же обещано хорошее приданое, Мари позаботилась о ее будущем! — Чего тебе недостает? Я поговорила с Рихардом, он согласен выделить тебе приданое, я всегда относилась к тебе как к сестре…

— Перестань! Я буду делать, что хочу и с кем хочу! — Лизхен покраснела.

Мари отпрянула в ужасе, видя, что в ее подруге клокочет ненависть. Все в голове баронессы фон Штерн окончательно смешалось. Рихард, этот русский Салтыков, теперь Лизхен…

«За какие грехи небо отвернулось от меня?», — подумала Мари в отчаяньи. В ее жизни наступили самые черные дни.

— Лизхен, неужели ты… — Мари боялась даже предположить, что ее лучшая подруга приняла графа Салтыкова только из-за платья… И в то же время, внутри баронессы фон Штерн, словно гриб после дождя, неотвратимо росло отвращение к шлюхе, каковое есть несомненно у каждой порядочной женщины. Стараясь подавить это чувство, Мари закрыла глаза, и попыталась представить их детство, когда Лизхен спала в ее комнате, они вместе ели и слушали занудную грамматику господина Фильнера…. Мари вспомнила как она и Лизхен поклялись друг другу в вечной дружбе и верности. Нет! Нельзя допустить, чтобы их дружба разрушилась, нужно удержать Лизхен от первого шага в сторону ада.