В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 35

Эта мысль меня успокоила, и я решил заняться при развозе красного товара собиранием сведений не только о древностях в развалинах, интересных для русской науки, но и об ископаемых всякого рода, которые пригодятся народу. А на старости лет — вернуться на родину и там устроить что-нибудь полезное, построить школу, что ли, или больницу на окраине Алтая, где их почти нет.

КЛАДЫ В МЁРТВОМ ГОРОДЕ ХАРА-ХОТО

До этого времени мы в компании с Лобсыном водили свой торговый караван не дальше городов Кобдо и Уля-сутай и продавали товар главным образом у монгольских монастырей, к которым постоянно приезжают монголы-богомольцы. Торговали также непосредственно в улусах, где и скупали сырье для доставки на обратном пути в Чугучак.

Мы ездили обыкновенно вверх по долине реки Эмель, переваливали в долину Кобу, по которой шли до озера Улюнгур и затем вдоль реки Урунгу, за которой переваливали через Монгольский Алтай по большой караванной дороге в Кобдо. В рассказе о нашей поездке к закрытому золотому руднику я описал значительную часть этого пути, так как впервые увидел его днем. Это может показаться удивительным, но дело в том, что торговый караван совершает свои переходы главным образом ночью, так как короткие осенние и зимние дни почти полностью заняты пастьбой верблюдов. Выступает караван вскоре после заката и идет всю ночь почти до рассвета; днем каравановожатые спят, готовят себе пищу, а верблюды после отдыха пасутся. Ночью в поисках корма они бы разбрелись далеко по степи, могли бы подвергнуться нападению волков или конокрадов, тогда как днем они всегда на виду и их можно быстро собрать для вьючки.

После доставки груза асфальта из открытых нами холмов в Джаире по заказу амбаня Чугучака Лобсын зашел ко мне и сказал между прочим:

— Знаешь, Фома, надоело водить караван все по тем же местам. Поведем его в этот раз еще куда-нибудь.

— Ну, брат, водить караван с товаром по незнакомым местам и дорогам рискованно. Это не то, что наши поездки налегке, где мы рискуем только нашими конями.

— Ишь ты, какой боязливый! Мало мы с тобой объездили мест, всякие приключения испытали! — возразил Лобсын.

— Куда же ты надумал ехать?

— Поведем караван так: с большой дороги вдоль Алтая повернем через Гоби на юг в город Баркуль, а оттуда пойдем прямо на восход к реке Эдзин-гол в кочевья торгоутского вана. Увидим много новых мест, заведем знакомства.

— На реке Эдзине, слышал я, живут очень бедные монголы, у них скота мало, а их ван захудалый. Мы наш товар не продадим там полностью.

— Видишь ты, это — монголы моего племени. Наши прадеды с Эдзина пришли сюда с. Чингиз-ханом; поэтому нас и называют калмыками. Мне охота свою настоящую родину посмотреть.

— Вот оно что! А я и не знал, что ты не из здешних монголов.

— Здешние все оттуда пришли. Но еще я узнал, что вблизи Эдзина в пустыне, среди песков, развалины большого города Хара-хото находятся.

— Полюбились тебе раскопки, что ли? Ведь на реке Дям в развалинах, куда ты меня водил, мы ничего не нашли. Может быть, и на Эдзине такой же обман окажется.

— Нет! Хара-хото настоящим городом был. Это мне объяснил секретарь амбаня. В китайских книгах этот город описан, люди жили там лет шестьсот тому назад и из города шла большая дорога на восход к реке Хуан-хэ и в Пекин. В книгах написано, почему город запустел. Он стоял на одном из рукавов реки Эдзин и во время какой-то войны неприятели запрудили реку и отвели воду в другой рукав. Город остался без воды, а население разбежалось или вымерло. Там, наверно, много хороших вещей осталось, которые люди не смогли унести с собой.

— Ну, что же, если так, рискнем. Часть товара продадим по дороге туда, остальное на Эдзине. Обратно повезем, что накопаем. А сколько времени пробудем в пути?

