Чужестранец - Семенов Алексей - Страница 41

– Ничего, Юкка Антивич, – переврал на мякищенский лад Мирко имя деда Ахти. – Мне туда тоже не пойти нельзя. Антеро – уж не ведаю, как ты сам судишь-рядишь – парень добрый, отстоять его надо. И Ахти в обиду не дам.

– Ну, ступайте тогда, – пристально глядя на Мирко, молвил Юкка.

В сопровождении хозяина Мирко и Ахти подошли к калитке. Матти казался совсем уже дряхлым: невысокий, с редкими бровями и жидкими седыми волосами. Но глаза у старика были ясные, а когда Мирко посмотрел на дедовы руки, оставалось только крякнуть уважительно: такой крепкой ладони и сильным пальцам иной медведь бы позавидовал.

Задиристый Хейки был ростом не выше Мирко, но мощный, плечистый, крупноголовый. Лицо его, широкое, красноватое, с близко посаженными хитрыми глазами, обрамляла густая черная борода. Хейки был вряд ли старше Юкки, и Мирко подумал, как с таким неуживчивым да нахальным нравом смог он стать большаком богатого рода? Впрочем, может, именно характер и стал тому причиной, если не нашлось во всем роду другой силы, способной встать супротив?

Хейки, однако, до поры спрятал свой норов, увидев, что перед ним действительно не мальчишка, а сильный молодой мужчина, держащийся с достоинством.

– Поздорову, Матти Виипунен, сын Ханну, – приветствовал Мирко первым старшего. – Здравствуй, Хейки, сын Арво.

– Здрав будь, Мирко Вилкович, – отвечал старик.

– Доброго здравия, – важно, по-старинному – умел ведь! – изрек Хейки.

Поздоровался с большаками и Ахти – его тоже приветствовали, как взрослого и почти равного.

– Ныне у нас такое к тебе дело, – начал Матти, обращаясь к Мирко, – жил до недавних пор в селе нашем один человек молодой, Антеро Суолайнен, сын Йормы, сына Тойво. Парень правильный был, работящий – супротив ничего свидетельствовать не могу. То дела рода его, конечно, покинул он общину намедни, четвертый день тому пошел. Ушел так ушел, бывает. Однако вышло после, что, может статься, не все долги отдал, не все обещания сдержал. Вот и послали мы Ахти, сына Юкки, за ним, дабы если не вернул его, то вызнал бы, в чем дело. Вот Ахти сам вернулся, а вестей не принес. А еще прослышали мы, оттого такое случилось, что по пути он тебя встретил да от тебя все ему надобное и узнал. Вот и призываем мы тебя, и Ахти заодно, на сход. Большаки одни сойдутся лишь: чтобы нам справедливо все решить, надо твое и Ахти свидетельства слышать. Коли желаешь по правде отвечать – окажи участие, пожалуй с нами. Не желаешь по правде – так лучше не ходи. Ты гость, неволить не станем, мы в Сааримяки правду чтим. Так каково думаешь? – закончил старик свою длинную речь. Видно было, что это занятие ему привычное, потому что дед ни разу не замешкался и не сбился, не уронил ни единого лишнего или неосторожного слова.

Мирко не ударил в грязь лицом, ответил:

– Тот, кому правда жить мешает, тот бы раздумывать стал. Гость, не гость – мне таить нечего, Правда и на севере, и здесь, и везде одна, потому и живы еще люди. Я про Антеро Суолайнена клеветать не стану, а что знаю, то и скажу. Сейчас идти?

– Хорошо молвил, – одобрил старый Матти. – Ежели не шибко голоден, лучше сейчас, а то все уж собрались.

– Негоже почтенных людей ожидать заставлять. Потрапезничать успею, – рассудил Мирко. – Идемте не мешкая.

– Ступай, сын, – напутствовала Ахти мать. – Да помни: с роду Виипунены глаза ни от кого не прятали.

Ахти обернулся и кивнул только:

– Хорошо, мать.

«Вот это диво, – подумал Мирко, – Крета сама не столь уж давно в род вошла, если даже с мужем сравнить, а сына взрослого вон как строжит!»

Идти пришлось снова вниз, к озеру, к сборной избе. Навстречу попадалось немало сельчан, и все уж знали, куда направляются большаки с молодцами – Мирко опять не забывал поздороваться с каждым, хотя некоторых, возможно, приветствовал уже во второй раз. На холм спускался безоблачный вечер, и солнце, уже нежаркое, играло ласковыми лучами, блестя на поверхности воды. Работы в поле на сегодня закончились, и одни только пастухи еще не спешили покидать пажити: день выдался славный, хороший для выгона. Не торопились и рыбаки – безветренная погода и тихий плеск воды не отпускали от себя, да и клев, видно, был не плох. От леса двигалось стадо коров – кто-то водил животных на дальний выпас, а девчушки-подростки, ловко управляясь с хворостинами, гнали домой важных гусей.

