Коровка, коровка, дай молочка - Семенов Анатолий Семенович - Страница 24

Из районного центра приехал в колхоз важный представитель, главный зоотехник, и во время дойки побывал на ферме.

— Это что такое? — спросил он сопровождающих его зоотехника Шитикова, председателя колхоза и бригадира животноводов, увидев под одной коровой девчонку, скрючившуюся над подойником.

Кузьма Терентьевич и Гордей Игнатьевич усмехнулись, а Бархатов беспокойно огляделся по сторонам и окликнул Дарью Михайловну, в группе которой работала Нинка. Дарья сверяла с учётчицей результаты дойки и вышла из приёмного пункта на зов.

— Что? — спросила она подходя к начальству. Александр Егорович, высунув вперёд мясистый подбородок, указал на Нинку, которая втянула голову в плечи.

— Ну и что особенного? — сказала доярка.

— Это ваша дочь? — спросил представитель из района.

— Нет.

— Тогда объясните, в чём дело?

— Нравится ей, вот и приходит иногда.

— Нравится, — с иронией произнёс главный. — Так всех детей соберёте на ферму и поручите им животных.

— Не всех, а её одну пускаем.

— Ну вот что, — главный повернулся к председателю. — Доярку накажите, а её, — он кивнул на девочку, которая замедлила темп работы, но продолжала доить, — чтобы я больше здесь не видел.

— За что наказывать-то? — спросила Дарья.

— За грубое нарушение трудовой дисциплины.

— Эк, куда хватил! — сказала подоспевшая к этому моменту Марья Дмитриевна.

— А вы кто такая?

— Доярка.

— Что вам здесь нужно?

— Пришла узнать, чем помешала девочка. Главный зоотехник, не желая больше разговаривать на эту тему, подошёл к Нинке, хотел взять из её рук подойник и отправить домой, но успел лишь сказать «дай сюда», и тут произошло то, чего он совершенно не ожидал и ошеломлённый застыл на месте. Сидевшая вся в слезах девочка заплакала в голос, завыла протяжно и жалобно, склонившись над подойником и все ещё цепляясь за соски.

— Боже мой! — воскликнул специалист. — Что с ней?

— Не надо было нам вмешиваться, — ответил Кузьма Терентьевич. — Тут уж я виноват. Сразу не предупредил тебя.

— Да как это не надо вмешиваться? — удивлённо развёл руками главный. — Да в конце-то концов, что всё это значит?

— Тут, брат, целая история. Пойдём, по дороге расскажу.

Районный представитель быстро шёл подальше от этого места, оглядываясь на ходу на вздрагивающую плечами и продолжающую доить корову девочку, удивлённо качал головой и всё повторял: «Ну и ну».

Уже на выходе из фермы, не зная ещё в чём дело, но чувствуя, что пересолил, главный сказал председателю:

— Что же ты меня сразу-то не одёрнул? В каком свете выставил перед доярками.

— Откровенно говоря, не хотел я это дело выносить до района, — ответил Кузьма Терентьевич. — Тут хватает разговоров.

— Кто эта девочка?

— Дочь моего бывшего заведующего мастерскими. Он погиб.

Доярки с тревогой смотрели вслед руководителям, усаживающимся в «газик», стоявший неподалёку от входа, но всё обошлось благополучно, и Нинка продолжала ходить на ферму, брать молоко и в меру своих сил помогать дояркам.

Прошло ещё полгода пока руки у Галины Максимовны окончательно зажили, и после рождественских праздников она пришла в правление колхоза. Олейников, зная гордый характер Галины Максимовны, удивился, увидев в руках у неё сложенный вчетверо лист из ученической тетради. Он удивился, что гордая Галина Максимовна пришла к нему с какой-то письменной просьбой. Но когда прочитал заявление, обомлел и медленно перевёл взгляд с листа на Галину Максимовну и уставился на неё как баран на новые ворота. В этот момент в кабинет вошёл Гордей Игнатьевич Шитиков, и председатель молча протянул ему бумагу. Шитиков прочитал, не поверил своим глазам и ещё раз прочитал от буквы до буквы следующее: «Председателю колхоза им. Чапаева т. Олейникову К. Т. от Верхозиной Галины Максимовны, проживающей по ул. Лесная, 16. Прошу принять меня в колхоз, т. к. я хочу работать на ферме дояркой. Дата и подпись: Верхозина».