— Как всегда, месяца два с половиной, три, не больше. Возьмем с собой обоих парнишек, пусть приучаются к работе, а нам веселее будет.

Уговорил меня компаньон, любитель новых мест и приключений. Время было уже в конце июля и можно было начинать сборы. Лобсын уехал домой с тем, чтобы недели через две прибыть с десятью верблюдами, провиантом и сыном.

Я побывал у консула и сообщил ему о нашем плане. Он напомнил о планомерности раскопок, отдал мне инструменты, которые я вернул ему после неудачи в городе на Дяме, посоветовал заказать пару бочонков для воды, чтобы иметь запас ее для людей и коней.

— На вашем пути теперь безводные места будут, — сказал он, — придется несколько раз ночевать без воды.

Десятого августа вернулся Лобсын, а пятнадцатого мы выступили. Но так как дни были еще жаркие и длинные, мы решили переходить к ночному передвижению постепенно: выступать с ночлегов около полуночи и итти часов до 11 утра; таким образом, мы были в пути только в утренние, более прохладные, часы, чтобы не утомлять верблюдов, у которых в конце лета новая шерсть еще короткая и при движении в жаркие часы с тяжелыми вьюками на спинах легко образуются ссадины и затем раны.

Наш караван имел такой вид: впереди на лошади ехал Лобсын и вел цепочку из одиннадцати хороших верблюдов. Девять из них были навьючены товарными тюками, десятый — головной — нес бочонки для воды, палатку и одежду; на нем ехал сын Лобсына Омолон; последний верблюд вез запас провианта и наши вещи в вьючных сундучках; на нем восседал мой приемыш Очир. Я ехал на лошади то сзади всего каравана, то сбоку, то подъезжал к Лобсыну для беседы, — это днем, а ночью всегда ехал позади. На шее последнего верблюда висел большой колокольчик, так называемое ботало [48], издававший при движении верблюда равномерный нечастый глухой звон. Поэтому Лобсын всегда слышал, идет ли за ним весь караван или же часть почему-либо остановилась, и тонкая шерстяная веревочка, которая одним концом привязана к палочке, продетой через ноздри верблюда, а другим — к седлу идущего впереди него, оборвалась. Как только прекращается звон, вожак останавливается и ждет, чтобы его спутник, едущий сзади или сбоку, восстановил связь. Время от времени вожак сам останавливается на несколько минут, чтобы дать верблюдам отдохнуть, чтобы перекинуться словами со спутником насчет времени, дороги, погоды, близости остановки, выкурить трубку.

В таком порядке без особых приключений и затруднений мы шли день за днем по 40-50 верст в зависимости от характера дороги, прошли долины Эмеля и Кобу, обогнули озеро Улюнгур и вдоль подножия Алтая по долине реки Урунгу до речки Алтын-гол, где остановились раньше обычного. Лобсын уговорил меня съездить вверх по этой речке к запрещенному руднику. Ему хотелось узнать, как вспоминают караульные ночное происшествие, которое мы устроили им три года тому назад, и какую легенду они сочинили.

Оставив мальчиков в стане у палатки, мы съездили к руднику. Караульные были уже новые, а вход в рудник закрыт не жердями, как раньше, а прочно и сплошь бревнами. Угощая нас чаем, караульные рассказали, что те, которых они сменили год назад, с ужасом описали им воскресение двух хищников, убитых когда-то в руднике и вышедших к ним ночью. Они были так напуганы, что два дня не возвращались к своим юртам, а ночевали со скотом у караванной дороги. Один из них ездил к монгольскому князю сообщить о происшествии и вернулся с приказом прочно заделать вход в штольню рудника. Поэтому им пришлось добывать бревна, вырубая их в лесу в глубине Алтая на расстоянии целого дня пути, и вывозить их волоком по одной штуке к руднику. Эта работа заняла у них целый месяц.

— Теперь мертвецы уже не выйдут из рудника, чтобы пугать нас! — закончил рассказчик.

— А через верхний вход они разве не могут выбраться? — спросил я нарочно.

— Откуда ты знаешь, что в рудник можно попасть и с гребня горы? — с тревогой спросил караульный.