Сбор проходил в просторной избе с высоким резным крыльцом. Стояла изба на последнем взгорке, перед озером, дальше на берег сбегал недлинный, но крутой скат. У воды теснились лодочные сараи и сушились сети. К изумлению своему Мирко заметил новую, неконченую еще насыпь и выстраиваемый по-над ней мощный, в три человечьих роста, тын. Дядя Неупокой показывал ему бересты с рисунками южных крепостей, чертил палочкой на песке стены, ворота, рвы и башни, и Мирко имел понятие об укреплениях, защищавших города на Вольных Полях и за Камнем. За первым тыном, внутри, ставили другой, чуть ниже, промежуток опять засыпали, укрепляя его, да и внешнюю насыпь, деревянными решетками и камнем. В Холминках простецкий однорядный тын возвышался на крутом взгорке, охраняя несколько изб. Никто нападать на их село не собирался, а стародавний тын был скорее памятью о смутных временах, когда народы из-за Камня, словно уставшие жить в родных местах, пошли на восток и юг немногочисленными, но сильными отрядами. Но сюда-то, в глухую Четь, какое пришлое войско заглянет? А разбойничья шайка в Сааримяки и без тына не сунется – себе дороже обойдется: лесовики мигом изловят и перебьют. Сейчас, однако, Мирко спрашивать ничего не стал.

Народу вокруг сборной избы скопилось немало: больше, судя по родовым знакам – особой вышивке, оберегам, украшениям, – здесь были Саволяйнены, Суолайнены и Виипунены. Попозже – Мирко знал это – Юкка и Крета тоже придут.

Топилась изба по-черному, и, благодаря большим потолкам – чуть не вдвое выше прочих жилищ, – в ней еще была устроена горница. Окна были раздвинуты – в избе, видно, было душновато. Пришли большаки всех родов (Сааримяки было самым крупным селом во всей Чети), колдун-хиитола, да кудесник-полешук, да их ученики, да те, кого призывали к ответу.

На крыльце стояли двое: дед Рейо, все в тех же полосатых портах, и еще старик покрепче. Облик его также был не обычен для этих мест, но не для Мирко. Льняные прямые волосы его были убраны назад и спадали на плечи. Лицо твердое, словно высеченное из гранита, лоб высокий, большие горящие глаза, узкий, с горбиной нос, лохматые, вразлет брови, плотно сжатые губы, длинные усы. Шею его украшала серебряная гривна с зигзагообразным и чешуйчатым рисунком с двумя полуконскими, полузмеиными головами на концах. Рубаха у старика была навыпуск, отделанная вышивкой и тесьмой, левую руку украшал серебряный обруч. А самое главное, что с серебряного, тонкой работы пояса свешивался оберег в виде уже знакомого Мирко символа: три камня на кольце, соединенные с центром лепестками-спицами. «Вольк! – догадался мякша. – Видно, не совсем еще сгинула в Чети память о тех, кто давно уж ушел за Камень, где видел их дядя! Значит, и тот, желтоволосый на белом коне, которого зарезал Мирко, тоже был из вольков?»

– Это староста, – шепнул ему на ухо Ахти. – Самый богатый человек в Сааримяки. Зовут чудно: Кулан, а родовое имя – и того почище, язык сломаешь: Мабидун. Чудной, почище деда Рейо, но кузнец, каких не сыщешь!

– Это ты чудной! – зашептал в ответ Мирко, пока они шли последние сажени ко крыльцу. – Это ж вольк! А я думал, тебе ведомо, какие они!

Ахти ничего не ответил, только глянул на Мирко удивленно: «Что ж ты, мол, говоришь такое? Какой же это вольк – они все померли давно!»

Мирко уже было приготовился в очередной раз повторить ритуал приветствия, но тут их заметил Рейо.

– Гляди-ко, пришли! – толкнул он в бок старосту. – Теперь все собрались, начинать время.

– Погоди, Рейо, – шикнул на него Кулан. Мирко показалось, что эти двое – старые приятели.

«Что ж, уже лучше», – подумал он, хотя знал, что сход все равно будет судить по правде, а не по тому, кто кому кем доводится.