Зоотехник, когда пришёл в себя, отрицательно покачал головой.

— Вы никогда не работали со скотом, — сказал он. — У вас даже своей коровы никогда не было.

— Ну и что. Научусь.

— Да поймите, Галина Максимовна, — Гордей Игнатьевич положил заявление на стол к председателю, — ведь на ферме работать — это не бумажки в конторе перебирать. А у вас, извините, руки-ноги покалечены.

— Я знаю, что трудно будет. Трудностей не боюсь.

— Со здоровьем-то как?

— Врачи сказали, все хорошо. Можно работать.

— Ну я не знаю, — сказал Гордей Игнатьевич, глядя на председателя, и развёл руками.

Олейников взял заявление и положил его перед собой.

— Доярки нам позарез нужны, — сказал председатель. — Что ж, попробуем. Если тяжело станет, уйдёте в свою контору, в леспромхоз, или здесь подыщем что-нибудь полегче.

— Ну это другое дело, — согласился Шитиков. — В леспромхоз, конечно, мы вас не отпустим. Единственная квалифицированная машинистка на все село. Найдём у себя какую-нибудь должность. Иногда и здесь печатать кое-что приходится. Верно, Кузьма Терентьевич?

— Должность в конторе найде-ем, — весело и протяжно произнёс Кузьма Терентьевич. — Хоть сегодня.

— Нет, — сказала Галина Максимовна. — Сегодня же я хочу приступить к работе на ферме.

— Хорошо, — сказал председатель и начёркал в уголке заявления свою резолюцию. — Приступайте сегодня. Но пока только подменной дояркой. Когда освоитесь, закрепим за вами группу коров. Бархатову я сейчас позвоню, чтобы включил вас в табель, и можете идти на ферму, приступать к делам. Бригадир все покажет и расскажет. На ближайшем заседании правления официально примем вас в колхоз. Выделим землю для приусадебного участка, для личного хозяйства поросёнка, телку, корма — все как положено.

— Спасибо, — Галина Максимовна раскланялась и, прихрамывая, вышла из кабинета.

О прибавлении штата на ферме говорили во всех домах посёлка, и многие сомневались, что из этого что-нибудь получится. Такая щепетильная чистюля, пылинки в доме не терпит, и вдруг пошла работать туда, где грязь по колено, пошла месить навоз. Доярки тоже обсуждали событие, когда Галина Максимовна была назначена дежурной по ферме и мыла фляги.

— Это её Нинка поднаумила, — сказала Дарья. — Сама она не скоро бы догадалась.

— Точно! — подхватила Анфиса. — Нинка шляется сюда, вот и поднаумила.

— Максимовна правильно решила, — сказала Марья Дмитриевна. — Работа хоть и тяжёлая, зато денежная. Чего она там в своей конторе заработает?

— И то верно, — сказала Дарья. — Сколько ставка секретарши в конторе? Рублей семьдесят. Семьдесят рублей на троих как ни крути — маловато. А тут худо-бедно сотни две иметь будет. Да хозяйство снова заведёт — поросёнка, корову… Жить можно. Если разобраться, то дорога у неё была одна — на ферму.

— Правильно решила, — долдонила своё Марья Дмитриевна. — Живёт рядом. Нинка помогать будет. Правильно решила. Может пенсию ещё какую-нибудь дадут на девчонок. Она хлопочет или нет?

— Попустилась, говорят. — Дарья безнадёжно махнула рукой. — Две справки осталось, а она их не хочет добывать.

— Какие справки-то?

— Одну надо справку подтвердить, что они трезвые были, когда угодили в полынью.

— А зачем?

— А чёрт её знает, зачем. По инструкции, говорят, положено.

— Ну и кто такую справку даст? — возмутилась Маргарита. — Как теперь докажешь, что они трезвые или пьяные были?

— Как докажешь… — Дарья развела руками. — Когда возили на вскрытие, не догадались сразу взять, а теперь надо Павла выкапывать из могилы да везти в вытрезвитель на экспертизу. Как ещё докажешь?

— Ой-ой-ой! — вопила Анфиса. — Дикость какая! А ещё что за справка?

— А что он, Павлик-то, не сумашедший ли. Не стоял ли на учёте в психбольницах.

— А это зачем?

— Мало ли. Может он специально заехал в полынью, чтобы не воспитывать ребятишек, а повесить их на шею государству. Может быть по инструкции в таком случае пенсия не положена.